Ознакомительная версия.
Но одна листовка ничто по сравнению с сотней других, которые висят теперь по всему моему селу и смотрят на меня со всех столбов. Я вспоминаю, что вчера в типографии сломался вдруг станок, и под этим предлогом отказали печатать мою очередную листовку. Не беда, мы нашли другую типографию. И Марина вроде бы знает об этом. Но она еще раз и подробно переспрашивает меня обо всех перипетиях событий. И я подробно еще раз пересказываю ей об этом. И, о чудо! Вспоминаю, что мы должны были сделать два акта и переслать их по факсу в ту новую типографию. Чтобы все было законно. Благодарю ее и звоню Игорю, прошу его это сделать. Он тоже забыл об этом. Говорит, что сейчас все сделает.
Убираю трубку. И снова Марина не дает мне открыть рот, переспрашивает о сыне. Как он сильно изменился за лето? Повзрослел? Загорел? И я не нахожу ничего необычного в ее словах. Она всегда интересовалась моим сыном. А тут мы ведь не виделись с ней толком с того момента, как приехал он, поэтому ее интерес вполне логичен.
И я рассказываю о том, что произошло со мной и с ним утром, когда он прибежал ко мне в постель. Когда сын был маленьким, он всегда прибегал ко мне утром в постель, и мы вместе смотрели мультики или болтали. Мы и сегодня утром начали болтать. Я спросил, были ли у него в лагере подружки. Он ответил, что да. Одна. Звали Милена. Красивое имя. Потом мы начали искать мультфильмы и наткнулись на какой-то фильм, где беременная женщина хочет заставить женить на себе мужчину. И сын, которого раньше не интересовали эти темы, вдруг стал внимательно следить за сюжетом, а потом вдруг спросил: «Не понял, почему это она хотел его на себе женить?» Мне стало понятно, что скоро придется рассказывать ему о взаимоотношении полов. И когда это произойдет, он уже не будет с такой легкостью прыгать ко мне в постель, чтобы посмотреть фильм.
Рассказав Марине об этом, я, смеясь, спрашиваю:
— Это что? Мой сын повзрослел? Или я постарел?
И Марина отвечает:
— Сын повзрослел, а ты еще такой же глупый!
Звонит телефон. Маринин. Она встает и отходит в сторону. Не хочет, чтобы я слышал разговор. Странно. Но так бывает иногда, когда она говорит о финансовых делах со своими начальниками. Возвращается.
— Извини, сегодня вечер у меня будет занят. Давай я отвезу тебя домой!
Я соглашаюсь. Думаю о том, что на самом деле это будет очень здорово. Успею домой вовремя. Я только спрашиваю, кто звонил. И сам же отвечаю на вопрос: «Начальство, понимаю». Она не говорит мне «да», затем машет рукой, мол, не важно.
Но я воспринимаю этот жест как «да».
Попрощавшись с Мариной, я забегаю в магазин и покупаю бутылку вина. К ужину.
Зачем? Мне хочется создать дома романтическое настроение. Я хочу заставить себя влюбиться в собственную жену. Я хочу снова разбудить в себе желание к ней. И хорошее красное сухое вино, как мне кажется, должно этому способствовать.
Дома, несмотря на то, что я сказал, что приду рано, меня не ждут. Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. Я, по крайней мере, даже не замечаю этого. Вернее, делаю вид, что не замечаю. Что ж. Все правильно. Скромные семейные ужины за пятнадцать лет нашей совместной жизни как-то не стали традицией. Да и я сам не раз обманывал ожидания, опаздывая к ужину часов на пять-шесть.
Поэтому мое появление, да еще с бутылкой вина, вызывает скорее удивление, чем радость или восторг. Ольга, как всегда, кутая руки в теплый свитер (она вечно мерзнет), достает приготовленный мне ужин из холодильника и ставит в микроволновку. Через две минуты ужин уже готов. Картошка с мясом. Как всегда.
— Что так рано?
— Так получилось.
— А. Ну-ну. Ты будешь чай?
— Давай вина.
Ольга ставит передо мной бокал. Я открываю бутылку.
— А ты ужинать будешь?
— Я уже ела.
— А вино со мной? По чуть-чуть.
— По какому поводу праздник?
— Просто так. Ты приехала. Сегодня последний день лета. Скоро выборы. Да мало ли повод? Давай выпьем!
— Давай. Только немного. Мне завтра надо на работу.
Ольга достает из шкафа второй бокал. Я разливаю вино. Чокаемся, выпиваем. Я ем, попутно пытаюсь рассказывать о сегодняшнем дне и шутить. Я пью вино большими глотками и быстро хмелею. Ольга пьет вино маленькими глоточками, но, тем не менее, ее лицо скоро розовеет. Она вкладывает свою руку в мою и говорит:
— Смотри, я, кажется, согрелась.
