Борис Васильев - Не стреляйте белых лебедей

Ознакомительная версия.

- Ладно, - вздохнул Колька. - Попробую.

После оды на смерть Ункаса Колька написал только одно стихотворение - про девочку с косичками и про любовь до гроба, - но ничего хорошего из этого не вышло. Оля Кузина показала стихи Вовке Бурьянову, Вовка с гоготом зачитал их классу, и Кольку долго дразнили женихом. Он сильно расстроился и решил навсегда порвать с творчеством.

- Для дела разве что. А так - баловство это, тять.

- Ну, не скажи, - усомнился Егор. - А песни как же тогда?

- Ну, что песни, что песни… Не будешь же ты песни туристам петь, правда?

- Не буду, - согласился Егор. - Некогда. Мы их… это… выжжем.

На другой день Колька не пошел с отцом в кварталы и подальше отложил спиннинг. Достал тетрадку, карандаш и, хмурясь и сердито шевеля губами, начал сочинять стихи. Дело оказалось трудным, Колька взмок и уморился, но к вечеру выдал первую продукцию. - Ну, слушай, тять, - Колька в поисках вдохновения посмотрел в вечернее небо, откашлялся и зачастил:

Граждане туристы, чтобы было чисто, не палите по лесу множество костров.

Вы найдите лучше, где дровишек куча

И кострище сделано лесником.

- Ага, - сказал Егор. - Про кострище - это хорошо, а то еще, не дай бог, лес попалят. Это пойдет, сынок, молодец.

- У меня еще про муравьев есть, - объявил

Колька, явно польщенный отцовским признанием. - Так,.значит:

Я муравей. Я - житель лесной, и дом мой стоит под высокой сосной.

Ты мимо пройди и не трогай его, нам больше не надо от вас ничего.

- Вот это да! - с чувством сказал Егор. - Это ты здорово сочинил. И складно.

- Я завтра еще сочиню! - закричал Колька вдохновенно. - Я, может, целую поэму сочиню!

- Надо, чтоб коротко, - уточнил Егор. - Коротко и ясно. Вот как про мурашей.

- Будет коротко, - подтвердил Колька. - Коротко и звонко.

Оставив Кольку сочинять звонкие стихи, Егор на другой день отправился домой. Настругал досок, сколотил из них щиты, погрузил все на телегу, и многотерпеливая казенная кобыла уже к вечеру тронулась в обратный путь к шалашу возле Черного озера.

Старая кобыла шла степенным шагом. Егор сосредоточенно бил комаров и размышлял, что бы еще такое уделать в подведомственном лесу. Может, матерые деревья переметить, чтоб - упаси бог! - не повалил кто на дровишки или на материал. Может, еще что сообразить для туристов, которые, пронюхав про заповедный уголок, теперь уж ни за что не оставят его в покое. А может, действительно переписать всю лесную живность в толстую тетрадь и подарить эту тетрадь Юрию Петровичу: то-то, поди, удивится!

И так он трясся на телеге по торной лесной дороге и думал свои думы, пока тягучий треск падавшего дерева не привлек его внимания. С тяжким вздохом упало это дерево на землю, на миг стало тихо, а Егор, натянув вожжи, спрыгнул с телеги и побежал. И пока бежал, все отчетливее стучали торопливые воровские топоры, и он бежал на этот стук.

Подле поваленного ствола копошились двое, обрубая сучья. Но Егор сейчас не считал порубщиков: двое - так двое, пятеро - так пятеро. Он осознал свое право, и это сознание делало его бесстрашным. И поэтому он просто забежал со стороны просеки, чтоб дорогу им отсечь, сквозь кусты выломился и заорал:

- Стой и с места не сходи! Фамилия? Обернулись те двое: Филя и Черепок. И Егор остановился, точно на пень набежал.

- Во! - сказал Филя. - Помощник пришел. А Черепок глядел злыми красными глазками. И молчал.

- Какое интересное получается явление, - продолжал Филя, улыбаясь еще приветливее, чем прежде, в дружеские времена. - Историческая называется встреча. На высоком уровне за круглым пеньком.

- Зачем повалили? - тупо спросил Егор, пнув ногой лесину. - Кто это велел валить?

- Долг, - вздохнул Филя, но улыбку не спрятал. - Зачем, интересуешься спросить? А в фонд. Отгрузим завтра три пустых пол-литры: пусть жгут танки империализма бензиновым огнем.

- Кто велел, спрашиваю? - Егор изо всех сил сдвинул брови, чтоб стать строгим хоть маленько. - Опять шабашка ваша дикая, так понимать, да?

- Понимай так, что три пол-литры. - Филя сладко причмокнул и зажмурился. - Одну можем тебе подарить, если поспособствуешь.

Егор поглядел на странно сопевшего Черепка, сказал:

- Топоры давайте.

- Топоры мы тебе не дадим, - сказал Филя. - А дадим либо пол-литру, либо по шее. Сам выбирай, что тебе сподручнее.

- Я как официальный лесник тутошнего массива официально требую…

- А фамилия моя сегодня будет Пупкин, - вдруг глухо, как из бочки, сказал Черепок -Так и запиши, полицай проклятый.

