Ознакомительная версия.
Когда уже в 1943 году командующий истребительный авиацией рейха Адольф Галанд, опробовав в воздухе доведенный Me 262, доложил Мильху, что этот самолет — настоящий «прорыв» в авиацию будущего, Мильх совершил эффектный (и честный) поступок — он при своих коллегах и подчиненных покаялся перед памятью Удета в том, что был неправ.
Публичное покаяние, однако, не помогло: время было упущено, сколько-нибудь значительное производство наладить уже не удалось.
Да и вообще весь планируемый до 1942 года рост производства самолетов после перелома в ходе войны сделался практически невозможен. Мильх все понимал, но открыто признаться перед питающим иллюзии фюрером не решился. Это был его второй просчет.
Мильх начал нервничать и, пытаясь спасти свой престиж, приказал развернуть на «Фольксвагенверке» массовое производство планирующих бомб Fi 103. Однако проект буквально захлебнулся техническими проблемами, испытания срывались. Когда окончательно стало ясно, что реальной отдачи здесь ждать не приходится, двести штук таких бомб уже лежало на складах, а это тонны выброшенных на ветер цветных металлов, которые Германия импортировала.
И конечно, тут же вмешался имперский министр вооружений Альберт Шпеер. Он заявил, что поскольку авиационные проекты пробуксовывают, то нечего на них и рассчитывать, и принялся совершать мародерские набеги на предприятия Люфтваффе и изымать оттуда целые партии квалифицированных рабочих. Геринг в отместку негодующему Мильху этому не воспротивился, и производственные показатели стали падать еще стремительней… В общем, как позже говорил сам Мильх, «подсидели мухи со всех сторон».
Вот как описывает окончательный провал карьеры Мильха упомянутый выше историк Митчем:
«Развязка наступила очень скоро. 26 ноября 1943 года Мессершмитт заверил Гитлера в том, что Me 262 можно модифицировать таким образом, что самолет сможет нести две 550-фунтовые бомбы или одну 1100-фунтовую. Мильх, сознавая, что Геринг только и ждет его ошибки, чтобы дать узурпатору под зад коленкой, испугался и предупредил фюрера о невозможности строительства таких модификаций, а сам предложил выпускать Me 262 как истребитель. Введенный в заблуждение Гитлер полагал, что ко времени открытия второго фронта в его распоряжении будет изрядное количество реактивных истребителей-бомбардировщиков. Он узнал правду только 23 мая 1944 года, то есть за две недели до высадки союзников в Нормандии, пришел в ярость и лишил Мильха своего расположения, чем тут же воспользовался Геринг, отняв у своего ненавистного заместителя все полномочия. 27 мая руководство авиапромышленностью было передано Шпееру. Ожидали, что опальный зам подаст в отставку, но тот намека не понял. Поэтому 20 июня в присутствии Гитлера Геринг в резкой форме потребовал от Мильха прошения об освобождении его от занимаемых должностей, что Мильх на следующий день и сделал».
После этого скандала бывшего заместителя Геринга назначили главным инспектором Люфтваффе. Во время одной из инспекционных поездок, осенью 1944 года, он попал в автомобильную катастрофу, сломал несколько ребер и повредил легкое, после чего на три месяца выпал из сферы служебной деятельности.
Ходили всякие слухи и предположения об авто- и авиакатастрофах, которые случались с высшими чиновниками рейха почему-то именно тогда, когда они по той или иной причине становились неудобны для Гитлера (так погиб, например, бывший до Шпеера руководителем военной экономики Фридрих Тодт). Но сам Мильх считал, что с ним произошел несчастный случай. «Геринг был чересчур ленив, — позже вспоминал он, — чтобы организовывать такие сомнительные дела. <…> Все же толстяк был кем угодно, только не убийцей. И он даже не был очень уж злопамятен: на своем юбилее он встретил меня с распростертыми объятиями».
Это Мильх имеет в виду день рождения Геринга 12 января 1945 года. Очевидцы, однако, говорили, что Геринг встретил явившегося к нему без приглашения Мильха с довольно кислой физиономией. Любопытно, что Гитлер быстро сменил в отношении Мильха гнев на милость и той же зимой предложил ему несколько заманчивых должностей. Но похоже, что Мильх сам от них отказался, поскольку весной 1945-го уже не видел перспектив ни для рейха, ни для себя.
А 4 мая 1945 года генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх был арестован англичанами в замке Зихерхаген, на побережье Балтийского моря. Застигнутый врасплох, Мильх при аресте оказал сопротивление: он яростно отбивался от солдат своим маршальским жезлом.
Во время Нюрнбергского процесса Мильх сидел в лагере Дахау вместе с Кессельрингом, фон Браухичем и некоторыми другими видными генералами. В качестве свидетеля по делу Геринга Мильх был одним из самых яростных его защитников, а «заговорщиков 20 июля» назвал «подонками».
