Ознакомительная версия.
И я не понимаю, но вынужден считаться с общепринятым уложением, а потому надо писать двойное «с» во втором случае, то есть, «искусство», ответил бы, и отвечаю я.
«А что такое философия?» – Спросила бы меня без всякой рисовки Нина, возможно, посмотрев при этом вниз на свои башмаки/чки.
Возвращаясь к теме искусства. Одной из самых важных частей искусства является философия. Философия, ответил бы я, – это всего только один из подразделов искусства. В отличие от искусства, центр и смысл, и содержание философии – это ум и это слово (человеческая его часть). То есть не весь человек, в совокупности всех его сознательных и бессознательных проявлений, желаний, качеств и особенностей, что, как я сказал, является оправданием искусства, а лишь некоторая его часть, скорее малая, хотя и несомненно и принципиально важная часть человеческой натуры, – это сознание. То есть философия занималась, занимается и будет заниматься исключительно сознанием. Когда же философия переходит границы человеческого сознания, заходит за границы божественного сознания, претендуя на всеохватность, тогда становится ясно, что философы – это чаще всего живодеры, которым доверия ни на грош, никогда, ни при каких обстоятельствах. Потому что, когда философия переходит границы человеческого сознания, она претендует на чужой мир, на мир, который исследует богословие, впитывающее в себя и искусство и философию.
Богословие изучает Слово (с большой буквы, то есть его божественную сторону). Будучи занятиями совершенно человеческими, искусство, и в его рамках философия, являются органичными и обязательными частями богословия. Этот вид человеческой деятельности внешне чрезвычайно регламентирован, внешне дозирован и непостижимо сакрален, и столь же таинствен и закрыт, как и священство, которое вбирает в себя, непостижимым образом, богословие, искусство и философию, и, вообще, все гуманитарные и теоретические виды и направления человеческой мысли.
А потом мы вновь вернулись бы к теме Бога. Не в смысле спора, а в смысле развития и знания.
На что я ей сказал бы, что человек не может прожить без Бога. Точнее так, может прожить без Бога, существо с двумя ногами, двумя руками, прямоходящее, с головой, носом, двумя ушами, половыми и иными человеческими признаками, а также способностью говорить, но строго говоря – это уже будет не человек, а именно существо, некое человекоподобное существо, с иным названием и назначением.
«Значит, это не я?» – прекратив плакать, прошептала Нина.
Конечно. Разве ты не веришь в Бога? Крепости и ясности твоей веры могут позавидовать святые Отцы. Твой плач обнаруживает в тебе необычайную веру в Бога. Ты и есть Человек.
Перед встречей с ней, мир передо мной всегда открывался наново. Взгляд у меня будто освежался, очищался. Спадала всякий раз еще какая-то пелена. Я замечал и распознавал детали, которых не видел, не различал. Это удивительно. Было. Я этого теперь навсегда лишился.
Мы встречались, и мысленные слезы застилали взор мой, устремленный к ней. Господи!
Мы встречались, и я говорил ей одни и те же слова.
«Здравствуй, белый клоун!»
«Здравствуй, рыжий,» – приглушенно она отвечает мне. И спрашивает меня: «Кто ты, рыжий? Где ты живешь, откуда ты приходишь, куда уходишь, чем занимаешься?»
«Меня нет, никогда не было, никогда не будет. Я – никто. От начала и до конца. Я – твое первое слово, я – твое последнее слово. Я – это ты. Посмотри на себя в зеркало – там я. Ты спросишь – где ты? Тебя нет. Нас нет. Где мы? Кто мы?»
И еще бы я ей сказал.
«Посмотри на себя. Внутрь себя. Вперед. Назад. Где ты можешь себя обнаружить, там и возьми себя. Возьми. Ведь в каждом еврее сидит программа сохранения нации, каждый должен сделать некое действие по сохранению нации. И эта внутренняя потребность однажды разворачивается сжатой пружиной, неотвратимой по силе и бесстрастию, достигая результата, заложенного в еврее, даже ценой земной жизни еврея. И не увлекайся трагедиями. Трагедии засасывают. Человек слаб, не может устоять трагедиям. Трагедий надо избегать, малых и больших, всяких. Человек не может противостоять трагедиям. Человек одурманивается трагедиями. Трагедии затягивают. Маленькие и большие. Трагедий надо избегать. Не в силах человеческих противостоять трагедиям. Трагедии увлекают».
Как же она меня умучила. Умучила беспрестанная мысль о ней, не покидающее видение ее взгляда, лукавого и невинного, но и истошно изощренного. Ничего не требующая мысль, собственно, ничего не путающая, но и неотступная, не оставляющая меня ни на секунду. Я должен, я должен, я должен сделать, сделать, сделать для нее все, что могу. А она ничего не просит, она просто сидит за центральным столом напротив входа и курит, и смотрит невидящим взглядом перед собой, такая ожидаемая, узнаваемая, и волнующая мои мысли, мою душу, я бы сказал, мой дух, но не сердце. Образ ее вызывает во мне христианское чувство сострадания, взывает к моему христианскому долгу.
