– Да.
– С Роберто?
– Нет. Не с Роберто. Вот уж с кем мне совсем неохота встречаться.
– С Настоящим Джоном?
– Ага. – Он произносит это «ага» таким тоном, чтобы у меня не возникло сомнений, что он не хочет об этом говорить. «Универсальный» как-то не приближается. – Блин. И сколько еще до него пилить? – Пару минут Одли едет молча, но потом все-таки разрождается: – Я много лет представлял себе, что я сделаю с Настоящим Джоном, если встречу его еще раз. Я его ненавидел. По-настоящему. Потому что, хотя мы с ним явно не были друзьями, он меня предал. Да, предал. Он мог бы выступить в мою защиту. Поднять палец вверх. Сделать хоть что-нибудь. Роберто, конечно, опасный и злобный псих, но надо отдать ему должное… Существует два типа людей: те, кто может пойти прямо на автоматы, нацеленные на них, и те, кто не может. Я из тех, кто не может, и поэтому я восхищаюсь теми, которые могут. Роберто, он был законченный психопат, но он был смелым и по-своему принципиальным. А Настоящий Джон был скотиной по жизни.
Я даже пытался его разыскать. Но я не знал, как за это взяться. Он говорил, что его фамилия – Смит, но он явно врал. Я пару раз ездил в Ливерпуль, бродил по улицам, вглядывался в лица прохожих – но уже через час таких хождений-глядений у меня начиналась жуткая головная боль. И я сказал себе: ладно, если он сам вдруг объявится, тогда я его и убью. А я собирался его убить. Я был настроен очень решительно. Причем я даже не злился, нет. Это была никакая не злость. Это было… ну, как будто решить, что сегодня на ужин будут макароны. Такое простое, обыденное решение. Поначалу я часто себе представлял, как я буду его убивать. Но время шло… я стал думать об этом все реже и реже. И вот через девять лет я встречаю Настоящего Джона на свадьбе у одной местной знаменитости. Я там был вышибалой, а он приехал с поставщиками из ресторана. Он меня не узнал. Я сильно изменился. И потом, я не думаю, что он вообще потрудился меня запомнить.
– И что ты сделал?
– Первым делом пошел в сортир и как следует просрался. Потом я успокоился и решил, что дождусь окончания банкета и сведу счеты.
– Ты убил его?
– Нет. Я дождался, пока все не закончилось и со столов не убрали посуду. Момент был самый благоприятный. Он, Настоящий Джон, был один на заднем дворе. Загружал ящики с посудой в фургон. А я еще раньше стащил со стола острый ножик. Убедившись, что поблизости никого нет, я подошел к нему и сказал: «Приветик, Настоящий Джон. Ты, наверное, меня не помнишь?» Он взглянул на меня через плечо: «Прости, приятель, не помню». Я сказал: «Югославия. И теперь тоже не припоминаешь?» – «Нет. Хотя Югославию помню. Тот еще был геморрой». – «Это я, Одли». – «Приятно снова с тобой повидаться, Одли. Прости, что я тебя не узнал».
– Он, наверное, прикидывался.
– Да нет. Он и вправду меня не помнил. Если бы он меня вспомнил, он бы сбежал от меня без оглядки. Он был такой щупленький мужичонка, совсем не крутой. И у него не было ножа.
– И что дальше?
– Он забрал у меня нож и сказал: «Вот спасибо. А то мы вечно теряем ножи и вилки». Я от ярости хлопнулся в обморок. Когда очнулся, его уже не было. Я мог бы его разыскать, но понял, что это уже бессмысленно.
«Универсальный» все-таки приближается.
– Ты веришь, что что-то меняется? – спрашивает Одли.
– В каком смысле?
– Как ты думаешь, можно сломать заведенный порядок?
– Какой заведенный порядок?
– Ну, заведенный порядок вещей. Все остается как есть. Ничего не меняется. Когда я думал, что пойду служить в армию, я изучал военную историю, ну, чтобы произвести впечатление. Возьмем короткий отрезок истории – и вот оно, тут. Знаешь, какая была самая короткая война?
– Нет, не знаю.
– Она была такая короткая, что ее даже никак не назвали. В 1896 году британцы вторглись в Занзибар. Вся война длилась около сорока минут. А кое-кто утверждает, что еще меньше. Точно известно, когда она началась. Ровно в девять утра, потому что в девять утра истекал срок ультиматума, предъявленного шейху.
– А что было в том ультиматуме?
– Какая разница? Может быть, война длилась сорок минут, потому что за грохотом артиллерии британцы не сразу расслышали крики арабов, что те сдаются. В этом эпизоде присутствует несколько элементов, характерных для всякой войны и знакомых любому, кто был на войне. Кретинизм с большой буквы, и пакет чипсов в придачу. Шейх и его приближенные знали, что к ним приближается британский флот, и они все собрались в одном месте, во дворце шейха.
Потому что арабские прорицатели утверждали, что снаряды с британских канонерских лодок не долетят до берега. Идиотизм с большой буквы. Впрочем, как я уже говорил, в каждой войне есть своя доля идиотизма. Вряд ли кто-нибудь знает, что стало с этими прорицателями, но я готов спорить, что во дворце их не было.
Дворец разрушили до основания. Причем только дворец. Ни одно близстоящее здание не пострадало. Когда с яхты шейха стали палить по британскому флоту, огонь был такой хилый, что британский командующий даже не сразу его заметил, то есть заметил, но не придал значения и потопил яхту уже в самом конце, когда та подошла слишком близко. Отсюда мораль: профессионалы не прибиваются на убийство, и технология всегда побеждает.
