— A-а… Значит, корабль «Лебедь» уже не появится?
— Почему? Потом, когда время придёт, появится. Он же за ними плыл всё время из одной речки в другую — и так до Индии доплыл. Чтобы, значит, там, у Ганди искать помощи. А то вон, младший брат Реми болеет, ему всё хуже становится. Вылечи его! И дороги он не знает… Помоги, пожалуйста! Подскажи, как найти старшего братца, Реми, которого ещё в младенчестве похитили! Тут Ганди им и говорит: вы, мол, жизнь, которая вам дарована, принимайте как она есть, добро всё ваше бросьте, а то печётесь всё больше о своём покое да удовольствии. Потом, значит, младший брат Реми умирает, а старший, то есть сам Реми, уходит в монахи. Мать Реми, та женщина, которая на «Лебеде» плавала, уже не надеется сына найти, тоже постригается и уходит в монашки. И вот она там, в Индии, каждый день в храме молится и кается.
— Ну я, конечно, фотографию Ганди где-то видел. Вот в зоопарке Уэно есть слониха — её Индира Ганди подарила. Так её и назвали — Индира… Не знаю, родственница она тому Ганди или нет… Ганди — он вроде Христа. Христос ведь тоже мёртвых воскрешал, одну рыбу в тысячу превращал, по воде ходил — а всё-таки его убили.
— Нет, Ганди же не святой или патриарх какой-нибудь, он же был мыслитель. Это совсем другое дело. Хотя вообще-то похож. Индира Ганди — она дочка премьер-министра Неру, что ли? Хотя ладно, это не важно. Я ж рассказываю историю про Реми и Капи!
Пока они беседовали, у Реми опять зачесалось всё тело. Капи тоже непроизвольно стал скрести плечи и бёдра. Реми не на шутку обеспокоился: ведь с блохами как будто бы уже было покончено… Конечно, святому вроде того, о котором он только что рассказывал, не пристало бояться блох, вшей и клопов. Он, конечно, на самом деле не второй Ганди, но, пожалуй, всё-таки пора привыкать к этим мелким неприятностям… При этой мысли он почувствовал прилив жизненных сил.
Тем временем начали запускать на перрон пассажиров, ожидающих поездов линий Маидзуру и Огама. Реми и Капи стали в очередь на контроль и прошли на платформу. Школьников заметно прибавилось. Поезд был местный, со всеми остановками: наверное, школьники всегда на нём возвращаются после уроков домой. Держась подальше от этой компании, Реми и Капи принялись внимательно изучать доску с плакатами туристической рекламы. «Ама-но хасидатэ» — «Лестница в небо». Это название им точно уже доводилось где-то слышать. Наверное, какое-то известное место… А вот какие-то совсем незнакомые названия: Микатагоко («Пять озёр на три стороны»), Кэхи-но Мацубара («Сосновый бор в Кэхи»), Вакаса Сотомо («Мшистая пещера в Вакаса»). Был ещё плакат, рекламирующий пароходный маршрут «Западный Маидзуру-Хоккайдо». Теплоход отправлялся из Вакамацу и шёл с заходом в Маидзуру и Фусики до Отару. От Маидзуру до Отару плыть надо было неделю. Название теплохода было «Ниигатамару». Каюта третьего класса стоила 224 иены. Была ещё реклама японских гостиниц-рёканов. Как будто бы и в Фукутияме была рёкан.
К платформе подошёл дизельный поезд. Реми и Капи решили в вагон не заходить и остались стоять в тамбуре. До Западного Маидзуру ехать было всего минут сорок. Реми ужасно захотелось сесть на пароход и поплыть из Маидзуру прямо до Отару — как на том рекламном плакате. Всего-то за какие-то 224 иены! Баснословно дёшево! Железнодорожный билет из Уэно до Фукусимы со студенческой скидкой стоил 280 иен. Может, они ошиблись, и на самом деле там было написано 2000 иен? Вообще-то, и две тысячи тоже можно было бы заплатить. Всего за 5000 иен вдвоём доехать до Хоккайдо без всяких хлопот с пересадками… Плыть себе спокойно и любоваться Японским морем… Японское море… Интересно, какое оно?.. Сердце Реми защемило от ожидания. Наверное, ревут высокие чёрные волны. Яростно дует ледяной ветер из Сибири. Разные моря есть на свете. В каком же тесном мирке он до сих пор жил! — горестно подумал Реми. Если это рейсовый пароход, на нём уж наверняка ничего такого ужасного, как на том холерном корабле, не произойдёт. Конечно, и еда там есть, и баня. Правда, если ехать до Отару, деньжат останется маловато, но ведь в том краю должно быть меньше мерзких обезьян, и к тому же, если они уже окажутся у моря, может быть, представится случай добраться до Сибири. А если попадёшь в Сибирь, то уж обратно в Японию не вернёшься… Реми и Капи станут русскими и будут себе дальше странствовать, как Ганди. Правда, Ганди ходил всё время босиком, а в Сибири холодно — босиком, наверное, не погуляешь… И со слоном там ничего не получится. Может, вместо слона там надо будет ехать в санях с собачьей упряжкой…
Дождь всё лил. За окном мелькали унылые картины природы. Дома все были как на подбор — большие, крытые блестящей от дождя чёрной черепицей. Вокруг домов в палисадниках качались стволы бамбука. В глаза била густая, сочная зелень. В Токио им настоящих бамбуковых зарослей видеть не приходилось.