Его самого обвинили в участии в депортации иностранных рабочих и приговорили к пожизненному тюремному заключению. В 1951 году срок сократили до 15 лет, а в 1955-м освободили. Больше никакой военной или политической деятельностью он не занимался, а спокойно работал промышленным консультантом авиастроительного отдела «Фиата» и сталелитейного синдиката «Тиссен».
Под конец жизни Мильх любил предаваться воспоминаниям. Теплее всего отзывался о «старине Эрнсте» (Удете. — Е.С.), со слезами на глазах винил себя в его гибели. Очень критически высказывался о Геринге. Однако стоило кому-нибудь еще обругать Геринга или просто отозваться о нем без должного уважения, как тут же принимался его защищать. Хорошо отзывался о Роберте Лее и Рудольфе Гессе. «Это были люди полета, рыцари, вложившие всю силу в свой единственный поединок», — говорил он о них. Когда ему напоминали, что Гесс все еще жив, Мильх только пожимал плечами: «Ну и что? Я тоже еще жив. Так что же? Быть живым и жить не одно и то же».
«Знаете, детка, кто начинает войны? — разглагольствовал как-то раз Гитлер, обращаясь к одной из своих молоденьких поклонниц. — Военные? Политики? Нет. Войны начинают бездарные экономисты. Это они приводят страну к кризису и отдают бездарным дипломатам, а те — военным. Если же и военные бездарны, страна погибнет. Но если военные талантливы, то есть шанс исправить ошибки экономистов и дипломатов».
В этой цепочке: экономисты — дипломаты — военные Гитлер явно считал лишним среднее звено. Этим «средним звеном» в Третьем рейхе и было ведомство Риббентропа. Иными словами, нацистской дипломатии попросту не существовало. Так принято считать.
Личность Риббентропа заинтересовала меня в связи с несколькими фактами его биографии. Они, как чужеродные краски, плохо ложатся на общую законченную картину высокомерного, некомпетентного, бездушного и фанатичного прихвостня фюрера.
Приведу только два из них. За весь период своей деятельности на посту министра иностранных дел Иоахим фон Риббентроп не удостоился ни одной похвалы, ни единого положительного отзыва или просто — доброго слова ни от одного из своих коллег. Эти слова нужно понимать буквально.
Среди высших руководителей рейха ведь были очень разные по характеру люди: кому-то из них симпатизировали меньше, кому-то больше; со временем симпатии перетекали в антипатии и наоборот; рвались старые связи, устанавливались новые… Весь этот своего рода живой организм гитлеровского окружения, клубок связей, среда политического и личного обитания нацистских вождей были очень подвижны, многообразны, пронизаны личными взаимоотношениями.
Риббентроп, внешне один из самых ловких «придворных», сделавший головокружительную карьеру, всегда умевший угодить Гитлеру, тем не менее в этой среде выглядит инородным телом. Даже Борман, которого все ненавидели, на которого каждый имел свой зуб, — и тот обзавелся если не друзьями, то, по крайней мере, людьми, с которыми мог спорить и ругаться, хлопнуть по плечу, послать матом или написать записку с грубовато-шутливым извинением за какой-нибудь собственный промах. Вокруг Риббентропа же словно очерчен ледяной круг. При этом, повторяю, ругают его, как никого другого. Кажется, все оскорбительные слова, которые только приходят в голову, были когда-то и кем-то произнесены в адрес этого человека.
И вот он в Нюрнберге. Совершенно пришибленный, испуганный, постоянно сбивающийся, не умеющий не только выстроить свою защиту, но даже не привлекший на свою сторону совершенно неоспоримые факты, которые сняли бы с него целый ряд обвинений.
Вообще нелепый, в самом деле, какая-то «ошибка природы», как некогда отозвался о нем бывший советник Посольства Германии в Риме Отто фон Бисмарк. Кажется, чему тут удивляться — значит, многие характеристики верны. Если бы не последний эпизод.
Идет оглашение приговора: Геринг — смертная казнь, Гесс — пожизненное заключение, Риббентроп — смертная казнь, Кейтель — смертная казнь и так далее… Геринг скрывает эмоции за черными очками, заслоняется рукой; Кейтель каменеет; Гесс, видимо, не сразу осознав (он сидит без наушников, но английский знает неплохо), внезапно начинает медленно раскачиваться, как человек, переживающий невыносимую боль. Риббентроп, смертного приговора которому никто не ожидал, и, уж конечно, никак не ждал такого он сам… Риббентроп, повернувшись к словно бы теряющему равновесие Гессу, наклоняется к нему и кладет руку на предплечье — на кинопленке это хорошо видно — и так делает несколько раз, пока Гесс не берет себя в руки. Камеры потом постоянно возвращаются к этой паре, но именно эти, самые первые кадры вошли во все без исключения фильмы о Нюрнбергском процессе.
Ознакомительная версия.
