Вэй Хой - Крошка из Шанхая

Мы довольно долго лежали под деревом, а потом даже пообедали в студенческом кафе. Недалеко от общежития иностранных студентов на улице Чжэнтун есть бар под названием «Рок-пивнушка», где часто выступает рок-группа «Маньяки». Владелец заведения – их гитарист Цзен Тао. Нам захотелось пива, и мы зашли.

Вокруг было множество знакомых лиц. Наши друзья не помолодели. Солиста «Маньяков» Чжоу Юна уже давно не было видно. Прошлым летом мы с Тиан-Тианом были на одном из концертов этой группы в Восточно-китайском политехническом университете. От их постпанковской музыки у нас чуть крыша не поехала. Мы танцевали, как одержимые, пока не рухнули на землю.

Появился Паучок в компании молодых людей, похожих на иностранных студентов. Мы обнялись, обменялись приветственными «ни хао, ни хао» и пришли к единодушному мнению, что нас свел счастливый случай. В последнее время Паучок много общался с иностранными студентами: из-за спада в компьютерном бизнесе он решил бросить его и поехать за границу учиться. И сейчас уже довольно бойко говорил по-английски и вполне прилично по-французски и по-испански.

В баре звучала музыка «Портисхед». Некоторые посетители танцевали, но лица у всех были блеклые и невыразительные. Завсегдатаи баров, которые днюют и ночуют в этих заведениях, все на одно лицо – безликие и безразличные ко всему. Я слушала музыку, а Тиан-Тиан ускользнул в туалет и через некоторое время вышел оттуда нетвердой походкой.

Я прекрасно понимала, чем он там занимался, но была не в силах противостоять его саморазрушительному упорству, видеть на его лице маску тупого равнодушия, словно его душа уже покинула тело и сгинула в неизвестности. А потом я напилась. Быть рядом с ним, когда он под кайфом, можно только в состоянии сильнейшего опьянения. Каждый из нас нашел средство забыться, забраться в собственную раковину и там бороться с самим собой, корчась от боли и не находя себе места, как мятущийся лучик света в кромешной тьме.

Около часа ночи после изнурительного танцевального безумия и изматывающей наркотической эйфории мы вернулись домой. Даже не помывшись, скинули одежду и рухнули в постель. Кондиционер был включен на полную мощность, и во сне меня преследовал назойливый, словно жужжание насекомого, звук его работающего двигателя. Это было единственное, что тревожило мой сон.

С первыми лучами солнца я открыла глаза и повернулась к Тиан-Тиану, чтобы поцеловать его. Мои горячие губы застыли от холода, прикоснувшись к его закоченевшему и белому, словно лед, телу. Я трясла его что есть мочи, звала по имени, целовала и тормошила за волосы. Потом, обнаженная, спрыгнула с кровати и в беспамятстве выскочила на балкон. И оттуда, прижавшись лбом к оконному стеклу, долго-долго смотрела на кровать в спальне и на неподвижное тело моего любимого.

По лицу потоком струились слезы, я в отчаянии кусала пальцы. И кричала ему:

– Проснись, дурашка!

Но он не реагировал. Он был мертв, и я тоже.

На похороны пришли многие друзья и знакомые Тиан-Тиана, но его бабушки не было. Всем было неловко, я очень нервничала и переживала. У меня не укладывалось в голове, что с Тиан-Тианом произойдет еще что-то. Я не понимала, как это возможно, что его тело вдруг превратилось в кучку бесчувственного невесомого пепла. Мне было трудно представить, как его душа выберется из страшного подземного узилища, где обитает смерть, и поднимется к небесам. Наверное, где-то там, высоко-высоко в небе, есть созданная творцом обитель первозданной чистоты, мир иных помыслов и чувств.

Похоронами занималась Конни. В траурной одежде и с черной вуалью, она походила на героиню фильма. Держалась стойко и с достоинством, но несколько отчужденно. Казалось, ее скорбь была скорее внешней, чем внутренней. В ней не было безумной растерянности отчаявшейся матери, потерявшей единственного сына, а лишь благородная и сдержанная печаль привлекательной дамы средних лет, облаченной в траур. В поведении любой женщины очень важна искренность. Достоинства и благовоспитанности мало. Мне вдруг почему-то стали неприятны выражение ее лица и тон, с которым она произносила надгробное слово.

