Слушай, давай оставим это.
Какого хрена, Тэм?
Давай оставим.
Если я чего не так сказал, объясни.
Не важно.
Какого хера не важно, ты же чем-то расстроен.
Ну, в общем, малость да.
Так говори.
Тэм вздыхает: ну, ты ж понимаешь.
Ничего я не понимаю. Ничего. Давай выкладывай.
Я насчет того, что я твоего приятеля не видел, так что ни хрена им и сказать-то не мог, все нормально, и давай это оставим.
Сэмми открывает рот, собираясь сказать кое-что, но не говорит, только прикуривает, берет кружку, отхлебывает.
Ты меня понял, я им ни хрена рассказать не мог и не рассказал.
Так тебе и рассказывать было не хера.
Ну да; да, правильно.
Тогда чего ты расстроился?
Сыскари, Сэмми, уж больно они были злые.
Да, я помню, ты это говорил: так эти ублюдки всегда злые, ну и что?
Ты мне этого не говори.
Чего?
…
Сэмми прочищает горло и шепчет: Чего не говорить-то? Я ни хрена и не говорю.
Им нужна информация, Сэмми, понимаешь.
И ладно, и что я, по-твоему, должен сделать, пойти, на хер, и дать им ее? А?
Ты мог бы, на хер, предупредить меня, вот что ты мог сделать.
Предупредить? О чем?
Мать-перемать. Слушай, мне жаль, что у тебя так вышло с глазами, правда, так что давай оставим это, давай, на хер, оставим.
Да что оставим-то?
Фу-ух.
Что?
Плохой разговор, Сэмми, плохой у нас с тобой получается разговор.
Тэм, я вообще не знаю, о чем ты толкуешь.
Ну да, в этом и вся долбаная проблема.
Охеренно верно, и все же.
Слушай, оставь меня в покое.
Сэмми откидывается на спинку стула, потом опять выпрямляется и шепчет: Ты ж ни хрена ни в чем на замешан, друг, так что я не понимаю, чего ты так, в жопу, волнуешься, все это к тебе ни хрена не относится.
Сэмми, ты мне только не рассказывай, что я тут ни при чем; жену вытащили из постели в половине пятого утра, это шутки, по-твоему! иди ты знаешь куда: не замешан, ну и херня!
Так ведь не замешан же.
Тогда чего эти ублюдки ко мне вяжутся? А?
О чем ты?
Фу-ух, иди ты на хер, Сэмми, а то ты не знаешь, о чем я.
Ну ладно, ну я столкнулся в забегаловке с одним малым – после того, как ты ушел; так это мое дело – ты ушел, я столкнулся с одним малым; ну и ладно, мне и отвечать.
А кому же еще? Ногу тоже винить не в чем!
Тэм…
Это твой знакомый, твой, в лоб его мать, приятель.
Ни хрена он мне не приятель.
Мог бы меня и предупредить.
Да о чем?
Господи-исусе, Сэмми, легавые ломятся в мою дверь в полпятого утра! дом, на хер, битком набит, везде наркота. Ты что, не понял, они ж все знали, все, в жопу, вверх дном перевернули. Тебя не забрали? да они и жену могли, на хер, забрать; точно тебе говорю, они могли, на хер… господи-исусе, жена охренела, я охренел, мы все охренели – детишки, они на кухне спали. А эти грязные ублюдки расселись там, жрут шоколадные бисквиты, чай пьют, смеются, как хрен знает кто. И ты мне говоришь, не волнуйся? Ты охеренно прав, я волнуюсь, я весь конец недели проволновался. Мог бы и сказать мне хоть что-нибудь. Чтобы я знал. Что-нибудь. Хоть какую-нибудь херню. Чтобы я знал, к чему дело идет. Вот и все.
…
Я просто, на хер… А, ладно. Проехали.
Ни хрена мы с тобой не проехали. Сэмми наклоняется поближе к Тэму и шепчет: Слушай, ты хочешь узнать про мои дела, да? хочешь узнать? чтобы я предупредил тебя, на хер, Тэм, хочешь, на хер, знать про мои дела? так ты ж их видишь, мать твою, видишь эту херню? вот эту самую, видишь, на хер? смотри, мать твою, смотри, на хер! ну! смотри, на хер!
Сэмми оттягивает вниз кожу под глазами. Как тебе это? А? Как тебе эта херня?
Он держит кожу оттянутой секунд шесть примерно, потом опускает правую руку на стопку с виски, но там ее и оставляет; затягивается. Когда он поднимает руку, та все еще дрожит. Опускает обратно. Оба сидят и молчат. Сэмми слышит, как стул Тэма отодвигается, и говорит: Подожди ты, на хер. Выпей со мной.
Нет.
Давай.
Не хочу.
Ну что за херня, Тэм. Ты позволил им сбить тебя с панталыку. Брось, выпей, потом еще возьмем.
Нет, Сэмми.
Да выпей же, на хер.
Я тут с зятем, мы в зале сидим.
Две минуты.
Нет.
Так ты мне чего хочешь сказать? Что от меня одни неприятности?
Тэм вздыхает.
Все охрененно сложнее, чем ты думаешь.
То есть?
…
А, ладно, это твои дела.
И что это должно значить?
Что это твои дела, больше ничего.
Угу.
