— Почему нет? — повторил я вопрос Василия. — На этом все и кончается? Два раза все сходит с рук... Все сходит с рук. Давайте перечислять.
Приехал в первый раз. Нелегально разгуливает по стране. Восстанавливает агентурную сетку... Убивает Шкаликова... Уезжает... Агентурная сетка работает несколько лет... Раскольцев добывает секретную информацию... Нейхольд все переправляет за границу, работаег и с Габо... Они высылают Гамузова на обслуживание Сальге... Опять свободно разгуливают по стране и уезжают... А что им скажут там?
Василий не отвечал.
— Ну вот вы там, у них в центре... Вы их встретили с докладом, что все благополучно, все на месте, цепочка работает...
— Их для этого и посылали!
Я не сторонник недооценивать противника. Что-то у меня здесь не получалось. Не получалось... Коли их прислали, коли началась проверка, стало быть, есть сомнения. Разрушим ли мы окончательно эти сомнения, выпуская Сольге и Эдвардса? Примут ли тогда их хозяева подготовленные нами сведения за ИСТИНУ?
В любой разведигре, при передаче любых сведений всегда надо иметь в виду, что противник может раскрыть игру. Ошибкой было бы полагать, что мы ввели противника в заблуждение раз и навсегда.
Каков же тогда, спрашивается, был смысл всей игры?
Что мы достигли, выпустив из рук тогда Сальге, не трогая все эти годы Раскольцева?
Первое. Втягивая разведслужбу в игру на Раскольцеве, мы как бы ставили своеобразный громоотвод. Затратив силы и средства на Раскольцева, разведслужба не могла что-то предпринимать серьезное, не получив от него результатов. Все, что могло быть получено этой разведслужбой иными каналами, нам не известными, ставилось под сомнение и проверялось на Раскольцеве.
Даже если бы противник получил бы в эти годы что-то и соответствующее действительности по другим каналам, он не принял бы это за истину...
Второе. Игра искусственно нами затягивалась. Раскольцев получал всю "схему" урывками, маленькими частями, мы этим подогревали азарт его хозяев. Они рвались к конечной цели, на каком-то этапе еще и не ставя под сомнение достоверность данных Раскольцева.
Третье. В итоге мы получили возможность нанести удар по всей цепочке. Арест Раскольцева, Сальге, Эдвардса, Нейхольда и других означал бы для противника не только потерю нескольких агентов. Это было бы прежде всего и политическим провалом разведслужбы, это нанесло бы ей шок, внесло бы путаницу в расстановку и уничтожило бы итог многолетней работы. Все надо было бы начинать сначала... Но сразу после такого провала на этой же площадке начинать невозможно...
Решено было нанести удар стремительно. Точка удара — Гамузов, через него по Габо, а через Габо — по Сальге и Нейхольду.
Габо позвонил Гамузову и назначил встречу на улице Габо сел а машину, тут же подъехала оперативная милицейская машина. Габо взяли. Обыск на месте дал незамедлительные результаты. У Габо в кармане была обнаружена пачка долларов и фунтов стерлингов. В милиции Габо отказался объяснять, откуда у него валюта.
Его доставили к нашему следователю Игорю Ивановичу Архипову, моему старому другу и сослуживцу. Я договорился с Архиповым, что приду на первый же допрос.
Дирекция таксомоторного парка уволила Гамузова за использование государственной автомашины в целях личной наживы, ОБХСС привлек его к уголовной ответственности.
Мы установили, что на месте встречи Габо и Гамузова находился и Сальге. Он видел всю сцену из подъезда дома... Это нас вполне устраивало. Во-первых, он видел, что Габо взят милицией. Во-вторых, нам было интересно, как он поступит при столь тревожных обстоятельствах.
Он вернулся в номер гостиницы и сказался больным. Вызывал даже врача...
Не трогался к Раскольцеву и Эдвардс. Выезжал только с группами туристов по музеям. Но, однако, я забегаю вперед.
Встреча с Габо...
Это действительно был грузный, восточного типа человек. Его можно было принять и за грузина, и за армянина, и за азербайджанца... Ни паспорта, ни каких-либо других документов при нем не обнаружили. Но он, конечно же, понимал, что ему придется говорить о себе. Но его щекам лились слезы, он и оправдывался, и каялся.
— Что? Что я такого совершил? Почему меня вызвали сюда? Я не враг! Я хороший! Я общественник! Я работаю... Попутали меня с этой чертовней! И не мои это деньги... Я и не знаю, кто их мне всучил... Адрес дали в Тбилиси... Должен передать...
— Кто вручил, где, когда? — спросил сейчас же следователь.
