Жизнь снова обретала хоть какой-то смысл. Марат самозабвенно занимался ансамблем: днем репетировали, вечера Марик проводил за инструментом. Маша улетела на гастроли – ее-то от сцены никто не отлучал, и теперь они общались только по телефону. Рассказывала, где и какой концерт спела, и Марат хоть и поддерживал ее на словах, в душе только сильнее расстраивался.
А через две недели его вызвал к себе дядя Ренат.
– Марат Алиевич, а ты едешь в Москву на декаду мастеров искусств.
– Что? – Марат не поверил своим ушам. – Зачем?
– Как руководитель ансамбля. Мы делегируем твой ансамбль от Республики. С твоей песней «Время».
– Так Рудик же… То есть я хотел сказать, должны же были Рудольфа Семипалова отправлять.
– Семипалова? – удивился Ренат Ахмедович. – С чего бы вдруг? Он талантливый композитор, но совершенно никакой певец. Его кандидатуру мы и не рассматривали. Нет, Марат, не говори глупости. Лицо Республики – это «Уруз».
– А петь кто будет?
На городских концертах в качестве солиста выступал сам Марик. Но то на городских, в Республике-то ему никто не указ. А в Москве он по-прежнему под запретом, хоть в составе ансамбля, хоть сам по себе.
– Что значит «кто»? Ты, разумеется.
– Я не буду, – неожиданно спокойно и твердо сообщил Марик.
Ренат Ахмедович удивленно вскинул брови.
– Если ты насчет запрета на выступления, то не переживай, всю ответственность я беру на себя. Заявим в программе только ансамбль. Не Марат Агдавлетов и «Уруз», а просто «Уруз». И всё! Никто не придерется. Марик, я тебя умоляю, да они там, наверху, сами по тебе давно соскучились. Кого они наказали? Себя они наказали. Себя лишили удовольствия слушать чудесный голос. А сейчас мы им дадим лазейку тебя реабилитировать. Уверен, они ею с удовольствием воспользуются.
Марик покачал головой.
– Нет. Правила есть правила. Я «закрыт». И петь я не буду. С ансамблем поеду, пусть ребята выступят. Поеду как руководитель. Но останусь за кулисами.
– А кто будет петь?
– Я и начал с этого вопроса, дядя Ренат.
– Как же с тобой тяжело, – вздохнул Ренат Ахмедович.
– Мне так с детства говорят, – усмехнулся Марик. – Ну пусть ребята все поют. У них неплохие голоса, да и модно сейчас многоголосье.
– Иди, – махнул рукой Ренат Ахмедович. – У меня уже давление от тебя поднялось.
* * *
– Маэстро! Какие люди! Да еще и с ансамблем!
Кигель стиснул Марика в объятиях, предварительно с размаху хлопнув по плечу.
– Помнишь, да, эту шутку? Выступает Марат Агдавлетов без ансамбля. Один, …ля. Как дурак, …ля.
– Смешно! Отпусти, костюм помнешь! Только наутюжили! Ты тут какими судьбами?
– Почетный гость, – закатил Андрей глаза. – Молодым везде у нас дорога, а нам с тобой уже почет полагается. А ты? Марат, честное слово, я пытаюсь урегулировать твой вопрос. Но где-то там, сам понимаешь, где, у тебя есть серьезные недоброжелатели. Как об стенку. Агдавлетов закрыт, и всё. Скажи, мол, спасибо, что уголовное дело не завели. Бараны…
– Да я все понимаю, Андрей. Я тут сегодня только как руководитель ансамбля. Поддерживаю ребят морально. Ну и как автор песни, которую они исполнят.
– Сволочи. – Кигель никогда не стеснялся в выражениях и часто говорил вслух то, что другие боялись и подумать. – Последнее дело для власти – вмешиваться в искусство. Ты же слышал, что творится? Они пытаются «вернуть монополию Госконцерту». Так ее нельзя было упускать, эту монополию! С квартирниками они борются, молодежь гоняют. А что ты им сделаешь? Ребята собрались у кого-то дома, играют на гитарке, песенки поют. Они же даже на большую сцену не лезут. Нет, мешают!
Марик только качал головой, до фильтра скуривая сигарету. И про себя в который раз удивлялся Кигелю. Казалось бы, артист старой закалки, ему положено быть консерватором, как и ему, Марику, как и Леньке Волку. Им положено ворчать на появившуюся где-то в песенном подполье молодежь с длинными волосами, гитарными ритмами и непонятными стихами. Но нет, Андрей искренне возмущается, что им не дают самовыражаться. Странный человек, удивительный.