Когда пришла моя очередь, я скороговоркой пролепетала стихотворение, посвященное Тиан-Тиану.

И потом скрылась в толпе. Я была в полной растерянности: собралось столько народу, так много совсем незнакомых людей, и пришли они не на праздник… От этого, ставшего явью, кошмара сердце разрывалось на части.

Мне хотелось убежать и спрятаться. Но Тиан-Тиана больше не было на этом свете. И в нашем убежище, где мы скрывались от мира в четырех стенах, уже не было смысла.

Вот так это и бывает. У вас раскалывается голова, вам хочется выть от боли или сойти с ума…

Я не бездушная женщина, но я не сошла с ума. «Вскрик бабочки» переиздали, и я рекламировала книгу, ездила по университетам на встречи с молодыми читателями, которые организовали Дэн и Крестный отец. На этих встречах приходилось отвечать на самые разные вопросы. Из мужской части аудитории часто раздавалось: «Скажите, Ники, а вы бы согласились показать стриптиз?» А студенток преимущественно интересовали темы «Являются ли женщины существами второго сорта?» или «Чего добиваются феминистки?».

Приехав в университетский городок Фуданя, я ненадолго прилегла на ту лужайку, смотрела в небо и думала о Тиан-Тиане.

Чжуша вышла замуж за Ай Дика, художника, который был моложе ее на восемь лет. Свадьба состоялась через три месяца и двадцать дней после похорон Тиан-Тиана. Похоже, только я еще помнила об этом.

Церемония бракосочетания проходила в Художественной галерее Лоренса в парке Фусин и была приурочена к открытию выставки картин жениха. Было море гостей – иностранцев и китайцев – и даже Мадонна. В знак примирения она великодушно преподнесла новобрачным щедрый подарок – каждому золотые часы «Омега». Ведь, в конце концов, Ай Дик всегда нравился ей больше остальных.

Я почти не разговаривала с ней. Между нами внезапно возникло отчуждение. Может, она ничего и не рассказывала Тиан-Тиану, может, она и не специально потакала своим друзьям-наркоманам, затянувшим его обратно. Но мне больше не хотелось близко общаться с ней.

На свадьбе было слишком многолюдно. Я задыхалась. И ушла рано.

Из Германии потоком шли электронные письма от Марка и Шамир. Я сообщила им о смерти Тиан-Тиана. Написала, что сейчас уже почти успокоилась, потому что работа над романом близилась к завершению, а лучшего способа почтить память Тиан-Тиана и быть не могло.

Шамир приглашала меня в Германию, как только я закончу роман. «Это поможет тебе пережить боль утраты. Приезжай взглянуть на шпили наших соборов, на Черный лес, на беззаботные толпы горожан. Уверена, Марк тоже с нетерпением ждет твоего приезда».

От Марка приходили длинные электронные послания. Он во всех подробностях описывал свои дела, поездки и ссоры с женой. Уж и не знаю, что побуждало его к таким откровениям. Возможно, женщина, сочиняющая романы, невольно внушает доверие окружающим в силу своего знания человеческой природы. Даже если она и украла ваше обручальное кольцо с сапфиром, которое теперь всегда красуется у нее на большом пальце.

Я решила ехать в Берлин сразу после Хэллоуина. Мне по душе этот праздник: присущий ему дух романтики, буйство фантазии позволяют скрыть боль под маской и на время притвориться кем-то другим, ускользая от смердящего дыхания смерти.

Перед отъездом я разобрала вещи. Сложила рукопись, навела порядок в квартире. Я собиралась переехать к родителям, поэтому нужно было отдать Конни ключи. Здесь все еще оставались вещи Тиан-Тиана. Я взяла себе один из его автопортретов, любимый сборник стихов Дилана Томаса и белую рубашку, которая ему очень нравилась.

Рубашка еще хранила запах его тела. Я зарылась лицом в складки ткани, вдыхая горький аромат навек утраченного счастья.

Был конец недели. Я долго шла в тени зонтичных деревьев вдоль улицы Хэншань, потом свернула в памятную мне аллею. Вот и испанский ресторан Конни. Все вокруг залито ярким светом, цветы отбрасывают на стены причудливую тень, за окнами оживление и суета, множество нарядно одетых людей. Когда я подошла поближе, до меня донеслись заключительные аккорды любовной песни и сдержанные, вежливые аплодисменты.