Сара вернулась к себе на следующий день, а я съел бутерброд с холодной индюшкой часа в 3 дня. Около 5 в дверь ужасно забарабанили. Я открыл. Там стояли Тэмми с Арлиной. Они крейсировали на спидах. Вошли и заскакали по комнате, разговаривая одновременно.
– Есть чего-нибудь выпить?
– Блядь, Хэнк, у тебя есть хоть чего-нибудь выпить?
– Как твое Рождество, блядь?
– Ага, как твое, блядь, Рождество, чувак?
– В леднике есть пиво и вино, – сказал я им. (Всегда можно определить старпера: он холодильник называет ледником.)
Они протанцевали на кухню и открыли ледник.
– Эй, да тут индюшка!
– Мы есть хотим, Хэнк! Можно индюшки?
– Конечно.
Тэмми вышла с ножкой и вгрызлась в нее.
– Эй, ужасная индюшка! Нужны специи! Арлина вышла с ломтиками мяса в руках.
– Ага, ей специй не хватает. Слишком пресная! У тебя специи есть?
– В буфете, – ответил я.
Они запрыгнули обратно в кухню и принялись орошать индюшку специями.
– Вот так! Так-то лучше!
– Ага, теперь хоть какой-то вкус появился!
– Натуральная индюшка, вот говно!
– Да уж, говно!
– Я еще хочу!
– Я тоже. Но специи нужны.
Тэмми вышла и села в кресло. Она уже почти прикончила индюшачью ногу. Потом взяла косточку, надкусила и разломила пополам, начала жевать. Я был поражен. Она ела косточку от ноги, выплевывая осколки на ковер.
– Эй, ты же кость ешь!
– Ага, клево!
Тэмми убежала на кухню за добавкой. Вскоре они обе оттуда вынырнули, каждая – с бутылкой пива.
– Спасибо, Хэнк.
– Ага, спасибо, чувак. Они сели, высосали пиво.
– Ну ладно, – сказала Тэмми, – нам пора.
– Ага, мы поехали насиловать каких-нибудь молоденьких абитуриентов!
– Ага!
Обе подскочили и исчезли за дверью. Я вошел в кухню и заглянул в холодильник. Индюшка выглядела так, будто ее изувечил тигр: тушка попросту разорвана на куски. Непристойное зрелище.
Сара приехала ко мне на следующий вечер.
– Ну как индюшка? – спросила она.
– Ничего.
Она вошла и открыла холодильник. И закричала. И выбежала оттуда.
– Боже мой, что случилось?
– Тэмми с Арлиной заходили. Мне кажется, они неделю ничего не ели.
– Ох, меня тошнит. Сердце разрывается!
– Извини. Надо было их остановить. Они под аперами были.
– Ладно, остается одно.
– Что именно?
– Сварить тебе индюшачий суп. Схожу куплю овощей.
– Ладно. – Я дал ей двадцатку.
В тот вечер Сара приготовила суп. Он был вкусен. Уходя наутро, она проинструктировала меня, как его разогревать.
Тэмми постучалась ко мне около 4. Я впустил ее, и она двинулась прямиком на кухню. Открылась дверца холодильника.
– Эй, суп, а?
– Ага.
– Вкусный вообще?
– Ага.
– Не против, если я попробую?
– Валяй.
Я услышал, как она ставит его на плиту. Потом услышал, как она лезет туда ложкой.
– Боже! Да он пресный! Ему нужны специи!
Я слышал, как она ложкой сыплет в кастрюлю приправы. Затем пробует.
– Так лучше! Но еще нужно! Я же итальянка, знаешь? Так… вот… так лучше! Теперь пускай греется. Можно пива?
– Давай.
Она вышла с бутылкой и села.
– Ты по мне скучаешь? – спросила она.
– Так я тебе и сказал.
– Я, наверное, снова получу свою старую работу в «Игривом Манеже».
– Здорово.
– Там чаевые клевые дают. Один парень каждый вечер давал мне на чай по пять долларов. Он был в меня влюблен. Но ни разу на свидание не пригласил. Просто пялился, и все. Странный такой. Ректальным хирургом был и иногда спускал под столом, когда я мимо проходила. Я по запаху определяла, понимаешь.
– Ну, ты же его заводила…
– По-моему, суп готов. Хочешь?
– Нет, спасибо.
Тэмми зашла в кухню, и я услышал, как она ложкой выскребает кастрюлю. Ее не было долго. Потом вышла.
– Можешь занять мне пятерку до пятницы?
– Нет.
– Ну, хоть пару баксов.
– Нет.
– Тогда дай доллар.
Я выгреб мелочь из кармана. Получилось доллар и тридцать семь центов.
– Спасибо, – сказала Тэмми.
