Потом они заговорили о матери. О том, как жили до войны, как беседовали по вечерам, сидя на скамейке в саду. Они словно вновь видели все это, и каждый вносил свою лепту в воспоминания. Их дуэт мог, казалось, длиться целую вечность, монотонный рассказ о прошлом все дополнялся, все приукрашивался различными подробностями. Говорили они и о войне. Нет, не о той, что еще продолжалась. События, происходившие где-то далеко, мало их занимали. Они говорили сначала о войне 1914 года, потом о той, которая закончилась для них в тот день, когда немцы оставили город. Можно ли было ожидать такого? Ведь они оба родились вскоре после войны 1870 года. В дни их молодости люди часто вспоминали, как пруссаки оккупировали город.
Так они и беседовали, не выказывая ни горя, ни радости, перебирая множество воспоминаний, в которых мать занимала свое место. Время от времени отец останавливался и говорил:
— Теперь ее уже не мужают заботы… Правда, она так никогда и не увидит внука… Да и я его, верно, тоже не увижу.
Старая дева, которой было приблизительно столько же лет, сколько отцу, вела себя иначе, чем другие его собеседники. Она не переубеждала его. И только всякий раз повторяла:
— Что вы хотите, две жизни на этой земле не проживешь.
Когда все вернулись с кладбища, Франсуаза проводила мадемуазель Марту домой.
Отец объяснил Жюльену, что надо принести из погреба. Тот вскоре возвратился с бутылкой золотистого вина, отец осторожно откупорил ее, и комната наполнилась крепким винным ароматом.
И вот они молча сидят перед стаканом вина. Отец — на своем месте, возле окна, где уже закрыл ставни. Франсуаза — перед стенным шкафом, на том месте, где обычно сидел Жюльен. Поль — в конце стола, он сидит вполоборота, чтобы не оказаться спиной к Жюльену, который примостился на ступеньках лестницы. На стуле матери восседает Мишлина.
— Хорошо, что ты не пошел на кладбище, — говорит Поль. — Холод был просто собачий. И, доложу тебе, стоять у входа и принимать соболезнования людей, которых все это не очень трогает, совсем невесело.
— Да, да, — подхватила Мишлина. — У меня до сих пор никак ноги не согреются.
— Вам бы надо ненадолго разуться, — сказал отец.
— Не стоит. Пора домой. У меня дел полно.
— Вот и ступай, — сказал Поль. — А я хочу немного потолковать с отцом, пока здесь Жюльен.
Мишлина выпила вино и встала. Она прикоснулась губами к щеке отца, задела при этом шляпой его каскетку и свернула ее козырьком на затылок. Перед уходом она бросила взгляд на Франсуазу, потом на Жюльена и сказала:
— Если хотите, можете переночевать у нас.
— Нет, нам надо возвращаться, — сказал Жюльен. — Поезд уходит в семь тридцать вечера, мы еще поспеем.
Поль усмехнулся и спросил:
— Это из-за работы ты так спешишь?
— Вот именно!
Тон, каким Жюльен произнес эти слова, пробудил в отце тревогу, и он поспешно сказал:
— Раз им нужно возвращаться, незачем здесь ночевать… Незачем.
Мишлина уже у двери. Жюльен встает и подходит к ней. Франсуаза тоже встает.
— До свиданья, милая, — говорит Мишлина, протягивая руку.
— До свиданья, мадам, — отвечает Франсуаза.
Пауза. Отец смотрит на Мишлину. Их взгляды встречаются. Мишлина поворачивается к Жюльену, протягивает ему руку и говорит:
— До свиданья.
— До свиданья.
Она быстро выходит.
Молчание.
Каблуки Мишлины стучат по ступенькам крыльца, затем все стихает.
Кашлянув, Франсуаза говорит:
— Пожалуй, я уйду раньше. Если вам надо поговорить…
— Мы и при вас можем, — отвечает Поль.
— Конечно, конечно, — подтверждает отец. — Секретов у нас нет. Мишлина ушла потому, что у нее дела дома… Но…
Все так же стоя посреди кухни, Жюльен говорит:
— Франсуаза права. Она зайдет к госпоже Робен. Мне все равно надо будет с ними проститься. Она меня там и подождет.
Отец пытается возразить:
— Ну зачем же беспокоить людей… — говорит он, но, уловив вопрошающий взгляд, который Франсуаза бросила на Жюльена, тут же умолкает.
Франсуаза встает. Да, именно так, как он думал. Она совсем как мать: достаточно одного взгляда Жюльена, и она подчиняется. Старик чувствует себя потерянным. Чувствует себя наивным. Теперь он и сам не понимает, почему возлагал такие надежды на Франсуазу, не понимает, на что он, собственно, надеялся.
