Они вышли. Солнце опять ударило Джоанну по глазам с такой силой, что она вздрогнула и заслонилась ладонью. Сев в джип вместе с лейтенантом, она зажмурилась и не открывала глаз до самого конца пути.
Капитан с бритым худым лицом принял ее в такой же прохладной комнате, с таким же бесшумным вентилятором на столе. Поднявшись навстречу вошедшим, он принял рапорт лейтенанта, отпустил его небрежным кивком и засуетился, придвигая к столу тяжелое клубное кресло.
— Очень рад вас видеть, сеньорита Монсон, — улыбнулся он, усаживая Джоанну. — Будьте как дома, прошу вас… Я чрезвычайно сожалею, что не смог заняться вами раньше, но… вы знаете, дела, дела… ни минуты свободной, клянусь вам. Видите, даже сейчас…
Он посмотрел на часы и задумчиво нахмурился.
— Вам придется подождать минут двадцать, пока я покончу с одним неотложным вопросом… Но мы сделаем вот что! — воскликнул он весело. — Вы тем временем позавтракаете, сеньорита.
— Благодарю вас, я не голодна.
— Ну-ну-ну! Я ведь знаю, сеньорита, мы, к сожалению, еще не успели наладить нормального питания заключенных. Я крайне огорчен, что вам пришлось перенести некоторые неудобства. Но с этим покончено, сеньорита. Итак, с вашего позволения, минут через двадцать я буду к вашим услугам. А сейчас вам принесут завтрак, и вы подкрепитесь…
Капитан вышел. Через минуту в дверь постучали, и солдат поставил перед Джоанной поднос — сочный бифштекс с жареным картофелем, тонкие ломти белого хлеба, бутылка опорто и даже нераспечатанная пачка «Лаки-Страйк». Джоанна вздрогнула от запаха жаркого, проглотила слюну и сказала, глядя в сторону:
— Можете это унести, я ведь сказала, что не хочу…
— Да ешьте, сеньорита, чего там, — добродушно отозвался солдат, откупоривая вино. — Мясо хорошее, свежее… Мы и то такого не получаем. Это с офицерской кухни.
Он расставил принесенное на покрытом салфеткой углу стола и вышел, ободряюще подмигнув Джоанне. Та боролась с собой еще с полминуты, потом несмело протянула руку и отломила кусочек хлеба. Дальнейшее произошло помимо ее воли.
Когда от бифштекса ничего не осталось, Джоанна увидела вдруг свою руку, лежавшую на белой салфетке. Рука была грязная, исцарапанная, с обломанными ногтями в заусеницах. Джоанна спрятала ее под стол, чтобы не видеть, но тут же увидела со стороны всю себя — дошедшую до унизительного полуживотного состояния, немытую, с жадностью голодной собаки накинувшуюся на брошенную врагом подачку. Сцепив под столом руки, она опустила голову и съежилась, вздрагивая от истерических спазм в груди.
Через несколько минут пришел солдат и убрал тарелки, оставив на столе сигареты и вино. Потом вернулся капитан.
— Позавтракали, сеньорита? — весело осведомился он. — Ну, вот и хорошо. А вина не попробовали? Напрасно, напрасно… Неплохое вино, сеньорита, смею вас уверить. Вы курите?
— Я не хочу, спасибо, — тихо ответила Джоанна.
— Не смею настаивать. Ничего, сеньорита, теперь все наладится, скоро вы будете дома. Кстати, если вы желаете дать свой адрес, чтобы мы предупредили домашних…
— У меня нет родственников в Гватемале.
— Вот как… — в голосе его послышалось недоумение. — Но разве вы не из семьи Монсонов из Эскинтлы?
— Монсонов из Эскинтлы? Нет, — Джоанна качнула головой. — Я там родилась, в этом департаменте, но фамилия — это просто совпадение. У меня не осталось никого из родственников.
— Так, так… не осталось… А… были?
Джоанна помолчала.
— Мой муж недавно погиб, — сказала она наконец.
— О, чрезвычайно сожалею, сеньора. Можно узнать, при каких обстоятельствах?
— Он… нашу машину обстреляли с воздуха…
— Так, так… Война, сеньора, ничего не поделаешь. Где и когда произошел этот прискорбный случай?
— Двадцать восьмого июня, на шоссе Чикимула — Халапа.
— И вы направлялись…
— Мы ехали в столицу… чтобы интернироваться в каком-нибудь посольстве.
— Вы хотели просить права политического убежища?
— Да…
— Ясно. Ваш супруг был в армии?
— Да, в чине сублейтенанта.
— Кадр или резерв?
— Резерв.
— Так, так. Скажите, сеньора, вам были известны политические взгляды вашего мужа?
— Я никогда этим не интересовалась, — помолчав, ответила Джоанна.
— Вы хотите сказать, что вас вообще не интересует политика?
