Вскочив, разъяренный Помело пнул женщину с зонтом по голени. Она хрястнула его зонтом по голове.
— Не смей бить женщину! — крикнул еще кто-то и оттолкнул Помело. Тот его ударил, и они пропали в толпе.
Через несколько секунд вспыхнула драка. Те, кто не дрался сам, занимали ту или иную сторону и выражали поддержку или презрение к дерущимся. Это приводило к новым дракам. Зрители начинали теснить и толкать друг друга, спрашивая, куда делся тот, кто все это затеял, и предлагали его поколотить. В ответ они сами получали кулаком в нос. И, поскольку все эти люди были Беном, у них был совершенно одинаковый темперамент и каждый знал наиболее уязвимые места друг друга. Бац!
Правильно сказал верц, когда они сюда спешили: «Цапнешь — увидишь, что начнется». Фатер Ландис подхватила на руки старого пса. Она хотела унести его подальше оттуда. Но это ей не удалось. Прежде чем она отошла на десять футов, некто по имени Ведмедью схватил Лоцмана за заднюю лапу и велел ей отпустить проклятого зверюгу, потому что тому полагается взбучка.
Бен крепко ухватил этого типа за плечо и попросил не трогать собаку. Ведмедью улыбнулся и, вызывающе выпятив челюсть, сказал:
— Не думаю, что я соглашусь на твою просьбу. Как твой желудок, Бен? Не подрагивает ли маленько прямо сейчас?
Вопрос попал прямо в цель. Ведмедью был взволнованным и испуганным Бенджамином Гулдом. Был тем Беном, чье сердце сбивалось на тахикардию всякий раз, когда сложная ситуация требовала от него полного присутствия духа. У такого Бена, к несчастью, был слабый желудок, часто предававший его в дурной миг невыносимого напряжения нервов. Он не мог этому воспрепятствовать, не мог с этим совладать. Почти всегда, когда он злился, нервничал или даже чересчур сильно радовался, ему сводило судорогой кишечник и требовалось быстро отправиться в туалет. Эта медвежья болезнь мучила его всю жизнь, и он стыдился за себя, особенно как за мужчину. Бен много времени потратил на то, чтобы научиться либо быть к этому готовым, либо как-то скрывать эту постыдную слабость от других. Он считал это слабой чертой своего характера, каким-то изломом, ему это не нравилось. Определенно не нравилось. Если бы я был сильным, я бы мог с этим справиться, думал он. Если бы я был сильным, взрослым мужчиной, то ничего подобного со мной не происходило бы.
Вплоть до этого момента его мысли, занятые тем, что творилось вокруг, не обращали внимания на желудок, но теперь, когда о нем только что упомянули, его желудок начал нервно трястись от дрожи.
Толпа, драка, желудок, крики, нервы… Осажденный со всех сторон, Бен стал теперь говорить, не думая. Его слова исходили из какой-то точки внутри, которую он по-настоящему не знал, но чувствовал всей душой. Из точки, полной ясного сознательного света, которая до сих пор оставалось скрытой во тьме. Заговорив, он знал наверняка, что его слова совершенно неуместны, но они правильны. Только их и надо было сейчас произнести.
Глядя на своего врага, на самого себя в худших своих проявлениях — злого, ненадежного, малодушного, беспомощного перед лицом надвигающейся беды, — Бен просто сказал этому человеку, а заодно и всей толпе:
— Помогите мне!
Он смотрел прямо ему в глаза. Прямо в средоточие своих собственных дурных качеств и отчетливо повторил на случай, если тот не услышал его мольбы:
— Помогите мне. Я знаю, что вы никуда не уйдете. Как бы сильно я ни хотел от вас избавиться, это невозможно. Теперь я это понял… Вы не мои друзья и никогда ими не будете. Нам просто выпало на долю жить вместе. Вы хотите, чтобы я был слабым и беспомощным. И я принимаю это, потому что вы — части меня самого… Но я прошу вас из самой глубины сердца, нашего сердца: помогите мне сейчас. Помогите мне совладать со всем этим, пройти через это испытание… Если вы согласны, то позже мы придумаем, как нам жить дальше, не убивая друг друга. Мы найдем способ как-то приспособиться, мы будем вести переговоры. Богом клянусь, мы найдем способ. Я обещаю впредь с вами не сражаться. Но сейчас, пожалуйста, помогите мне!
Толпа прекратила драться. Большинство людей смотрели на Бена, ожидая услышать, что он скажет дальше, ожидая услышать, чего он от них хочет.
Но сказать ему больше было нечего.
Никто не ожидал наступившей тишины. Ни Бен, ни Фатер, ни Лоцман. Даже ангел Стэнли выглядел удивленным. Несколько напряженных мгновений все было тихо, а затем откуда-то с краю выступил вперед Помело:
— Нет, так не пойдет. Мы не станем тебе помогать, верно я говорю, а?
