— Зря ты меня утешаешь. Ты бы в душу мне заглянул. Такой камень на ней, врагу не пожелаешь. Не смотри, что я такой здоровый. Организм у меня слабый. Не стоило мне идти на спор с королем. Он перехитрил меня, упокой, Господи, его душу. На самом деле я не был круче того силача Туромбо. Тот парень мог запросто поднять Муммаху, но не захотел стать Санчо. Почетное положение, но опасное.
— Король тоже быть риск, господин.
— Спасибо, что объяснил. Скажи, я не очень напугал этих двух девочек? С моей физиономией в приличное общество никак нельзя.
— Не думаю, господин. Эти девочки не то видеть…
— Правда? Ну и ладно. Я все равно не собираюсь здесь долго оставаться, хотя другого шанса сделаться королем у меня не будет.
Снова задумавшись над судьбой великого человека, только что отошедшего в мир иной, в беспроглядную ночь небытия, я догадывался, что, несмотря на множество подданных, он выбрал меня, чужеземца. Мне предстояло решать: быть или не быть. Я имею в виду королем, если не захочу возвратиться в Штаты, где я был ничем. Дафу считал, что я представляю великолепный человеческий материал для любых метаморфоз. Я мысленно послал ему последнее благодарное «прости».
— Нет, у меня не выдержит сердце, если я займу его место, — сказал я Ромилею. — Надо ехать домой. Все равно мне далеко до жеребца-производителя. Как ни крути, скоро пятьдесят шесть стукнет. Стряхну с башмаков здешнюю пыль и оставлю девочек и жен при пиковом интересе. Не желаю жить под опекой Бунама, Хорхо и всего этого сброда. Конечно, жаль, что никогда не увижу королеву-мать, хотя и обещал ей. Давай сматывать удочки, приятель. Чтобы не чувствовать себя незваным самозванцем. Единственная порядочная вещь в моей жизни — это то, что я любил некоторых людей. О-хо-хо, вечная память бедному королю. Может, пора, чтобы нас сдуло с планеты Земля космическим ветром? Если бы нам не был дан разум, мы не знали бы, какая печальная здесь жизнь… Но нас выдает разум и сердце. Меня не пугают эти девочки и жены. Боюсь, что мне будет не с кем словом перекинуться. Я достиг того возраста, когда человеку нужны понимание и душевная теплота. Больше ничего не нужно, только доброта и любовь… А знаешь, ведь смерть короля не была случайностью.
— Не понимать, господин.
— Да, это не было делом случая. Я почти уверен. Эти негодяи могут сказать, что смерть — наказание королю за то, что он держал при себе Атти. Они без колебаний пошли на преступление, решив, что я буду более сговорчив. Просчитались, милые. Ты не исключаешь такую возможность?
— Нет, господин.
— Если кто-нибудь из этих субъектов попадется мне в руки, от него только мокрое место останется.
Я стал на четвереньки, оскалился и зарычал. Все-таки кое-чему я у львов научился. Не красоте и мощи движений, которые перенял выросший среди этих животных Дафу, но звериной жестокости. Никогда не предугадаешь характер и силу влияния, которое испытывает человек.
Ромилея удивил мой резкий переход от скорби к желанию мстить, но он понимал, что я малость не в себе. Человек благожелательный и отзывчивый, он, как любой истинный христианин, учитывал обстоятельства.
— Надо подумать, как выбраться из этого склепа. Давай-ка осмотрим его получше. И что у нас есть?
— Есть нож, господин.
Ромилей показал мне небольшой охотничий нож, который он спрятал в своей густой шевелюре, когда увидел, что ему не дадут уйти из селения. Я взял нож и сделал вид, будто готов пырнуть моего верного спутника в живот.
— Не меня, стену, господин.
— Стену? Это ты отлично придумал. Хотелось бы зарезать этого Бунама, но месть — уже излишество. Ты попридержи меня, Ромилей. Могу черт-те чего наделать, когда выхожу из себя. Мы должны быть осторожными.
Осмотрев стены, мы через минуту-другую увидели чуть повыше моей головы щель между двумя плитами и начали по очереди расковыривать ее ножом. Когда приходил черед Ромилея, я становился на карачки, а он залезал мне на спину.
— Я думаю, кто-то снял стопор с барабана ворот.
— Может быть, господин.
— Никаких «может быть»! Они устроили заговор против нас с Дафу. Король, впрочем, тоже хорош. Втянул меня в историю с Муммахой.
Ромилей старательно ковырял лезвием известку. На голову мне сыпался песок.
— Конечно, надо учитывать, что он жил под постоянной угрозой смерти. Тень нависала и надо мной. Ведь мы были друзьями.
— Он быть ваш друг, господин?