— Во всяком случае, я не состояла ни в какой партии…
Капитан понимающе кивнул и закурил, предложив сигарету и Джоанне. Та опять отказалась. С минуту капитан курил молча, пуская дым тонкими струйками и что-то обдумывая.
— Вы окончили Колумбийский? — спросил он вдруг, стряхнув пепел щелчком пальца.
— Да, — кивнула Джоанна.
— Хороший университет. И должен сказать, что вам он определенно пошел на пользу… судя по вашей статье.
Джоанна насторожилась. Капитан раздавил окурок в пепельнице и, выдвинув ящик стола, достал злополучную тетрадку.
— Собственно, я пригласил вас, сеньора, для того… — рассеянно сказал он, листая исписанные карандашом странички, — чтобы побеседовать об этой вашей работе… К сожалению, она не окончена, м-м-да… Но начало мне понравилось, совершенно серьезно. Вы хорошо пишете, сеньора… горячо и от души, не говорю уже о стиле и прочем. Так что примите мои поздравления. Другой вопрос, можно ли согласиться с направляющей идеей вашей статьи… Я, естественно, не могу. Да и вы сами не согласитесь, когда лучше подумаете…
— Капитан, не нужно, — поморщилась Джоанна. — Я ведь не ребенок, чтобы разговаривать со мной таким тоном.
Следователь вскинул брови.
— Каким тоном, сеньора? Тоном благоразумия? Прошу учесть, что только в таком тоне мы сможем довести наш разговор до… благополучного конца. Меня удивляет, что вы этого не понимаете.
Он свернул тетрадь в трубку и похлопал ею по краю стола, испытующе глядя на Джоанну.
— Я говорю с вами, как с умной женщиной. И как с женщиной, затруднительное положение которой я хотел бы облегчить в пределах возможного. Понимаете? Давайте-ка взвесим факты, сеньора. Вы не скрываете, что хотели покинуть страну…
— С каких пор это стало считаться пунктом обвинения?
— …чтобы вести из-за границы антиправительственную пропаганду. Как доказательство последнего, при аресте у вас обнаруживают черновик такой статьи. Судите сами, сеньора: как должны отнестись к вам законные власти?
— Законных властей в Гватемале нет, капитан, вы знаете это не хуже меня. А что касается вашего ко мне отношения, то я удивляюсь, почему меня не расстреляли сразу после ареста. Скажите прямо, чего вы от меня хотите?
— Браво, сеньора, вы начинаете разговаривать по-деловому! Хочу я от вас совсем немногого: чтобы вы выступили в печати, рассказали о своих прежних взглядах, о своем желании эмигрировать — и следом разъяснили, почему и в силу каких причин вы изменили свою точку зрения на происходящее в Гватемале. Скажем, вы можете написать, что вам — уже, так сказать, «пост фактум» — стали известны некоторые обстоятельства, неопровержимо доказывающие, что правительство Арбенса руководствовалось в своей политике целями, чуждыми национальным интересам нашей страны… Затем, что вы получили возможность убедиться в демократичности нынешнего правительства и так далее…
— О да, в этой демократичности меня уже убедили. Более чем наглядно, капитан.
— Без иронии, сеньора, прошу вас! — вскипел следователь. — Не забывайте, где вы находитесь! В серьезном разговоре нет места шуткам!
— Я не шучу, капитан!
— Тем хуже для вас, сеньора! Тем хуже для вас! Я хотел дать вам…
Дверь отворилась, в комнату заглянул какой-то военный, сделав знак следователю.
— Капитан, на минутку…
Тот встал.
— Я сейчас вернусь, сеньора. Подумайте хорошо над тем, что я вам сказал. Боюсь, что вы не совсем ясно представляете себе свое положение. Если вы согласитесь оказать нам маленькую услугу, о которой я говорил, то вам будет предоставлен выбор: или сотрудничать в любой из столичных газет, или свободно уехать за границу. В противном случае…
Он развел руками и вышел из комнаты.
Джоанна до боли стиснула переплетенные пальцы и закрыла глаза. Уйти из этой комнаты. Снова оказаться на свободе. На свободе! Ты понимаешь, что значит это слово — «свобода»? Веселая сутолока вокзалов и аэропортов, соленый океанский ветер на пристанях и отражение неоновых огней в мокром асфальте, толчея у театральных касс и тихие лавочки букинистов, прерии, кружащиеся за окном вагона, и вписанные в бетон городские скверики — все это для тех, кто свободен… И это может опять стать твоим, только скажи «да». Это ведь совсем просто, слышишь, Джоанна Аларика! Скажи «да», напиши эту статью и езжай за границу. А потом? Прийти к друзьям Мигеля и сказать им, что ты изменила ему и им всем, что купила свободу ценой предательства, для того чтобы получить возможность работать для Гватемалы…
