Ознакомительная версия.
– Так она же не дама, а товарищ! – пожал плечами Стёпа.
– Ох, Стёпа! Она такая дама, что я постоянно переживаю из-за того, что мы товарищи. Хотя для тебя она уже взрослая.
– Да зови, Мишенька! – махнул Стёпа рукой. – Тем более ты сказал, что она там выпивает. А мы тоже решили, что сегодня выпиваем. Серёга приедет, но он в этом деле не помощник. Зови своего товарища.
– Спасибо, старина! – искренне сказал Миша и крикнул уже в трубку: – Аллё-о! Соня-а! Ну-у…
– Ну что ну? – услышал он. – Мне здесь делают уже вполне лестные предложения. Ещё минуту размышлял бы и всё.
– Сонечка, подъезжай! Обещаю общество блестящих мужиков. К тому же мы собрались с твёрдым намерением напиться.
– А ко мне кто-нибудь будет приставать? – спросила Соня весело.
– А надо?
– А как же! – удивилась она.
– Обязательно будет! – моментально ответил Миша.
– Тогда говори, куда ехать.
Он объяснил Соне, как ехать. Она находилась довольно далеко, и ей нужно было добираться минут сорок, минимум. Но Миша заверил её, что они подождут и никуда не уйдут. Да они и не собирались.
А он обрадовался, что Соня приедет. От того, что она должна была приехать, становилось не ясно, как вечер закончится. А в противном случае перспективы вечера были более-менее ясны. А Соня просто так сидеть не сможет. Это Миша знал. Он чувствовал в Соне какую-то таинственную пружину. И что-то отчаянное в ней тоже было. Просто ему не доводилось видеть её в отчаянном состоянии. А тут, судя по тому, как она говорила, и по тому, что она сама позвонила, настроение её было именно отчаянным. Или близким к такому.
И тут ещё и официант Андрей принёс закуски и водку.
– Андрюша, Андрюша! Оставляй всё, – засуетился Стёпа, – оставляй, родной, мы сами всё нальём и разложим.
– Ну, как хотите, – сказал Андрей и ушёл.
– Ох, Мишенька, как я этого ждал, – ворковал Стёпа над закусками и наливая водку. В его голосе даже что-то клокотало, напоминая звук закипающего супа. – Наливать надо по половиночке. Чтобы одним глотком. Рюмку держи в правой. Рыбки, рыбки наколи, чтобы потом не суетиться. Закусочка должна быть готова заранее. Всё, дорогой! То, ради чего мы сегодня собрались, сейчас начнётся. Давай, знаешь как, выпьем?
– Как? – спросил Миша, держа рюмку в правой, а вилку с рыбой в левой руке.
– Немедленно! – сказал Стёпа и сразу выпил свою рюмку. Миша не отстал.
Стёпа быстро говорил, создавая самый приятный для такой ситуации фон. Он раскладывал закуски, мазал хлеб маслом, кропил рыбу лимонным соком, многозначительно поднимал вверх палец, наливал водку. Они быстро выпили по три рюмки. Миша сидел молча и ждал той самой первой тёплой волны в голову и в сердце.
И вот она пришла, эта волна. Это первая волна опьянения пришла и заставила Мишу первый раз за несколько дней вздохнуть полной грудью с удовольствием. Потом волна дошла до головы и до глаз, сообщив глазам и взгляду дополнительную глубину и чуть уменьшив резкость. Миша встретил этот прилив радостно и расстегнул пуговицу рубашки навстречу ему.
Весь шум голосов, все звуки, которыми гудел ресторан, все шаги, позвякивания и музыка, висящая фоном, сразу перестали мешать и отвлекать. Миша молча улыбнулся сам себе. Он взял круглый ломтик лимона с тарелки, положил его в рот и нажал на него зубами и языком. Он почувствовал сильную кислоту, которая заставила его скривиться и передёрнуться всем телом и мышцами. И он обрадовался, что эта кислота была для него в этот момент самым сильным и ясным переживанием. И ничто его не отвлекало от этого ясного переживания.
– А теперь подождём супчик и следующую выпьем под супчик, – объявил Стёпа. – Быстро пить не будем, Мишенька. А то покосит. А это не наш метод, старик.
***
Миша прекрасно помнил, как ему когда-то давно открылась Москва, как город, который наполнен обычной жизнью, и как город, в котором можно просто жить, не ставя перед собой каких-то ежедневных, обязательных для исполнения сложных жизненных задач. Он помнил, как в Москве для него обнаружились простые жизненные объёмы, которые всегда существовали для Миши в родном Архангельске и о которых в Москве он не подозревал.
С самого приезда в Москву он всегда, каждый день, старался делать что-то, чтобы оправдать, прежде всего перед самим собой, свой приезд в столицу. Он не мог просто так прожить день жизни в Москве, как проживал множество дней там, у себя, на знакомой с рождения улице, среди родных людей и давних друзей. Он каждый день в Москве говорил себе о том, что он приехал в Москву зачем-то. А если и не говорил, то эта мысль никуда не исчезала и не отпускала.