Я задерживаю руку Ольги в своей как можно дольше и, наклонившись, дышу ей в ладонь:
— Лягушка моя.
Она выдергивает руку и, надув губки, отвечает:
— Никакая я не лягушка.
Допельдон! Ну почему бы ей сейчас было не подыграть мне. Не сказать мне, что есть только один способ превратить лягушку в принцессу. Ну почему? Но я полон решимости не портить сегодня семейный вечер и сам произношу прокрученную в голове фразу:
— Хорошо. Не лягушка. Ты замершая принцесса. И я думаю, что есть способ тебя разогреть. Как думаешь?
Ольга встает, берет мою тарелку и идет к раковине. Начинает мыть. Я иду за ней. Обнимаю ее сзади и шепчу.
— Оставь, я сам помою.
Она усмехается.
— Ну да. Все равно все будет сальное. Нет. Уж лучше я сама.
Я не отпускаю ее и целую в мочку уха. Ольге неудобно. Она отстраняется. И, в конце концов, я разжимаю руки. Отхожу к окну.
— Ты чего сегодня такая холодная?
— Я всегда такая.
— А ты разве не заметила, что я хочу тебя?
— Ну что-то было.
— И что?
— Что? Что? Ляжем спать, там и поговорим.
Легко сказать: «Ляжем спать!» В трехкомнатной «хрущевке» стены картонные. Надо дождаться, пока в соседней комнате не уснет сын. Мы лежим и смотрим телевизор, прислушиваемся, как наш мальчик играет в компьютер и при этом болтает с кем-то по портативной рации «уоки-токи». Новое веяние молодежи. Понакупали себе их — и теперь треплются до полуночи. Он играет с кем-то по локальной сети в «контру».
Сына, судя по всему, в игре убили, но при помощи своей рации он продолжает руководить своими напарниками, предупреждая об опасностях, которые готовят им их противники.
Я слышу, как он кричит в рацию: «Сзади. Они сзади. За стенкой. Стреляй из гранатомета через стенку. Отлично. Попал!»
Ну, конечно. Какое тут кино?! Кино — это уже вчерашний день. Вот здесь дома, в двух шагах от собственной кровати, жизнь может быть гораздо интереснее. Здесь ты в двенадцать лет можешь быть сам режиссером, игроком и, даже если проиграешь, не выйдешь из игры, а продолжишь на нее влиять. А потом достаточно нажать на волшебную кнопку «геймовер» — и снова ты живой и готов побеждать.
В конце концов, они одолели своих противников. Сын выключил компьютер и разобрал свою постель.
— Спокойной ночи, мам!
— Спокойной ночи, сынок!
Я кричу:
— Сын! Спокойно ночи.
Он удивляется:
— Ой, пап, ты здесь? Спокойной ночи.
Сын выключает свет, и буквально через пять минут мы слышим из его комнаты ровное дыхание. Уснул мгновенно. Здоровый сон — еще одно непреодолимое преимущество молодости. Теперь можно делать все что угодно. Хоть свет в его комнате включай, все равно не проснется, но вот что-то делать уже не хочется.
Последние остатки сексуального желания ушли вместе с «ой, пап, ты здесь». Вот и думай теперь, почему он так сказал. То ли из-за того, что был весь в игре, то ли из-за того, что я действительно так редко прихожу рано домой, что он уже забыл, как желать мне «спокойной ночи».
Спрашиваю об этом у Ольги. Она снова замерзла, поэтому прижимается ко мне поближе и, как бы спросонья, говорит:
— Естественно, забыл, шляешься неизвестно где всегда!
«Спасибо, успокоила», — думаю я про себя, а вслух шепотом произношу:
— Не спи. Нас ждет супружеский долг.
Она в ответ бурчит:
— Угу, — и кладет мне руку на трусы. — У, да ты сам еще спишь!
В общем-то, в этом нет ничего удивительно. Но рассуждать на тему возбуждения и о причинно-следственных связях сексуальных желаний сейчас времени нет. Сейчас надо решить, что мне делать дальше. Несмотря ни на что, возбудить нас обоих или так же, как и Ольга, засопеть в две дырочки. Собственно говоря, какой тут может быть выбор.
Если я решил стать примерным семьянином и забыть Марину, я должен вернуться к привычной для нас схеме домашних сексуальных игр. И я решаю возбудить нас обоих. И тут возникает проблема. Собственно говоря, как возбудить ее, у меня нет никаких сомнений. За много лет совместной жизни я изучил все тайные кнопки ее тела, а вот как заставить поднять себя.
Когда я был молодым, я легко это делал, представляя в голове различные сексуальные сцены. Вместо занятия банальным онанизмом, я придумал себе свой мир, в котором я был одним единственным мужчиной. И все женщины просто от безысходности были вынуждены заниматься со мной сексом. Таким образом, я переспал со всеми своими одноклассницами, учителями и соседками.
Ознакомительная версия.
