Ознакомительная версия.
– Конечно, бери, дорогой. Она за домом.
– Благослови тебя Бог. И еще одна просьба. В ближайшие полчаса или около того сюда должен возвратиться Саймон. Ты не могла бы передать ему записку?
Я сцапал листок писчей бумаги, быстро набросал послание к Саймону, сунул листок в конверт и заклеил его.
– Мрачные, мрачные тайны, – сказала Ребекка.
– Чертовски важно, старая морковка. Не забудешь? Обещаешь?
Она пообещала.
– А ключи от машины?
– Под защитным козырьком.
За рулем я не сиживал с армейских времен, да и тогда-то от случая к случаю. В те дни вы получали права, просто-напросто обратившись к начальнику личного состава и подписав клочок бумаги, после чего могли водить все что угодно – от мотоцикла до трехтонного грузовика. Впрочем, я не сомневался, что как-нибудь да справлюсь. Когда я вспоминаю, какое количество недоумков отличнейшим образом водят автомобили – взять хоть того же Саймона, – то не могу поверить, будто это искусство мне не по плечу.
«Мерседес» Ребекки стоял в гараже за конюшенным двором, откидная крыша его была поднята. Крыша, между прочим, с электрическим приводом. Провозившись пять минут с ключом зажигания и ничего не добившись – эта гнида даже поворачиваться не желала, – я поскакал на поиски Табби. Он завел машину и опустил крышу с такой быстротой, с какой не всякая свинья успевает прогадиться.
Я с великим неудобством затиснул свое брюхо за руль – только для того, чтобы столкнуться с новым затруднением.
– У этой хреновины всего две педали! – возопил я.
– Все остальное на автоматике, – ответил Табби.
Он потратил десять бесценных минут на кропотливые объяснения того, как тут что работает, и я, выбравшись из гаража, покатил со всей, на какую был способен, быстротой к западной подъездной дорожке. Доехал я до нее, ни во что не врезавшись, хоть и был к этому близок – края парка буквально утыканы вазами из портлендского камня и громадными деревянными скамьями. Я почти ничего не видел: дождь все еще лил, а куда запрятан выключатель дворников, я и вообразить-то не мог.
В конце дорожки я развернулся – машина, взбивая грязь, вылетела на траву парка.
Дэвид лежал под кедром, неподвижный.
Мать твою, подумал я. Молнией убило. Нашел где оставить мальчишку, под деревом.
На самом деле все было не так плохо. Дэвид лишился чувств, однако, решил я, не от потери крови. Носовой платок был покрыт пятнами, но отнюдь не пропитан кровью. Я наклонился и попробовал поднять Дэвида. Мальчик он не так чтобы тяжелый, и все же для меня его вес оказался великоват. Если я потяну спину или вывихну себе какой-нибудь сустав, никому от этого лучше не станет.
– Дэви! – крикнул я ему в ухо. – Очнись. Очнись, Дэви, очнись.
Он приоткрыл глаза и уставился на меня.
– Давай, мальчик Попробуй встать. Я раздобыл машину, поедем в больницу. Там тебя залатают.
Подняться он попытался с излишней торопливостью, так, словно все у него было в порядке. И, взвизгнув от резкой боли, привалился ко мне. Впрочем, теперь я смог доволочь его, полустоячего, до машины, перевалить на пассажирское сиденье и кое-как усадить.
– Ох, дядя Тед, – все повторял он. – Дядя Тед, дядя Тед.
– Чш! Я должен сосредоточиться на долбаной машине.
– На ролевой болонке, – заплетающимся, как у пьяного, языком сообщил он.
– Что?
– На… рулевой… колонке. Дворники. Там. Польза от дворников была, однако поездка все равно обернулась ночным кошмаром. Дорога парила самым жутким образом, что-то глубоко засевшее в памяти раз за разом заставляло меня, когда я хотел сбавить ход, жать на сцепление, но единственная педаль, какая подворачивалась мне под ногу, управляла тормозами, и я вбивал ее в пол, отчего «мерседес», к воющему ужасу всех прочих машин, начинал катить, поднимая брызги, точно на водных лыжах.
Мое кряхтенье и ругань, похоже, развлекли Дэвида, сохранившего способность соображать достаточную, чтобы указывать мне дорогу к больнице «Норфолк и Норидж».
Только когда мы уже подкатили к дверям отделения травматологии, до меня дошло, чем чревато для нас посещение больницы. Майкл вправе был ожидать, что я постараюсь выпутаться из этой истории так, чтобы ни его имя, ни имена кого-либо из членов его семьи не попали в газеты. Я повернулся к Дэвиду:
– Какие бы объяснения я ни давал, Дэви, ты должен запомнить их и повторить. Понял?
Он взглянул на меня:
– Что?