Франсуаза подходит к отцу, чтобы поцеловать его, он встает и стягивает с головы каскетку. Дрожащим голосом произносит:
— До свиданья, девочка. До свиданья… Помните, мать вас очень любила… Она… Словом, думайте обо мне иногда… Ведь для вас, молодых, от Лиона до наших мест рукой подать…
Он чувствует, что сейчас расплачется, и умолкает. Видит, что Поль с кривой усмешкой наблюдает за ним, и кашляет, чтобы скрыть смущение.
Франсуаза целует отца, как поцеловала утром. Говорит ему в самое ухо:
— До свиданья, папа. До свиданья… Берегите себя.
Она надевает пальто, берет сумку, перебрасывает ремень через плечо и протягивает руку Полю, который приподнимается на стуле.
Прежде чем закрыть за собою дверь, Франсуаза бросает прощальный взгляд на отца, взгляд очень нежный. Глаза у нее блестят сильнее обычного.
Едва она переступает порог, Жюльен опускается на стул, с которого она встала, и кладет скрещенные руки на стол.
— Так о чем же ты хотел поговорить? — спрашивает он сводного брата.
— Раз ты так торопишься уехать, нам придется побеседовать о вещах, о которых надо было бы заводить разговор не сейчас, а через день или два.
— Это верно, — подтверждает отец. — Но потолковать все-таки надо будет.
— Конечно, но не теперь, — говорит Жюльен.
Короткое молчание. Отец не спускает глаз с сыновей, он боится, как бы они не вцепились друг другу в горло.
— Я хочу сказать совсем простую вещь, — начинает Поль. — Отец не может жить один. Ему надо переселиться к нам, а об остальном, думаю, договоримся…
Отец привстает на стуле. Протестующе машет рукой.
— Не может быть и речи, чтобы я уехал из этого дома… — говорит он твердо. — Если никто не хочет мне помочь, то и я ни в ком не нуждаюсь!
Последние слова старик почти выкрикивает. Он чувствует, что силы его на пределе, и спешит добавить:
— Если надо уладить дела по наследству в связи со смертью матери, то пусть этим займется нотариус. Я в бумагах ничего не смыслю, но, надеюсь, у меня хватит средств, чтобы дотянуть до конца, ни к кому не обращаясь за помощью… А если я доживу до весны, то руки у меня еще есть, я смогу возделать свой огород.
Его большая ладонь с силой опускается на стол, и стаканы звенят.
— Не кричи, — говорит Жюльен, — а то закашляешься.
Отец с удивлением глядит на него. Так всегда говорила мать, и Жюльен произнес эти слова с той же интонацией.
Поль допивает вино, гасит в медной пепельнице окурок и встает.
— Коли так, — говорит он, — больше нам толковать не о чем. И все же кое-какие дела предстоит уладить.
— Если ты имеешь в виду похороны, — говорит Жюльен, — не беспокойся, я уплачу свою долю.
Поль в ответ только пожимает плечами, а отец поспешно говорит:
— За похороны я уплачу сам. Я еще не нищий.
— Конечно, не нищий, — подхватывает Жюльен. — Я даже думаю, что, если тебе нужны деньги, ты вполне можешь продать дом, где булочная, и нанять кого-нибудь, чтобы за тобой ходили.
Отец уже собирается сказать, что он ни за что на свете не продаст свой дом, но Поль опережает его. Со злобной усмешкой он говорит:
— Вот этого я и ждал. Продать, чтобы есть досыта. Вот так и рассуждают представители богемы и коммунисты!
Вскочив с места, Жюльен кричит:
— Представители богемы плюют, а коммунисты чихают на таких, как ты!
— Жюльен! — кричит отец.
Но Жюльен не слушает. Пока Поль думает, как ответить, он снова кричит:
— Уж лучше остаться без гроша, чем дрыхнуть на мешках с деньгами, заработанными на сделках с фрицами.
Отец видит, как искажается лицо Поля. Видит, как тот сжимает кулаки. Наступает молчание, отцу оно кажется нескончаемым, потом тихим голосом, который едва слышен, потому что кухня еще дрожит от его гневного крика, Жюльен добавляет:
— Мне стыдно, что я так кричал в доме, где только что скончалась мама, но я не желаю терпеть твоих насмешек. То, что я делаю, тебя не касается.
Поль по-прежнему очень бледен. Он бросает на отца взгляд, полный ненависти. Резким движением отодвигает стул, и спинка его ударяется о край стола. Потом идет к двери, отворяет ее и уже с порога бросает:
— Спокойной ночи, отец.
— Поль! — кричит старик.
Но дверь хлопает, слышны только быстрые шаги Поля по ступенькам крыльца.
Отец ждет. Он надеется, что Поль вернется, надеется, что Жюльен откроет дверь и позовет брата. Но Жюльен медленно садится и кладет на стол дрожащие руки.