Когда яхта шейха «хлебнула» воды, они тут же подняли британский флаг. Мораль: большинство из тех, кто воюет, воевать вовсе не хочет и ждет только повода, чтобы побыстрее сдаться. Вот почему в военной истории так много рассказов о подвигах и героизме – потому что их очень мало, подвигов и героизма.
* * *
Одли поднимается на борт. Его встречает сам Бруно, который совсем не похож на злобного и опасного психопата, хотя, как я понимаю, тем они и опасны, злобные, невменяемые психопаты. И он совсем не похож на крутого морского волка. Он мне напомнил одного моего знакомого хормейстера, ужасно нудного дядьку, который каждые полтора года объявлял о приходе Мессии. У него седые кудрявые волосы, и пуловер на нем – кошмарный.
– А где Томмо? – спрашивает он, сияя улыбкой.
– Кто?
– Ну, он поехал тебя забрать.
– А-а, этот товарищ. Он сказал, что он всё – домой.
Бруно багровеет. Словно какая-то экзотическая ящерица в процессе ухаживания в брачный сезон. От улыбки до злости – за две секунды. Я в жизни такого не видела: чтобы лицо у человека стало по-настоящему багровым. Малоприятное зрелище.
– Найди его, – кричит он, обращаясь к кому-то из матросов-малайцев. – Найди его и скажи, что он уволен. Скажи ему, что я уволил его вчера. Нет, скажи, что он вообще у меня не работал. – Малаец прыгает в катер, с каким-то даже подозрительным воодушевлением – я это вижу, даже при таком низком качестве картинки.
– У вас один катер? – интересуется Одли.
– Нет. У меня их четыре. Соберешься погружаться, выбирай любой. – Лицо у Бруно резко бледнеет и только на скулах остаются два красных пятна.
– Отлично.
– И если тебе вдруг захочется поиграть в теннис, у нас есть корт. Единственный теннисный корт на тысячу миль вокруг. И единственный боулинг – на две тысячи миль.
«Универсальный», насколько я вижу, пребывает в полном упадке. Все очень запущено. Матросы прячутся по углам, где тенек, и горестно смотрят на Одли, как бы в безмолвной мольбе, чтобы их пристрелили. Повсюду – какие-то ящики и коробки.
– Наверное, все это великолепие обошлось тебе очень недешево, – замечает Одли.
– У меня были средства.
– Я слышал, тебе его мама купила.
Да уж, дипломат из Одли – никакой.
– Не хочешь чего-нибудь выпить? – Бруно открывает банку кока-колы, переливает ее содержимое в стакан и отдает стакан Одли.
– А другого чего-нибудь нет? – спрашивает Одли.
– Нет. Чипсы будешь?
– С ароматом жареного страуса? Я таких еще не пробовал.
– Их уже не выпускают. Сняли с производства четыре года назад. У меня есть еще несколько ящиков. Но это уже последние.
Одли резко прекращает жевать.
– Слушай, Бруно, а как ты вообще додумался до этой затеи с авианосцем?
– Я работал в бюро ритуальных услуг. Мне удалось скопить денег, и я подумал, а не купить ли мне авианосец. Когда живешь на корабле, в этом есть свои плюсы. Например, можно годами не сходить на сушу.
– А почему ты не хочешь на сушу?
– Хочу посмотреть, на что это похоже, когда сходишь с ума.
– И как ощущения?
– Неприятные. По-настоящему неприятные.
– Тогда зачем ты все это затеял?
– Потому что мне так захотелось. Я знал одного человека, который хотел, чтобы его публично казнили. Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то такое, что все остальные сочтут полным идиотизмом?
Одли отпивает колы.
– И что еще хорошо в море: можно делать, что хочешь.
Одли отпивает колы.
– Кстати, ты не сказал мне спасибо за колу. Смертным следует быть осторожнее. Знаешь историю про Вечного Человека?
– Нет.
– Это местная легенда. Большой Вождь умер и отправился на Небеса, повидаться с Тем, Кто Сидит Наверху. «Тебе повезло, – объявил он сразу, как только пришел. – Я самый лучший из всех людей, кто когда-либо поднимался на небо». «Ты прав, – сказал Тот, Кто Сидит Наверху. – Ты самый лучший из всех, кто тут был, есть и будет. Так что ты нужен нам весь. Иди забери свое тело и возвращайся обратно к нам». Большой Вождь вернулся на землю, забрал свое тело и поднялся обратно на небо. И вот он стучится в небесную дверь. «Я пришел, – говорит. – Открывайте». «Нет, нет, – говорит Тот, Кто Сидит Наверху. – Мы тебя впустим, когда ты придешь целиком». «Но я уже целиком», – говорит Большой Вождь. «Нет, ты должен собрать каждый свой волосок, каждый обрезанный ноготь, каждую чешуйку кожи, каждую капельку слюны». «Но на это уйдет целая вечность», – говорит Большой Вождь. «Вот и не теряй драгоценное время», – говорит Тот, Кто Сидит Наверху. Так что Вечному Человеку пришлось возвратиться на землю, чтобы собрать всю свою перхоть, и понятно, что он разозлился. Ему по-прежнему хочется на небеса, так что он вымещает злость только на нехороших людях. Он испытывает людей, и если они не проходят этого испытания, он их наказывает. Как правило, убивает на месте.
