— Заказывай, что хочешь, – снова прочитала ее мысли Ампира. – Ты сегодня моя гостья, я угощаю.
Лиана, подумав, выбрала филе фазана с романтическим названием «Мартин», Ампира заказала филе оленя в лесных ягодах, именуемое не менее романтично «Аскольд», и неизменную бутылку виски.
— Зачем мы приехали сюда?
— Через двадцать минут поймешь, – Ампира поднялась. – Пойду прогуляюсь. Здесь в отличие от среднестатистических рыцарских хором имеется нормальный сортир.
В ожидании заказа Лиана огляделась по сторонам. Публика, сидящая за столиками, состояла преимущественно из одних мужчин. Одетые довольно просто, если не сказать скромно, все они были отмечены неуловимой печатью больших денег. Лиана не смогла бы объяснить, в чем именно это выражается. Может быть, в каком-то неуловимом повороте головы, в неторопливых, уверенных жестах, в ясных взглядах, привыкших смотреть прямо в глаза собеседнику, в отсутствии какой-то суеты, свойственной стандартным «новым русским»… Эти люди не боялись жизни, они просто жили, зная, что даже если завтра половину земного шара сметет с лица земли стихийное бедствие вроде землетрясения или наводнения, их маленькая империя пострадает только отчасти, этакий укус комара – убиваем, вытираем, чешем опухшее место и продолжаем жить дальше. Именно эта уверенность в завтрашнем дне сквозила во всех их движениях, и именно она выдавала их с головой.
— Кто эти люди? – спросила Лиана вернувшуюся Ампиру. Ей безумно хотелось подтвердить свою догадку.
— Тебе назвать поименно? – Ампира довольным взором окинула зал. – Хотя вряд ли тебе что-нибудь скажут их имена. За соседним столиком – владельцы самых престижных галерей и антикварных салонов, мимо них не проскочит ни одно мало-мальски пристойное произведение искусства. Чуть дальше – президент одного из пяти самых крупных туристических агентств, обычно в это время он пребывает где-нибудь заграницей, видимо сегодня его вытащили в столицу какие-то неотложные дела, рядом с ним его жена – у нее несколько мелких магазинчиков, так, бизнес для удовольствия, чтобы дома не засохнуть. Третий, по-моему, ее любовник, хотя наверняка этого так до сих пор никто и не знает, умная баба, умеет заметать следы. За столиком в углу – хозяин сети дорогих ресторанов, вместе с ним какие-то иностранцы, судя по всему, намечается крупная сделка. Тот высокий брюнет, чуть симпатичней Квазимодо – известный издатель. Вся эта детективная порнография в мягких обложках, которую каждый второй тискает в метро – его рук дело. Дамочка с ним – очередная любовница, желающих захомутать такого выгодного жениха выше крыши, но он особо не торопится связать себя узами Гименея, ему и на воле неплохо живется… Остальные – сошки поменьше, но в целом тоже упакованные по самые помидоры. Все – пристойные члены общества, как ты могла заметить.
— Приятно видеть уверенных в себе людей, – заметила Лиана. – Не этих доморощенных новых русских с килограммовыми цепями во всю шею, которые кроме слов «бабки» и «бля» больше ничего говорить не умеют. Когда у человека все есть, наверное, это накладывает на него определенный отпечаток…
— Все есть? – Ампира глотнула виски. – Ты имеешь в виду материальное благополучие? Но разве деньги, пусть даже большие деньги помогут тебе избавиться от детских страхов? Разве они вернут тебе умершего ребенка или любимую женщину, которая бросила тебя ради нищего художника, только потому, что полюбила? Разве они сумеют помочь тебе справиться с не проходящей депрессией, корни которой лежат в глубине твоего подсознания, в каком-нибудь маленьком проступке твоего детства, выросшем в гипертрофированное чувство вины? Разве их хватит, чтобы накормить твоего собственного дракона, который прячется внутри каждого человека и который периодически хочет жрать, и ему наплевать, что и кто станет его пищей на этот раз?
— Ты говоришь страшные вещи, – поежилась Лиана.
— Ты сейчас все увидишь собственными глазами, – Ампира поднялась. – Их благополучие – это дым, иллюзия, не больше. Это такая же ошибка природы, как окружающий мир…
Над сценой с шестами заворочались клубы дыма. Приглушенно зазвучала музыка – готическая, тяжелая, какая-то церковная, – смесь молитвы и марша, от которой по спине Лианы пробежала легкая дрожь, покрыв мелкими мурашками все тело. Негромкие и до того разговоры за столиками стихли, головы сидящих одновременно и жадно повернулись к сцене, словно люди пришли сюда и сидели в этом зале только в ожидании этого момента. Дыма стало еще больше, уже невозможно было разглядеть даже ближайший шест, музыка становилась все громче, разноцветные прожектора мигнули в последний раз и погасли.