— А ты что думал? Я любил его как друга… Думаю… нет, знаю, моему отцу хотелось, чтобы там, под Платтсбургом, утонул не мой брат Дик, а я. Думаешь, потому что не любил меня? Нет, дружище, любил. Если бы утонул я, он плакал бы, как маленький ребенок. Он любил обоих сыновей. Дик был хороший парень. Только один раз выкурил сигарету с марихуаной. Но жизнь — не слишком ли высокая плата за единственную сигарету с травой? Нет, я своего старика не виню. Жизнь есть жизнь, и ее не обдурить.
— Да, господин.
Ромилей работал ножом и слушал меня вполуха.
— Жизнь требует, чтобы ее уважали. Для нее без разницы, жив ты или помер. Я говорил королю, что иногда слышу внутренний голос, который говорит: «Хочу! Хочу!» До сих пор не понял, чего он хочет. А вообще на всякое хотение имей терпение.
— Да, господин, — согласился Ромилей, продолжая сыпать известковую пыль на мою бедную голову.
— И все же я догадываюсь, чего он хочет, — реальности. Много вымысла живая душа не выносит. — Стоя на четвереньках, я говорил в пол: — Многие думают, что благородство — иллюзия. Совсем наоборот. Думать иначе— вот что значит предаваться иллюзиям. Говорят, что человек живет иллюзиями. Лично я прекрасно обхожусь без них. Говорят: «Не разменивайся на мелочи. Живи по большому счету». Бред собачий! Но вот величие — совсем другая штука. Ты только вдумайся — Величие! Я не пыжусь, не лелею свою гордыню, не строю из себя титана. Но ведь недаром вся Вселенная живет внутри нас и требует широкого кругозора. Вечность привязана к нам и требует своего места в нашей жизни. Поэтому не стоит мелочиться. Решено, так и будет… Может, мне не стоило никуда уезжать. Может, я должен был целовать благословенную землю Америки. (Я целовал сейчас землю другого континента.) Но если бы я остался, то свихнулся бы. Меня переполняет горе, когда думаю о смерти бедного короля. Какая жалость, что я не успел целиком распахнуть перед ним душу… Но ничего, я расправлюсь со злоумышленниками. Если выпадет случай.
— Есть дыра, господин.
— Уже? И что же ты видишь?
Ромилей молча слез с меня.
Я встал, отряхнулся и прильнул к проделанному отверстию. Там был труп. Тело короля было накрыто кожаным покрывалом. Ноги Дафу были связаны лианами. Рядом дремал, сидя, помощник Бунама. В обоих помещениях стояла немыслимая духота. За спящим сторожем виднелись две корзины с печеным ямсом. К ручке одной из них был привязан львиный детеныш, пятнистый, как и все его сородичи, двух-трех недель от роду. Стерегущий смерть спал крепко, хотя сидел на табурете. Спал сгорбившись, свесив руки с синими жилами.
С заколотившимся от ненависти сердцем я сказал себе: «Погоди, паскуда, доберусь до тебя, устрою тебе желтую жизнь».
— Давай, Ромилей, пораскинем мозгами. Хватит с нас и одной ночи по соседству с трупом. Подведем итоги. Они не тронут меня, ведь я должен взойти на трон. Даже устроят потехи ради пышную церемонию. У них в руках львенок, то есть мой мертвый друг. Они будут действовать быстро. Значит, мы должны действовать быстрее.
— Что задумать, господин? — забеспокоился Ромилей.
— Как что? Рвать отсюда, вот что. Как думаешь, доберемся мы до Бавентая? — Ромилей не мог или не хотел сказать, что он думает. — Трудная дорога, да?
— Вы не болеть, господин?
— Если ты дойдешь, то и я дойду. Ты ведь знаешь, каков я, когда разойдусь. Могу всю Сибирь на руках пройти. Кроме того, у нас нет другого выхода. Мы как Вашингтон на зимовке в Вэлли-Фордж. Нам не сладко придется, знаю. Ты только запасись ямсом. Погоди, может, ты хочешь остаться с варири?
— Нет-нет, господин!.. Они убивать.
— Тогда помолчи!.. Знаешь, я не думаю, что эти девочки-амазонки смогут не спать ночь напролет. Мы в двадцатом веке живем, и не сделают меня королем, если я не захочу. Никто не смеет сказать, что я струсил перед гаремом. А все-таки здорово побыть королем. Подданные берегут тебя как зеницу ока. Кроме того, они сообразили бы, что мы с тобой не такие идиоты, чтобы пуститься в трехсотмильный путь без провианта и пистолета. — Ромилея испугало мое настроение. — Нам надо держаться вместе. Но если вдруг через несколько недель меня убьют — а такая возможность не исключается, — что будет с тобой? Скорее всего тебя тоже прикончат, чтобы сохранить случившееся втайне. Сколько гран-ту-молани у тебя в запасе, парень?
Ромилей не успел ответить, так как к нам вошел Хорхо. Негодяй улыбался, но держался более официально, чем всегда. Он назвал меня «ясси» и показал язык — вероятно, знак почтения.