Замолчал, и сразу стало тихо-тихо, только стрекозы звенели. И Егор услышал и этот звон, и эту тишину. И вздохнул:

- Какой такой полицай? Зачем так-то?

- В начальство вылез? - захрипел Черепок. - Вылез в начальники и уже измываешься? Уже фамилию спрашиваешь? А, то ты видал? Видал, мать твою перемать..

Он картинно рванул на груди перепревшую, ветхую рубаху, и она распалась от плеча до пупка, распалась вдруг, без звука, как в немом кино. Черепок, выскользнув из рукавов, повернулся и подставил Егору потную спину:

- Видал?

Грязная, согнутая колесом спина его была вся в бугристых сизых шрамах. Шрамы шли от бока до бока, ломаясь на худой, острой хребтине.

- Художественно расписано, - сказал Филя, ухмыляясь. - Видно руку мастерства.

- Все тут расписаны, все! - кричал Черепок, не разгибаясь. - И полицаи, и эсэсы, и жандарма немецкая. Ты тоже хочешь? Ну, давай! Давай расписывайся!

- Жену с малыми детьми у него полицаи в избе сожгли, - тихо и неожиданно серьезно сказал Филя. - Укройся. Укройся, Леня, не перед тем выставляешься. Черенок покорно накинул разодранную рубаху, всхлипнул и сел на только что сваленную сосну. Несмотря на зной, его трясло, он все время тер корявыми ладонями небритое лицо и повторял:

- А жить-то когда буду, а? Жить-то когда начну?

И опять Егор услышал звон стрекоз и звон тишины. Постоял, ожидая, когда схлынет с сердца тягостная жалость, посмотрел, как вздрагивает в непонятном ознобе Черепок, и гулко сглотнул, потому что сжало вдруг горло Егорово, аж подбородок затрясся. Но он проглотил этот ком и тихо сказал:

- При законе я состою.

- А кто знать-то будет? - спросил Филя. - Что он, считанный, лес-то твой?

- Все у государства считано, - сказал Егор. - И потому требую из леса утечь. Завтра акт на порубку составлю. Топоры давайте.

Руку к топорам протянул, но Филя враз перехватил тот, какой поближе. И на руке взвесил:

- Топор тебе? А топором не желаешь? Лес глухой, Егор, а мы люди темные…

- Отдай ему топор, - сказал вдруг Черепок. - Света я не люблю. Я темь люблю.

И пошел сквозь кусты, рубахи не подобрав. И разорванная, перепревшая рубаха волочилась за ним, цепляясь за сучья.

- Ну, Егор, не обижайся, когда впотьмах встретимся!

Это Филя на прощанье сказал, топоры ему швырнув. А Егор заклеймил поваленные деревья, забрал топоры и вернулся к сонной кобыле. Сел в телегу, вжарил вдруг кнутом по неповинной каленной спине и затрясся к озеру. Только топоры о щиты брякали.

У озера Колька ждал со стихами про хорошее поведение. И это было единственным, о чем хотел сейчас думать Егор.

С каждым днем Нонна Юрьевна все острее ощущала необходимость съездить в город. То ли за книжками, то ли за тетрадками. Сперва мыкалась, а потом пошла к директору школы и многословно, волнуясь, сообщила ему, что учебного года без этой поездки начать невозможно. И что она хоть сейчас готова поехать и привезти все, что требуется.

- А что требуется? - удивился директор. - Ничего, слава богу, не требуется.

- Глобус, - сказала Нонна Юрьевна. - У нас совсем никудышный глобус. Вместо Антарктиды - дыра.

- Нет у меня лимитов на ваши Антарктиды, - проворчал директор. - Они глобусами в футбол играют, а потом дыра. Кстати, с точки зрения философской дыра - это тоже нечто. Это некое пространство, окруженное материальной субстанцией.

- Могу и футбол купить, - с готовностью закивала Нонна Юрьевна. - И вообще. Инвентарь.

- Ладно, - согласился директор. - Если в тридцатку уложитесь, - отпущу. Дорога за ваш счет.

В городе проходило какое-то областное совещание, и мест в гостиницах не оказалось. Однако это обстоятельство скорее обрадовало Нонну Юрьевну, чем огорчило. Она тут же позвонила Юрию Петровичу, сказала, что ее насильно отправили сюда в командировку, и не без тайного злорадства сообщила, что мест в гостиницах нет.

- Вы человек авторитетный, - говорила она, улыбаясь телефонной трубке. - Походатайствуйте за командировочного педагога из дремучего угла.

- Походатайствую, - сказал Юрий Петрович бодро. - Голодная, поди? Ну, приходите, что-нибудь сообразим.

- Нет…- вдруг пискнула Нонна Юрьевна. - То есть приду.

Именно в этот момент Нонна вдруг обнаружила, что в ней до сего времени мирно уживались два совершенно противоположных существа. Одним из этих существ была спокойная, уверенная в себе женщина, выбившая липовую командировку и ловко говорившая по телефону. А другим - трусливая девчонка, смертельно боявшаяся всех мужчин, а Юрия Петровича особенно. Та девчонка, что пискнула в трубку «нет».

Ознакомительная версия.