— Смотри, сколько здесь бамбука растёт вокруг! — тихонько сказал Капи.
— Ага, только летом в бамбуковых зарослях водятся огромные комары — просто жуть! — шёпотом ответил Реми.
Зуд по всему телу не проходил. Может, если поехать в холодные края, блохи там сами подохнут?..
— Я варёные бамбуковые ростки терпеть не могу. Если честно, я очень привередливый: что-то из еды люблю, а что-то совсем не люблю. Например, моллюски-сидзими, моллюски-асари, креветки, каракатицу и кальмаров не ем. Тушёные бобы, бобовую пасту, подливку из тёртого ямса, редьку, корень лопушника, бананы тоже не люблю. И ставриду не люблю. Вообще рыбу недолюбливаю. Правда, солёную горбушу и вяленую каракатицу люблю. Но я постараюсь теперь не привередничать, ведь надо будет есть что дают.
— Ну, если тебе солёная горбуша нравится, то беспокоиться не о чем. Ты ведь и картошку, и карри-рис тоже любишь, так? Тогда всё нормально. Я, правда, не знаю, что русские едят, но уж, наверное, без солёной горбуши и картошки у них не обходится.
— Русские?
Вопрос Капи немного смутил Реми: рассказывать о планах переселения в Сибирь он пока не собирался.
— Это я так, к слову. А здешние, наверное, только корешки бамбука и лопают. Я тоже их не люблю. Ну, в любом случае, нам теперь особых разносолов есть не придётся, так что не беспокойся. Если тебя бэнто устраивает, то всё в порядке.
Опять всё тело стало чесаться. Реми поёжился.
— Блохи, видно, ещё остались. А у тебя как?
Капи беззаботно пожала плечами:
— Да ещё несколько штук есть, наверное.
— И не чешется?
— Да чешется… Но терпеть можно. По сравнению с крапивной лихорадкой ничего особенного… Вот Тон-тян заболел крапивной лихорадкой — такой был кошмар! У него из ушей кровь текла, дышать не мог, и всё тело и лицо распухли, как воздушный шар. Говорят, такое бывает, если есть много белковых продуктов. Хотя я вот яйца ем, молоко пью — и ничего!
Реми кивнул, вспомнив, что у них в детском доме тоже был один такой больной мальчик.
— Странное создание человек! То у него крапивная лихорадка начинается, то из-за какого-то пустяка мозги набекрень съезжают, то собака его укусит или какая-нибудь бацилла в организм попадёт… И с поезда его могут сбросить, и от мороза он запросто может умереть, и от жары… А бывает, все считают, что он такой слабенький, — но человек не сдаётся, ни за что не хочет умирать. Неизвестно даже почему… Интересно, у животных тоже бывает крапивная лихорадка?
— Животные — они обычно едят одну и ту же пищу, какую им положено. А человек разное ест и в том числе много лишнего. Это уж точно. Вот яйца, наверное, вообще есть вредно. Ганди, может, и нравилось питаться арахисом и бананами, а я ни то ни другое не люблю.
И, по-моему, только обезьяны могут есть только арахис да бананы, — мотнул головой Капи, поглядывая в окно.
— Обезьяны — они грязные и мерзкие, могут жрать всё что угодно. А человек — я имею в виду не Ганди, а обычных людей — он должен есть разное, чтобы поддерживать силы для жизни. Вон, мы с отцом там, на кладбище, бывало, и землю жевали, и мох. Но только бывают ведь и такие, которые сами хотят умереть. Ведь надо же! Повезло им — живут, не умирают. Так нет! Кто в водопад Кэгон бросается, кто, как твой отец, из-за женщины ножом закалывается с кем-то там ещё. Ты, Капи, правильно сказал, что для самоубийц надо бы заранее могилы рыть. Только непонятно, откуда столько самоубийц… Вот моя мама и вся семья, наверное, под бомбёжкой погибли, сгорели все. Я думаю, мой отец точно всё это видел своими глазами. Мне одному почему-то повезло, остался в живых. Ну вот, он меня взял с собой и стал жить там, на кладбище. Тогда, по-моему, он ещё умирать не собирался. Правда, с головой у него не всё было в порядке, он просто думать разучился, наверное. Но всё равно, благодаря ему я выжил и вырос, — заключил Реми, тоже не отрываясь от окна.
— Нам на уроках, когда о религии рассказывали, говорили, что самоубийцы попадают в ад. Так что мой папа, может быть, сейчас в аду. А твой папа, Реми, наверняка в раю, — сказал Капи таким беззаботным тоном, будто речь шла о бамбуковых ростках к ужину.