Все дома, мимо которых он шёл или проезжал в Москве, все окна, все дворы, улицы и переулки были для Миши не жилищами, а пространствами для осуществления некого единого жизненного процесса. Это всё были части Москвы, как целого и незыблемого монолита, где всё подчинено какому-то общему, Мише до поры непонятному смыслу и замыслу. Он не мог представить тогда себе, что в Москве кто-то может просыпаться утром и просто проживать день до вечера, просто идти утром на работу, просто болеть, маяться от скуки, просто выгуливать собаку, просто идти в магазин, просто сидеть дома и не знать, куда бы пойти. За всеми фасадами, стенами и рядами бесчисленных московских окон для Миши не было известной ему жизни. Известная жизнь за стенами и окнами осталась в Архангельске. Он от неё решительно уехал. И никак не ожидал найти её в Москве. А ещё он не ожидал того, что, когда эта обычная и знакомая ему жизнь в Москве обнаружится, Миша обрадуется ей.
Когда он приехал в Москву и вступил в студенческую жизнь, он жил в общежитии. Обстановка там была особенная и новая. Он бывал в гостях у друзей, бывал и в роскошных для него московских квартирах. Он бывал и на подмосковных дачах родителей своих сокурсников, и в загородных домах. Потом он поселился в квартире на Кутузовском, где сама обстановка была скорее литературная и книжная, со всеми буфетами, картинами и старинными фотографиями на стенах. Но ничто в таком устройстве московской жизни не напоминало ему о доме и о родном городе. Может быть, только запах кошек в некоторых подъездах. Даже старушки и тётушки, сидящие возле этих подъездов, в московских дворах были совсем не такие, как в его архангельских воспоминаниях.
Только Юля в моменты усталости и одиночества примиряла его со столицей. При том что Юля была для Миши самым столичным явлением. Таких, как она, в Архангельске он не знал. Хотя он часто думал, что Юля могла бы очень подружиться с его родителями. И на ночной рыбалке на Северной Двине Миша легко мог представить Юлю, сидящую с удочкой и со своей вечной сигаретой. Но всё же Юля была для Миши очень и очень московским явлением. Но именно она открыла Мише, что в Москве есть та жизнь, которую он отлично знает, и что Москва этой жизнью, в общем-то, и живёт.
Так случилось, что Юля однажды обратилась к Мише с просьбой. Это случалось редко, если не сказать, никогда. Он тогда прожил у Юли на Кутузовском больше года, и Юля впервые обратилась к нему с просьбой. Тогда Володя устроил ей какой-то очередной братский демарш, вот она и вынуждена была обратиться к Мише.
– Выручай, – сказала она Мише утром, перед тем как оба должны были разойтись из дома, каждый к себе на работу. – Только не отнекивайся. Это просто необходимо. Сегодня вечером у Лиды, моей сокурсницы, день рождения. Это единственный день, когда мы все, кто ещё маленько дышит, собираемся у неё. В основном девчонки. Мальчишки тоже есть, но их всегда было немного. Всё там происходит прилично и весело, но мы поём. Выпиваем и поём. Раньше нам играл на гитаре Эдик. Но Эдик давно уже светило науки, и он уже пять лет как в Америке. Я с собой брала Вовку. Девки его знают с детства, нянчили его маленького когда-то. Он нам играл, мы пели. Но теперь Володя, ты знаешь, стал большим музыкантом и подыграть нам в этот раз отказался. Так что сегодня возьмёшь гитару и поедем с тобой. Девки, если я без аккомпаниатора приеду, не переживут.
– Юля, да я песен не знаю. Я на гитаре не очень, – растерялся Миша.
– Там пианино точно есть. Да и девки мои ещё те певицы. Им главное, чтобы гитара и парень. Мы напьёмся, нам будет всё равно…
– Но я правда… – взмолился Миша.
– Ой, Миша, дружочек, – Юля сделала усталое лицо, – не будь хоть ты занудой. Вечером поедем, разберёмся. Никто не будет там смотреть, как ты на гитаре играешь.
– У меня и гитары-то нет…
– А я у братца возьму ту, что похуже. Не сдохнет. Всё! Не мучай меня… Решено!
Тогда была зима. Они с Юлей вечером долго ехали на метро до станции «Кузьминки». Потом зашли возле метро в гастроном, купили водки и какого-то нарядного вина. Долго шли дворами. Миша страшно не хотел, но шёл. В итоге они пришли.
Двор и дом, куда они пришли, оказались почти точно такими же, как дом и двор его родительского дома в Архангельске. В подъезде почтовые ящики были точно такие же, как знакомые ему с детства. Они поднялись на четвёртый этаж. Всё, как у него. И даже дверь была расположена так же. И кнопка звонка такая же. И звонок блямкнул знакомым голосом. И шум за дверью напомнил ему весёлые домашние застолья, когда у родителей раньше собирались друзья с отцовской работы.
Ознакомительная версия.
