Ему всё равно надо было ехать в Чаттанугу, и он решил, что лично доведёт это дело до конца. И отправился по адресу. Нашёл почти развалившееся старое бунгало с небольшим двориком, в отличие от соседних очень чистым. И внутри тоже было чисто и проветрено. На стене висела картина, изображавшая водопад, бело-голубую воду, зелёный лес и голубые холмы на заднем плане. Такую картину можно купить в любой грошовой лавке, и все же это картина. На потёртой софе лежали две новые подушки в чехлах из ткани, напоминавшей гобелен. На камине стояла фотография в рамке — моментальный снимок девочки трех или четырех лет с большим бантом на голове. «Вероятно, та девчонка, — решил он. — Как её звали? Шарлин».
С Арлитой все прошло гладко. Он старательно объяснил ей, что за акр земли ей платят столько же, сколько и Спотвудам (он знал, что чёрные бывают очень подозрительны, и поэтому имел при себе документы, подтверждающие его слова), и что, если она откажется, государство всё равно имеет право отнять у неё землю, но она сказала: «Я подпишу», и он вышел и привёл шофёра своего такси в качестве свидетеля. Расписавшись, она сказала: «Давно бы надо было все это затопить», и рассмеялась.
— Ну что ж, Арлита, — сказал Маррей скрипучим, надтреснутым голосом, в котором звучала месть, — шесть тысяч долларов — это приличная сумма.
— Да, — сказала она, — вполне приличная.
— Вот ты и добилась своего, — услышал он свой голос, чувствуя, что больше всего на свете ему хочется поскорее уйти и никогда её больше не видеть, — вот ты и добилась своего, Арлита: парень этот, Пассетто, казнён. Ты ведь этого хотела, а?
Арлита резко поднялась. Её гладкое жёлтое лицо вмиг сморщилось и посерело, глаза погасли.
— Велика польза от этих шести тысяч долларов, — сказала она, — или от этой вашей казни!
Она шагнула к двери, что вела в другую комнату, и толкнула её:
— Идите сюда.
Она не сказала «Пожалуйста, сэр», просто: «Идите сюда».
Он повиновался. На полу, в прямоугольнике света, падавшего из наполовину затемнённого окна, лежала туфля. Поперёк стула, касаясь пола, висело зелёное платье. Маррей словно увидел усталый, небрежный жест, которым его бросили туда. На кровати лежал кто-то, закутанный в лоскутное одеяло. Даже сквозь одеяло было видно, что человек этот худ, как скелет.
— Вот она, — сказала Арлита.
Вглядываясь в сумрак комнаты, желая только одного — уйти отсюда поскорее, но чувствуя, что попал в ловушку, Гилфорт выдавил из себя:
— Она больна?
— Нет. Наркотики, — сказала Арлита, не отводя глаз от девушки, лежавшей на кровати. — Как выпустили её, она все сидела дома, никуда не ходила. Только ела да спала. Все ей было безразлично. Потом стала выходить на улицу. Приду домой, а она говорит — гуляла. Ну, думаю, приходит в себя, раз начала гулять. Да вот… — она помолчала. — Наркотик. За ним и ходила. — Арлита так посмотрела на лежавшую на кровати, будто только что обнаружила её. И вдруг взорвалась: — А что я могла сделать? Дома весь день сидеть? А кто бы зарабатывал на жизнь?!
Маррей вернулся в первую комнату.
— На шесть тысяч долларов, — сказала женщина, — можно много наркотиков купить, много.
— Я должен идти, — сказал Гилфорт, чувствуя, что голос его звучит виновато.
Он подошёл к входной двери, взялся за ручку. И вдруг обнаружил, что женщина стоит рядом с ним.
Видно, подошла бесшумно в своих старых теннисных туфлях.
— А «сицилия»-то сожгли, — сказала она.
Он повернул ручку двери.
— Но только, — продолжала она, приблизившись к нему вплотную, — не его надо было жечь-то!
— Послушай, Арлита, — обрезал он сердито, — суд…
Она уставилась на него своими дикими жёлтыми глазами, полными такой откровенной издёвки, что Маррею показалось, будто что-то вспыхнуло в полумраке комнаты. Это было страшнее самого наглого смеха.
— Все вы кобели, — сказала она.
Белый автомобиль с откидным верхом плавно покачивался на неровной дороге между ручьём и землёй Спотвудов. Маррей Гилфорт не вспоминал о том, что произошло в Чаттануге. Точнее, он старался вообще ни о чём не вспоминать. Ещё немного — и вся здешняя земля исчезнет, задохнётся под тёмным покровом воды, а тогда вспоминать вообще будет не о чём.
Он подъехал к дому и вошёл в него.
Дойдя до комнаты, в которой Сандерленд Спотвуд провёл последние годы своей жизни и умер, Маррей закрыл глаза и затаил дыхание, слушая удары своего сердца. У него было такое чувство, будто ничего здесь никогда и не случалось.