Он оглядел всех, кто стоял в толпе, но реакции не последовало. Они хотели услышать, что еще скажет Бен, прежде чем решить, соглашаться им с Помело или нет.
— То, что ты не умер, Бен, не меняет наших чувств к тебе. То, что теперь ты изменился и обладаешь новыми силами, не означает, что изменились мы. Мы по-прежнему тебя ненавидим. Мы всегда будем с тобой бороться, потому что такова наша природа. Мы — минус твоего плюса, мы — твой другой полюс. Независимо от того, кем ты теперь стал, независимо от того, что ты в себе открыл. Пока ты жив, мы будем продолжать тебе мешать, и никто не сможет нас остановить. Презрение к самому себе умирает последним. Скольких людей ты знаешь, которые, независимо ни от чего, были бы в восторге от самих себя постоянно?
Многие в толпе закивали. То, что сказал Помело, было верно: если они сейчас помогут Бену, то перестанут быть самими собой. Нет, они не станут ему помогать!
Бен выслушал речь и начал медленно дышать. Вдох. Выдох. Попытайся успокоиться! Его сознание было занято лишь Фатер и Лоцманом. Значение имели только они. Пусть они будут в безопасности. Он просто хотел, чтобы они убежали отсюда. Потому что в этой толпе, он знал это наверняка, было много людей, которые хотели причинить боль тем, кого он так сильно любил. Пусть они будут в безопасности! Это все, чего я хочу, — пусть они будут в безопасности!
Бен почувствовал надежду. Не сильную и, разумеется, недостаточную для того, чтобы помочь ему одержать победу в битве, которую, как он понял, ему придется вести против темных сторон самого себя всю оставшуюся жизнь. Но его приободрил тот факт, что в это опасное время он беспокоится не о себе, а только о двух своих любимых существах.
Толпа начала сжиматься вокруг Бена, Фатер и Лоцмана. Никто из троих не знал, что они собираются учинить.
— Дай нам собаку, и мы оставим тебя в покое, — раздался чей-то голос.
— На время, — добавил другой, тут же разразившийся громким смехом.
— Отдай нам Фатер! — сказал кто-то еще.
Толпа придвинулась еще ближе. Бен и Фатер стояли бок о бок. Она по-прежнему держала Лоцмана на руках. Пес не пытался пошевелиться.
Стэнли был настолько ошеломлен происходящим, что не заметил, как Шпилке ускользнул прочь. Ангел понимал, что в некотором смысле наблюдает за эволюцией человеческого рода, разворачивающейся у него перед глазами. Он боялся упустить хотя бы мгновение из этого представления. Особенно потому, что действительно не знал, что случится дальше. Это было правдой. С тех пор как род человеческий начал забирать свою судьбу в собственные руки, Бог и его многочисленная рать теперь только наблюдали, словно зрители на футбольном матче, за тем, как разворачиваются события.
Даньелл Войлес, которая стояла рядом, не чувствовала себя так спокойно. Казалось, что Бена, Фатер и пса вот-вот поглотит эта бушующая толпа. Даньелл повернулась к Стэнли и попросила Ангела помочь им. Тот помотал головой. Как бы это ее ни огорчало, она понимала, почему он ответил отказом. Она сама только что велела ему не вмешиваться в их жизнь.
— Что, если я помолюсь?
Это привлекло внимание Ангела. Он посмотрел на нее в изумлении:
— Что?
— Что, если я помолюсь Богу, чтобы он им помог?
Стэнли ухмыльнулся и поставил свой пустой бумажный стаканчик на землю.
— Ты не можешь сидеть на двух стульях сразу, Даньелл. Будет лучше, если ты попробуешь сама придумать для них подходящий способ выбраться из всей этой заварухи. Помолись сама себе.
Даньелл зажмурилась, сложила ладони, но не знала, что делать дальше. Она держала глаза закрытыми так долго, как только позволяло ее терпение. Наконец любопытство и беспокойство заставили ее открыть их снова, пусть даже то, что ей предстояло увидеть, могло быть таким же сокрушительным, как столкновение поездов на железной дороге.
Бен понятия не имел, что собирается сделать с ними эта яростная толпа. Он старался быть бесстрастным, готовым ко всему. Их разделяло всего двадцать футов. Они просто стояли и ждали, ждали неизвестно чего, и это сводило с ума.
До него донесся знакомый аромат. Он захватил и заполнил все его сознание. Это был запах шерсти Лоцмана, находившегося совсем рядом с ним, — собачий, земной, теплый запах. Он был таким родным, что Бен инстинктивно протянул руку и погладил пса по голове со всей любовью и нежностью, которые к нему питал. Этот жест и выражение его лица заставили Фатер приподнять голову собаки, не думая о том, кто их окружает. Потом, пока Бен продолжал его гладить, Лоцман напрягся всем своим телом и обмяк.