«Ампира не сказала мне, что будет петь», – запоздало подумала Лиана, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в этом черном дыму.
Вспыхнул яркий, красный свет. На сцене, перед шестом, в длинной монашеской рясе, лежала Ампира.
То, что происходило потом, Лиана воспринимала частями. Отдельно был зал, с застывшими посетителями, немыми изваяниями, впившимися в сцену, отдельно светилась барная стойка, отдельно скалились на стенах головы и клинки, и совсем отдельно от всего вышеперечисленного существовала девушка в танце. Ампира двигалась то медленно, то стремительно, Ампира то умоляла, то кидалась в бой, Ампира неслась стремительным вихрем, Ампира застывала трагической статуей, Ампира молилась… Больше всего этот танец напоминал истовую молитву, даже дым, выпущенный на волю из дымовой машины, принимал явственные очертания иконостаса. Лиане даже казалось, что она видит лики икон, смотрящих скорбно и грустно… Бог не отвечал на мольбы Ампиры. Он был слеп и глух к ее метаниям, к ее просьбам, к ее слезам и отчаянью… Застыла на последней ноте мелодия, Ампира поднялась с колен, отшатнулась от воображаемого иконостаса и резким движением руки сдернула с себя монашескую рясу, оставшись в одной кольчуге, надетой на голое тело. По залу прокатился восторженный вздох.
Бог не услышал ее молитв, и теперь Ампира сражалась с ним. Сражалась так же неистово и яростно, как до того молилась. Она разбивала колокола, она крушила стены храма, она топтала ногами иконы, она убивала Бога… Она убивала Бога в себе и то торжествовала, то плакала… Она убивала Бога за то, что он не дал ей веры…
И когда все было кончено, и Ампира отправила в костер последнюю икону и вырвала язык последнему колоколу, и обессилено упала в грязь, обломки и осколки, вокруг воцарилась тишина. И где-то там, в этой пронзительной тишине, первая птица запела молитву, возвещая о начале мира. Распластанная девушка осторожно подняла голову, прислушиваясь, потом лицо ее озарила неуверенная улыбка, засияли глаза, птица пела все громче, Ампира поднялась на ноги, и, скинув с себя кольчугу, обнаженная, шагнула под мягкие, звонкие струи бегущей с неба воды. Нужно было убить Бога, чтобы суметь в него поверить…
Несколько мгновений в зале было тихо, потом воздух взорвался шумом и движением. За столами не осталось никого. Вокруг сцены давилась толпа обезумевших людей. Их лица были искажены гримасами, в них было все – от боли, отчаянья, ненависти до счастья, любви и сладострастия. Люди кричали что-то восторженное, кидали на сцену зеленые бумажки, изгибали тела, пытаясь хотя бы кончиками пальцев коснуться стоящей перед ними девушки. Все. Даже женщины. Это походило на какое-то массовое сумасшествие, словно какая-то полубезумная секта в едином порыве экстаза молится своей святой, готовая в этом слепом экстазе уничтожать и возрождать вновь, уничтожать и возрождать, до тех пор, пока хватает сил… А над всем этим безумием возвышалась великолепная в своей наготе Ампира, не делающая ни малейших попыток прикрыть тело, и, не отрываясь, зелеными, горящими, как у кошки, глазами смотрела на Лиану.
И Лиана поняла, что ей, так же, как и всем остальным, безумно хочется оказаться рядом со сценой, хотя бы кончиками пальцев коснуться бархатистой кожи, а за благосклонный взгляд этого фантастического существа, стоящего на сцене, отдать свою жизнь, даже если этот дар Ампире вовсе не нужен…
Лиана поднялась со стула, ведомая этим чудовищным притяжением, зазвенел, задетый ею стакан, взгляд Лианы на пару секунд принял осмысленное выражение, она налила стакан до краев виски, и так же, стоя, залпом выпила. С громким стуком опустила стакан на стол, а когда подняла голову – Ампиры на сцене не было. И только тающий по углам дым служил расползающимся на глазах воспоминанием о минуту назад закончившемся танце…
Лиана напилась. Действительность воспринималась какими-то кусками: Ампира в длинной монашеской рясе ведет ее куда-то по низкому, деревянному коридору; небольшая комната с огромной кроватью, застеленной атласным покрывалом с диковинными птицами, которая отражается в потолочном зеркале; жалкие и сморщенные детали одежды, разбросанные по темному полу; жадные губы на ее лице и под руками – горячая, обнаженная плоть с восхитительными изгибами и впадинками; горячечный, животный стон, вырвавшийся из влажных приоткрытых губ, – разве это она? Она не умеет так стонать, она не умеет так чувствовать, она никогда не умела… Горячечная волна между ног, в потолочном зеркале – два переплетенных женских тела, безумие, безумие от начала и до конца, но Господи, как сладко, как потрясающе, как фантастично… Звериный, сладострастный крик взорвал тишину – Лиана никогда не думала, что умеет так кричать…