В этот момент он услышал, как кто-то позвал его по имени.
Открыв глаза, он увидел невысокого, крепко сложенного мужчину в чёрной фетровой шляпе, красной фланелевой рубашке, вельветовых брюках, заправленных в высокие ботинки, и с маленьким топориком, висящим на поясе.
— Да это и впрямь Маррей Гилфорт, — сказал мужчина. — Но у меня и в мыслях не было пугать вас, мистер Гилфорт. Вы так побледнели, будто у вас разрыв сердца случился. Если не ошибаюсь, — и с этими словами мужчина шагнул в комнату, — вы теперь судья.
— А вы, — отозвался Маррей, — вы Сай Грайндер.
— Точно, — Грайндер приблизился ещё на шаг н, разглядывая Маррея, сказал: — Мне все же кажется, что вам нехорошо, судья. Уж очень вы побледнели.
— Нет, нет. Все в порядке, — сказал Маррей.
— Вы уж простите, если я вас напугал, — сказал Сай. — Все из-за этих ботинок на мягкой подошве. Привык я ходить по лесу бесшумно: как-никак моя работа — следить за порядком. Я был к западу от хребта и увидел вашу машину.
— Конечно, — сказал Маррей.
— Раньше-то сюда масса народу приезжала, — сказал Сай, — вы даже не поверите. Года два-три после суда. Приезжали поглядеть на это место. Мне тогда до них дела не было, я ведь недавно егерем стал. Но я их видел. Приезжали просто поглазеть. Иные парочками.
— Да, я понимаю, — сказал Гилфорт.
Сай приблизился к кровати, на которой умер Сандерленд Спотвуд.
— А здесь ничего и не изменилось, — заметил он. — Столько лет так и стоит все как было, только простыня подгнила. Вот пятно, видите, — и он показал пальцем, — это кровь Сандера Спотвуда, что вытекла из раны. Вы ведь были здесь в то утро?
— Да, — сказал Маррей.
— Значит, вы видели её ещё свежей, — сказал Сай. — Давненько это было, — Сай продолжал изучать пятно. — Теперь все это затопят. — Он неожиданно поднял глаза на Маррея. — Сандер Спотвуд мёртв. Даго поджарили на электрическом стуле. Вы стали судьёй, о вас пишут в газетах. А я вот егерем заделался. — Он шагнул к Маррею и пристально посмотрел ему в лицо: — Это вы велели тамошнему доктору не пускать меня к ней? К Кэсси?
Маррей облизал пересохшие губы.
— Доктор Спэрлин, — начал он и замолчал. Затем сказал: — Я убеждён, что доктор руководствовался медицинскими соображениями.
— Медицинскими, как же, — сказал Сай Грайндер. — Да вы не тревожьтесь, мистер Гилфорт, теперь уж всем наплевать на это дело. Когда вы видели её в последний раз?
— Ну, — начал Маррей, — хоть вас это совсем и не касается, однако…
— Три года назад, — с торжеством объявил Сай. — Это я у сиделки выпытал. Но только, если бы вы сейчас туда съездили, то и сами бы поняли, что понапрасну тревожитесь.
— О чем это вы, мистер Грайндер? — спросил Маррей холодно.
— Она теперь совсем переменилась, — сказал Сай. — Забыла всё, что произошло. Как она под него нож подставляла.
— Послушайте, мистер Грайндер, — прервал его Маррей, — если докторам удалось наконец излечить женщину от её галлюцинаций…
— Галлюцинаций! Как же! Мне-то всё равно — будь она хоть десять раз убийцей, лишь бы ей полегче стало. Если ей полегчало оттого, что она сказала правду, так по мне пускай так и будет. Но только теперь, — он замолчал, и на лице его сверкнула улыбка, точно блеснуло лезвие топора, — теперь её все это уже не волнует. У неё теперь новая идея.
Он усмехнулся.
— Вам бы стоило её проведать, — сказал он. — Хотя, конечно, у судьи на это, может, и времени нет.
И он ушёл, оставив Маррея одного.
Гилфорт клялся себе, что никогда этого не сделает. Не поедет туда. Но вот он сидит в комнате для посетителей, где стены выкрашены в холодный зелёный цвет, а мебель сияет полированным клёном, где лежат кипы старых журналов с яркими обложками. И вот открывается дверь. И появляется Кэсси Спотвуд.
На ней тёмная юбка, серый джемпер, из-под которого виднеется белый воротничок, черно-белые туфли. Она чуть поправилась, но по-прежнему стройна. Её распущенные чёрные волосы, свободно падающие на плечи, ещё не тронуты сединой. На бледном лице ярко блестят тёмные глаза. Она увидела Маррея, сидевшего у противоположной от двери стены, и на лице её неожиданно вспыхнула весёлая улыбка, — так вспыхивает, поворачиваясь на ветру, блестящая жестянка, которую вешают на вишнёвое дерево, чтобы отпугивать птиц.
— А я знаю, кто вы, — сказала она весело.