– Не за что.
И она исчезла за дверью.
Сара зашла на следующий вечер. Она редко заходила так часто: тут все дело в праздниках – все потеряны, полубезумны, испуганы. У меня было наготове белое вино, и я сразу налил нам обоим по стаканчику.
– Как в «Таверне» дела? – спросил я.
– Дела дерьмовы. Едва хватает, чтобы не закрыться.
– Где же все твои клиенты?
– Свалили из города; все куда-то подевались.
– Во всех наших планах бывают дырки.
– Не во всех. У некоторых постоянно все получается и получается.
– Это правда.
– Как суп?
– Почти кончился.
– Понравился?
– Мне много не досталось.
Сара зашла в кухню и открыла холодильник.
– Что произошло с супом? Он странно выглядит. Я услышал, как она его пробует. После чего подбегает к раковине и выплевывает.
– Господи, да он отравлен. Что случилось? Что, Тэмми с Арлиной вернулись и суп тоже съели?
– Одна Тэмми.
Сара не стала кричать. Она просто вылила остатки супа в раковину и включила дробилку для мусора. Я слышал, как она всхлипывает, давится слезами. Крутое выпало бедной натуральной индюшке Тождество.
Новогодняя ночь – еще одна погань, которую надо пережить. Мои родители, бывало, всегда наслаждались ею, слушая, как Новый год приближается по радио, город за городом, пока не приходит в Лос-Анджелес. Взрывались петарды, ревели свистки и дудки, блевали пьяницы-любители, мужья заигрывали с чужими женами, а жены заигрывали с кем ни попадя. Все целовались, хватали друг друга за жопы в ванных и чуланах, а иногда и на виду у всех, особенно в полночь, и на следующий день происходили кошмарные семейные разборки, не говоря уже о Параде Турнира Роз и играх на Кубок розы.[25]
В канун Нового года Сара приехала пораньше. Ее возбуждали такие вещи, как «Волшебная гора»,[26] кино про космос, «Звездный путь»[27] и определенные рок-группы, шпинат со сметаной и чистая пища вообще, но вместе с тем в ней было больше простого здравого смысла, чем в любой другой женщине из всех, что я встречал. Одна-единственная – Джоанна Дувр, – вероятно, могла сравниться с Сарой здравомыслием и добродушием. Сара же была симпатичнее и гораздо преданнее, чем все остальные мои тетки, поэтому наступавший год в конечном итоге не обещал быть слишком паршивым.
Мне только что по телевизору пожелал «счастливого Нового года» местный диктор-идиот. Не люблю, когда меня поздравляют с Новым годом незнакомые люди. Откуда он знает, кто я такой? Может, я подвесил к потолку на проводе за лодыжки свою 5-летнюю дочь, засунул ей в рот кляп и медленно кромсаю на кусочки.
Мы с Сарой начали праздновать и выпивать, но напиваться сложно, когда полмира тужится напиться вместе с тобой.
– Ну что ж, – сказал я Саре, – неплохой был год. Никто меня не убил.
– И ты по-прежнему каждый вечер можешь выпивать и каждый день просыпаться к полудню.
– Продержаться бы еще годик.
– Это у тебя просто алкогольный гон.
В дверь постучали. Я глазам своим не поверил. Динки Саммерс, фолк-рокер, со своей подружкой Дженис.
– Динки! – заверещал я. – Эй, бля, чувак, как оно?
– Черт его знает, Хэнк. Просто решили вот зайти.
– Дженис, это Сара. Сара… Дженис.
Сара вышла и принесла еще два стакана. Я разлил. Разговор не клеился.
– Написал примерно десяток новых штучек. Мне кажется, у меня уже лучше получается.
– Я тоже так думаю, – вставила Дженис, – правда.
– Эй, слушай, чувак, помнишь тот вечер, который я перед тобой открывал… Скажи мне, Хэнк, я настолько был плох?
– Послушай, Динки, я не хочу тебя обижать, но я тогда пил больше, чем слушал. Я думал о себе – как придется выходить, и я готовился, собирался с духом, мне аж блевать хотелось.
– А я просто обожаю стоять перед толпой, и, когда до них добиваю и толпе нравятся мои вещи, я просто балдею на седьмом небе.
– С писательством по-другому. Все делаешь в одиночестве, с живой публикой не якшаешься.
– Может, ты и прав.
– Я там была, – вмешалась Сара. – Двое мужиков помогли Хэнку выйти на сцену. Он был пьян, и ему было худо.
– Слушай, Сара, – спросил Динки, – а мое выступление действительно плохо прошло?
– Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Все остальное их раздражало.
– Спасибо, Сара.
– Просто фолк-рок мне мало чего дает, – сказал я.
– А что тебе нравится?