Правда!
Я сам не мог в это чувство поверить. Поскольку было это чувство излишне книжным, почти театральным.
Но это так. Я почувствовал себя христианином по отношению к ней.
Господи! Какая умница! Думал я. Нервно меряя равнину сна. И нет никакого противоречия. Совсем. Один сон сменял другой. Сны слились воедино. Глаз уже не различал границы снов. Не различал.
Сегодня она могла быть похоронена. Она бы погибла в автокатастрофе. Утром сегодня ее бы отпели, а затем похоронили.
Я очень болезненно отреагировал бы на ее гибель. Сегодня весь день ходил бы и винил себя – мол, не все сделал, не все сказал, не во всем убедил, был излишне резок к нему во время обсуждения моей книжки, недостаточно настойчив во время беседы о Церкви, религии и вере. Мол, я не договорил с ней. А ведь хотел. Потому никогда не откладывай на потом свои желания в отношениях с человеком, а особенно с человеком, который нуждается в твоей помощи.
Христианская религия – вселенская религия. Христианин – это вселенский человек. Христианство – не только для решения твоих личных и близких твоих душевных и духовных проблем, задач и устройства личной жизни, но и для помощи другим людям. Христианин в значительной своей части не принадлежит себе, а принадлежит Церкви, принадлежит людям. Христианин не просто может, а обязан, должен помогать людям, спасать людей, оказывать людям максимальное содействие и помощь в спасении и осознании необходимости спасения. Должен и обязан.
Этого я не понял, не понимаю, не осознал, не осознаю до сих пор. Моя вина в этом и состоит по отношению к Нине Нины. Да.
И об этом я не успел бы Нине Нины рассказать, когда бы она ушла без времени.
Осень никак не кончается. Самый конец октября, а тепло.
Нина пришла в храм заказать панихиду о Нине. Прошел год по смерти. Сумеречно в храме, поют самодеятельные певчие, священник машет кадилом, благоухает ладан.
Она взяла две свечи по два рубля. Постояла секунду, куда подойти – к центральной иконе или к Серафиму, подошла к Серафимовой иконе, справа от алтаря. Задумалась, помолилась, попросила помочь, попросила сил и ума, поставила батюшке свечу. Пошла в центр храма, приложилась к иконе, подошла к алтарю, поставила свечу к Спасителю, испуганно сделала шаг влево и встала на мысленной центральной осевой линии, между створками царских врат.
Кожей, костьми, кажется, даже глазами она увидела вокруг себя немыслимую, а разумом услышала, распознала сверхчеловеческую силу, присутствующую в Божьем Храме.
«Почти первородная сила входит в меня, окружает меня. Что с ней делать, как ее распознать, как прибегнуть к ней; вот она эта сила, она здесь, со мною, вокруг меня, во мне – как понять ее, распознать ее, научиться к ней приникать, не пользоваться ею по своему усмотрению, а лишь благодарно приникать к ней?»
Но ведь это и есть Божья благодать! Как же она раньше этого не понимала?! Но ведь вот в чем трагедия ее родителей, их родов – они вольно пользовались Божьей благодатью в своих целях, по своему желанию, опрометчиво полагая, что вольны распоряжаться своей способностью чувствовать, распознавать и приникать к Божьей силе по своему усмотрению, в связи со своими интересами.
На полдороге мысль Нины Нины остановилась, затормозилась, как автомобиль перед неожиданно возникшим на повороте фантомом в виде поворота.
Центр храма сдвинулся.
Осевая линия храма сместилась в сторону, центральная часть храма закрутилась вокруг себя, плиты пола бесшумно разошлись, под ногами разверзлось отверстие, из которого с неотвратимой и кошмарной силой к небу выдвинулась колонна, ее кто-то подтолкнул; и вот уже Нина Нины устремилась к небу формой Серафима Саровского, молящегося на камне; вокруг кромешная тьма, она лишь чувствует невероятную скорость, с которой проносится мимо стен; она пытается коснуться шершавой поверхности – и невольно вскрикивает, потому что мгновенно стирает кожу и мясо пальца до кости; что не удивительно – время, преодоление времени всегда забирает тело; иное удивительно (это она узнает потом, спустя годы, когда вернется) – в храме никто и ничего не заметил, ни дыры в полу, ни колонны бесчинствующего синего цвета, с нечеловеческой силой несущей Нину Нины в небо, ни ее исчезновения; впрочем, вызвавший ее (или – отправивший ее), позаботился о том, чтобы изображение Нины Нины осталось стоять на месте, сохранив признаки самостоятельной жизни, а на каменные плиты пола и в центр храма легла сильная тень, заслонившая переход времени из одного состояния в иное, когда меняются местами два пространства – материальное и воображаемое, и происходит смещение времен.
Ознакомительная версия.