– Я объясню, кто ты и что с тобой произошло. Не уклоняйся от моих объяснений ни на единый слог. Понимаешь? Мы же не собираемся впутывать в эту историю Клару? Да и твоих родителей, если получится.
– А что вы собираетесь сказать?
– Откуда мне, на хрен, знать, голубчик? Это еще кто?
Мужчина в ярко-желтом пластиковом жилете стукнул костяшками пальцев в окно с моей стороны. Не ведая, как опустить стекло, я распахнул дверцу, и та с такой силой толкнула беднягу, что он повалился в лужу. Я вылез из машины и бросился ему на помощь.
– Простите… простите, ради бога. О господи, о боже. Вы весь мокрый.
– Здесь машины ставить не положено, – сказал он, игнорируя это пустяковое происшествие. – Только «скорую помощь».
– Так нам и нужна неотложная помощь, – сказал я. – Кроме того, я не умею парковаться. Я оставлю машину здесь, а вы приткните ее куда-нибудь, ладно?
– Чего-чего?
Я обошел вокруг капота и помог Дэви выбраться из машины.
– Эй! – крикнул мужчина. – Я не собираюсь…
Тут он увидел алый носовой платок, зажатой между ног Дэви, и слова упрека замерли на его устах.
– Вам лучше поторопиться, – сказал он. – Я отгоню машину за здание. Ключи получите у меня в будке.
Как много нам приходится слышать либерального вздора об ужасающем состоянии государственной службы здравоохранения. Очереди, нехватка лекарств, низкий уровень морали – мы поневоле впитываем идиотическую трепотню, которой нас каждодневно потчуют профессионально разочарованные, лишенные чувства юмора, самодовольные дрочилы левых убеждений. Даже скептический старый реакционер вроде меня волей-неволей подпадает под влияние таких разговоров и начинает воображать, будто все учреждения ГСЗ забиты безнадежными больными, которые валяются по коридорам на соломенных тюфяках, дожидаясь, когда измотанный, сто лет не бывший в отпуске доктор отроческих лет придет и скажет им: крепитесь.
Ничего подобного. Ну то есть ни хрена подобного. Возможно, конечно, что больница «Норфолк и Норидж» представляет собой исключение – Восточную Англию, это следует признать, нельзя сравнить с перенаселенным городским кварталом; можно предположить, что за неотложной помощью здесь обращаются в основном покусанные бобрами селяне да туристы, перебравшие по части овсяных лепешек и древних соборов. Я тем не менее ожидал, что столкнусь, по крайней мере, с убожеством и порожденными переутомлением истериками. Однако, когда мы с Дэви прошли сквозь разъехавшиеся перед нами двери, я почувствовал себя не столько милым воображению левых солдатом, волокущим раненого товарища в грязный полевой госпиталь времен Крымской войны, сколько Ричардом Бартоном, вступающим под ручку с пьяненькой Элизабет Тейлор в пятизвездный отель.
– Ой-ой-ой, – закудахтала сидящая за столиком крохотная бабулька. – Это вы с какого же фронта прибыли?
– С молодым человеком приключился конфуз, – дружески подмигнув ей, сообщил я. – Обычная история, знаете ли. Защемил своего дружка молнией, бедняга.
– Ух ты! – сказала она. – Тогда надо ваши имена записать.
– Э-э, Эдвард Леннокс. Брови Дэви поползли вверх.
– А сыночка вашего имя?
– Дэвид, – ответил я. – Его зовут Дэвидом.
– У тебя, Дэвид, карточки государственного страхования случайно с собой нет?
– О господи, боюсь, мы так к вам спешили, что и не вспомнили о ней.
– Ну ничего, дорогой. Бланк можно и после заполнить. Присядьте пока, если вы не против, доктор сию минуту придет и вас осмотрит.
– Ты понял? – прошипел я Дэвиду, пока мы садились. – Дэвид Леннокс. Несчастный случай в уборной.
Дэвид кивнул. Он был очень бледен, волосы все еще мокрые, из прокушенной от боли нижней губы сочилась кровь.
Он сидел молча, уставившись на стенные часы.
– Все будет хорошо, – сказал я, истолковав его молчание как страх. – Они свое дело знают. Не исключено, что такие штуки случаются каждый день.
– Дело в том… – сказал Дэвид. – Да?
– Эти джинсы. Они пятьсот первые.
– Пятьсот первые? Не понимаю.
К нам уже приближалась, дыша гостеприимством, уверенностью и дезинфицирующими средствами, медицинская сестра.
– Дело в том, что у пятьсот первых, – прошептал мне на ухо Дэвид, вставая, – ширинка на пуговицах, а не на молнии.
Его увели, а я остался сидеть, бия себя по бедру разгневанным кулаком.
Ознакомительная версия.