И не хера угукать, Сэмми, не хера угукать. Я думал, я знаю, чем ты занимаешься, а выходит, не знаю. Не знаю, думал, что знаю, а не знаю. Гребаным сыскарям известно о тебе больше, чем мне!
…
Ты понял, Сэмми, оставь меня в покое! Слушай, я лучше пойду.
Сэмми пожимает плечами.
Еще увидимся.
Ладно, Тэм, ладно.
С минуту Тэм стоит рядом, потом Сэмми слышит его шаги. Подождав немного, он поднимает кружку, проверяя, много ли в ней осталось пива. Самокрутка погасла, он снова раскуривает ее, упирается локтем в стол, кладет подбородок на ладонь. Ему одно хотелось бы знать.
Да нет, не хотелось бы, все это ни хрена не важно.
Он берется ладонью за край стола, стискивает его. Протягивает другую руку за палкой, да так ее и оставляет, допивая пиво; все-таки, одним глотком больше.
Ну их в жопу; всех.
Смотри на вещи проще, самое время. А теперь домой, домой. Только сначала пописать. Потому как, если сейчас не пописать, через десять минут обоссышься, на хер, это уж наверняка.
Выходит, рубашкам хана. И другим делам тоже. Вот так. Ничего не попишешь. Ну и ладно. Ладно. Одну засранную пешку ты отыграть еще можешь!
Ничего ты не можешь.
Он глотает остатки пива, берет палку, приятно держать ее в руке, приятно; надежная такая, друг, Элен она бы понравилась! Куда, к чертям, подевалась швабра! Да вот твоя чертова швабра, развалилась, когда я ее красил! Сэмми невольно улыбается. Мать-перемать, даже смеяться хочется!
Ладно. Все эти мудаки таращатся на него; вон он, слепой Сэмми, наш храбрец, писать идет.
Ничего, не боись; не боись, на хер; шли бы эти ублюдки.
Туалет внизу, неудобно, ну да ладно; пройдя половину лестницы, он поворачивается и спускается дальше задом, держась рукой за стену. Вечно тут ни одной открытой кабинки нет, они их, на хер, зачем-то запертыми держат, приходится искать настенный писсуар, палкой шарить – все лучше его оросить, чем собственные долбаные руки.
А ты просто ссы и надейся на лучшее.
Ладно.
Когда он вышел из паба, лил дождь. Ну а как же. Все равно пешком, на хер, тащиться придется, друг, он мог бы, конечно, взять такси, но нет уж, ну его в жопу. Каждая монета. Каждая долбаная монета.
Странная мысль вдруг пришла ему в голову ни с того ни с сего – про одного малого, которого он знал раньше. Но и только, ничего больше, просто мысль о малом, которого он знал, – так, безо всякой причины, вспомнился вдруг и ничего больше, просто вспомнился, а больше ни хрена. Занятно. Может быть, мудака пришили, и это его последнее прости.
Все мы туда, на хер, топаем.
Так что слепой ты, не слепой, что тебе еще остается? Да то же, что и любому другому дрочиле, топать куда-то. Вот этим Сэмми прямо сейчас и занимается, куда-то топает, в свой долбаный дом, друг, вот куда он топает, на хер.
Ладно, хоть дождь не хлыщет. Мокро, конечно, но не хлыщет. Пара кожаных перчаток, вот что ему сгодилось бы, из свиной кожи, чтобы не промокали.
Потому как, если ты слепой, тебе приходится много ходить.
Ходить-Tо Сэмми всегда нравилось. Это во-первых. И даже не нравилось, он это дело любил, побродить то есть; по горам по долам, бродил себе, то спускаясь, то поднимаясь, Сэмми, значит. Даже в гребаной крытке, даже если бродить было негде, Сэмми все равно любил это дело, просто ему, на хер, не позволяли! Сэмми хмыкает. Нет, но правда же смешно; вернее, занятно, вот оно как, занятно. Представляешь себе жизнь, в которой можно бродить сколько душе угодно, а деньги значения не имеют. И идешь себе, на хер, куда захочешь, понимаешь, друг, о чем я, просто идешь и все. Представляешь! Нет, не получится. Тут прежде всего нужна приличная долбаная пара чертовых долбаных башмаков, вот что охеренно…
Хотя если ты в необжитых местах или еще где. В Техасе. Там же всегда солнце светит, это во-первых, и разгуливаешь ты все время в рубашке да в джинсах, и все эти грузовики на дорогах, которые тебя куда хочешь подбросят, банки с пивом, шесть штук в упаковке, и широкополые стетсоны, и прочее, всякое такое дерьмо, заваливаешь в кабак, с женщиной своей повидаться, музычку послушать, плюс они там когда танцуют, в Техасе, вальс или что, то идут спиной вперед, не потому, что их бабы ведут, ведут-то все одно мужики, но только они баб не отталкивают, а на себя тянут. Ты знавал парней, которым не терпелось оказаться в Мемфисе или в Нэшвилле, ну просто поболтаться там, где играет музыка, но что касается Сэмми, так ну их на хрен со всеми их народными песнями и плясками в «Великой старой опере»,[33] Сэмми двинул бы в Лакенбах, по стопам изгоев, по стопам долбаных изгоев, понимаешь, о чем я, так бы и сделал, не боись.