– А про директора Елисеевского [5] слышал? Это просто беспредел какой-то.
– Беспредел, – согласился Марик.
Он хотел еще добавить, что на фоне громкого «елисеевского» дела их скандал с тройными ставками можно считать мелкими неприятностями, но не успел, девушка-редактор окликнула его.
– Марат Алиевич! Вас просят срочно пройти в пятую гримерную.
– Зачем в пятую? У нас девятая.
– В пятую, Марат Алиевич.
В коридорах Кремлевского дворца съездов он ориентировался лучше, чем у себя дома. Через несколько минут он уже был у пятой гримерной, недоумевая, кому и что от него понадобилось и почему нужно отправлять за ним редактора.
Человека, сидящего в гримерке, он узнал сразу. Еще бы не узнать полномочного представителя Республики в Москве Наргиза Загировича. Марат несколько раз с ним встречался на правительственных концертах, а чаще на приемах после них. Но близко познакомиться им никогда не удавалось, хотя одобрительные взгляды старика Марат ловил часто. Относил их на счет своего вокального мастерства, не более.
Долгих предисловий Наргиз Загирович явно не любил. Протянул руку для пожатия и сразу, в лоб, сообщил:
– Марат, ты должен выступить вместе с «Урузом» сегодня.
– Но…
– Знаю, передали. Мне плевать на твои принципы. Ты сын своей Республики. Республика тебя вырастила, воспитала, дала тебе образование. Ты – ее голос, в конце концов. И сегодня, когда все уголки нашей родины показывают своих лучших исполнителей, петь должен ты. Вопросы есть?
Ошеломленный Марик покачал головой. Какие уж тут вопросы? И даже объяснять, что они не репетировали, бесполезно. Ладно, свою песню как-нибудь и без репетиций споет. Ребята бы не обиделись.
Но ребята новость приняли с восторгом.
– Хоть выступим не хуже всех!
– Да без тебя мы вообще не звучим!
– Но учти, мы подпевать будем!
– Ты, главное, не волнуйся! Если сам Наргиз Загирович разрешил! Он за тебя слово замолвит где надо…
А Марик волновался совсем по другой причине, да так, что сердце отчаянно пыталось проломить ребра. Он до мурашек хотел выйти на сцену, к своим любимым зрителям, и снова петь, ни на кого не оглядываясь.
Марат поймал себя на мысли, что снова стоит в кулисах Кремлевского дворца, готовясь представлять Республику. Снова волнуется. Снова на кону его певческая карьера. Как будто он опять маленький мальчик, а всех этих лет, гастролей, выигранных конкурсов, десятков пластинок и толп поклонниц и не существовало. И даже соперничество с Рудиком, как выяснилось, осталось прежним. Не открытое, конечно, но самое настоящее. Разве что костюм теперь на Марике был по размеру. Вот и вся разница.
– История развивается по спирали, – пробормотал Марик себе под нос, делая шаг на сцену.
Но в голове почему-то звучала другая крылатая фраза о том, что круг замкнулся.
Выступление прошло отлично. Как шутил потом Кигель, талант не пропьешь. В том смысле, что не растерял Марат навыки работы на сцене. Да и как бы он их растерял? В общей сложности его отлучение продлилось едва ли три месяца. А спеть свою собственную песню, пусть и без репетиций, да еще и с прекрасным коллективом – дело нехитрое.
Однако Марат ни в чем не был уверен. Закончилась его опала или нет? Концерт транслировали центральное телевидение и радио, а вот слова, сказанные ему в гримерке Наргизом Загитовичем, никто не транслировал. Не начнется ли скандал, что Агдавлетов пошел против системы? Нарушил запрет?
– Да успокойся ты, – уговаривал его, нервно курящего одну за одной сигареты, Андрей. – Все будет отлично. Наргиз Закирович авторитет имеет. А редакторы что? Они чуют, куда дует ветер. Вот увидишь, завтра тебя позовут на какие-нибудь съемки. Так что не дури, оставайся в Москве. И «Уруз» свой сюда перетаскивай, тебе давно был нужен хороший коллектив. Зови сейчас ребят и поехали в ресторан, отметим твое возвращение. Я угощаю.