— Мне позвонили в номер... Сказали, чтобы вышел к подъезду. Есть, дескать, посылочка в Тбилиси... Я вышел, мне сунули конверт... На конверте адрес...
— Кто позвонил? Как назвался?
— Никак не назвался... Назвал имя моего друга...
— Имя друга?
— Мой друг умер... Это его семье посылка... Я мог отказать?
Архипов по прямой устремился в глубину не очень-то надежно придуманной легенды.
— Посылка семье вашего друга?
— Семье его...
— Вы их знаете лично?
— Нет! Не знаю... Никогда в семье у него не бывал...
— На конверте указан адрес... Вы когда-нибудь бывали по этому адресу?
— Нет! Не бывал...
Мы уже установили, что адреса, указанного на конверте, не существовало в природе. Легенда была исчерпана...
Архипов приостановил допрос. Надо было дать Габо возможность увериться, что его легенда работает ему во спасение.
Архипов начал допрос по форме.
— Ваше имя, фамилия, год рождения, место рождения, адрес местожительства?
Архипов занес перо над бумагой.
Габо потянулся к боковому карману... Затем махнул рукой.
— Забыл! В гостинице забыл, дорогой! В столике...
Там и паспорт, и записная книжка... Зовут меня Вахтанг. Фамилия — Кабанов. Ударение на последней букве... Русская фамилия... Не виноват! Так записали, когда паспорт мальчиком получал... Беспризорным рос, но детским домам! Отца как звали, не знаю... Записали Семена... Мать помню... Умерла — мне лет пять было. Сапоги чистила в Сочи на станции...
— Айсор? — спросил я его.
— Если бы это было так просто, гражданин начальник! Тогда в двадцатых годах и грузинские князья, и русские дворяне сапоги чистили, в лакеях ходили... Получается, дорогой, что по матери я армянин... Доказать трудновато... И кому и зачем доказывать? Отец торговцем был... Догадываюсь, что грек... Опять же не докажешь...
Никто меня об этом не спрашивал... Вот до этой минуты!
В военкомате спрашивали, когда призывался...
— Когда призывались?
— В сорок первом... Родился я в двадцать втором году...
— Воевали, Вахтанг Семенович? — спросил Архипов.
— Воевал... Из-под самого Киева к Ростову отступали... Под Ростовом ранили... Это когда Тимошенко на немцев с севера нажал. Госпиталь... Опять воевал...
— Где?
— на Кавказе... Перечислять?
— Пожалуйста, перечислите! — попросил Архцпов.
— Из Ростова-на-Дону нас погнали на Белую Глину... Есть такая станция... Слыхали?
Я подошел к карте. Нашел Белую Глину, показал Габо. Он махнул рукой.
— По карте я не обучен... Из Белой Глины мы отошли к Ставрополю. Ушли из Ставрополя, к морю пятились... Десятый стрелковый корпус... Опять госпиталь...
Потом в двенадцатой армии... На Украине все и кончилось... Опять ранен был... Под Запорожьем...
— Что делали после войны?
— Торговал... Овощами торговал, рыбой торговал...
Продавцом.
Я сел за столик почти рядом с Габо. Все, что он рассказывал, было похоже на правду, но такую правду легко было и склеить. Вся операция с Сальге и Эдвардсом во всех ее деталях требовала от нас работы и работы...
Ничего нельзя было принимать на веру, ни одной версии по первому ходу.
Я взял со стола Архипова конверт, заглянул в глаза Габо.
Сейчас он судорожно выбирает, что может подбросить нам, как отвести главный удар, что дать, чтобы не продешевить, что спрятать, как смертельную для себя опасность.
Я положил перед ним конверт и спросил:
— Может быть, вы, Вахтанг Семенович, задумаетесь над своей сказочкой? Мы за правдивость на следствии...
Это всегда облегчает участь, смягчает наказание... Сказочки сочинять все учатся с детства, но и верят им только дети...
Габо пожал плечами.
— Адреса такого не существует... — добавил я.
— Тогда заберите эту валюту... Она мне не нужна!
Она не моя!
— Спасибо! — воскликнул Архипов. — Мы ее и так забрали... Но вы не ответили на главный вопрос следствия... Где вы взяли эту валюту? Для чего она вам?
Человек может управлять собой до известного предела. Он может сохранить на лице в трагическую минуту улыбку, но улыбка эта будет иметь такие оттенки, что превратится в гримасу. Габо попытался сохранить и улыбку, и внешнюю жизнерадостность, и продолжал играть под простачка, но в его темных глазах засветился испуг, он разгорался в ужас. Не может человек похудеть в одну секунду, но Габо сразу осунулся, изменились краски на его лице.
