Ознакомительная версия.
За эту короткую встречу с Максом я успела почувствовать какую-то перемену или сдвиг. В ту ночь перед Рождеством он утратил часть силы или власти вместе с достоинством; я чувствовала, что он это сознает и понимает, что мне это понятно. Я не могла удержаться от некоторой дерзости в тоне, а он не мог совладать с собой и в разговоре был то жалок, то не в меру агрессивен. Я хотела спросить о его суженой, медичке, от которой он отказался ради меня. Приняла она его обратно или решила на нем не задерживаться? При любом раскладе это было унизительно, и мне, даже в моем приподнятом настроении, хватило ума воздержаться от вопроса.
Наступило молчание. Макс отказался от темных костюмов — я заметила это еще несколько дней назад, в столовой, издали — и вернулся к щетинистому твиду с отвратным приложением в виде вязаного горчичного галстука на клетчатой рубашке. По моим наблюдениям, никто, никакая женщина не корректировала его вкус. Макс смотрел на свои руки, лежавшие кверху ладонями на столе. Он глубоко вздохнул, с присвистом втянув воздух ноздрями.
— Вот что я знаю. У нас десять проектов, включая Хейли. Уважаемые журналисты и профессора. Фамилий не знаю, но имею представление об их будущих книгах. Одна — о том, как британские и американские биологи осуществляют «зеленую революцию» в рисоводческих странах третьего мира, другая — биография Тома Пейна, потом — исследование, первое на эту тему, о лагере в Восточном Берлине, Особом лагере номер три, где Советы после войны уничтожали, наряду с нацистами, социал-демократов и детей, а теперь восточные немцы расширили его и содержат там диссидентов и других, кого им заблагорассудится, подвергая заключенных психологическим пыткам. Будет книга о политических катастрофах в постколониальной Африке, новый перевод стихотворений Ахматовой и обзор европейских утопий семнадцатого века. Будет монография о Троцком как главнокомандующем Красной Армии и еще две, не помню о чем.
Наконец, он оторвал взгляд от своих ладоней и посмотрел на меня светлыми недобрыми глазами.
— И как же, на х… твой Хейли с его говенненькой фантазией об издыхающем мире вписывается в картину, которая нас интересует?
Я никогда не слышала, чтобы он матерился, и вздрогнула, словно мне что-то швырнули в лицо. Мне никогда не нравились «Болота», но теперь понравились. Обычно я ждала, когда меня отпустят. А сейчас встала, задвинула стул под стол и направилась к выходу. Я бы бросила ему что-нибудь ядовитое на прощание, но в голову ничего не пришло. Уже у двери я оглянулась: он сидел за столом в вершине своей треугольной комнатки с выражением печали и боли на лице — странной гримасой, похожей на маску. Он сказал тихим голосом:
— Сирина, пожалуйста, не уходи.
Я чувствовала, что назревает еще одна противная сцена. Надо было убираться. Я быстро пошла по коридору и, когда он меня окликнул, ускорила шаг — бежала не только от его сумбурных эмоций, но и от беспричинных укоров совести. Еще не добравшись до своего стола внизу после спуска на скрипучем лифте, я напомнила себе, что принадлежу другому, что я любима, и никакие слова Макса меня не тронут, я ему ничего не должна.
А через несколько минут очень кстати погрузилась в атмосферу унылой виноватости, царившую в кабинете Чаза Маунта, и начала перепроверять даты и факты в пессимистической докладной записке, которую референту предстояло отправить наверх по инстанциям. «Заметки о последних неудачах». До конца дня я и не вспомнила о Максе.
И очень хорошо — потому что это была пятница, а завтра днем мы с Томом должны были увидеться в пабе в Сохо. Он ехал на встречу с Иэном Гамильтоном в пабе «Геркулесовы Столпы» на Грик-стрит. Журнал готовился к выходу в апреле, в основном на деньги налогоплательщиков — от Совета по искусствам, а не из секретных ассигнований. Уже началась воркотня в прессе насчет предполагаемой цены в семьдесят пять пенсов за то, «что и так уже нами оплачено», как выразилась одна газета. Редактор попросил небольших изменений в рассказе о говорящей обезьяне — он, наконец, получил название: «Ее второй роман». Том думал, что он может заинтересоваться монографией о Спенсере или предложить рецензирование. За материалы платить не будут, но Том не сомневался, что это будет самый престижный орган. Мы условились, что я приду туда через час после него, а затем последует, как он сказал, «обед в пабе с упором на картофель фри».
В субботу утром я убралась в комнате, сходила в автоматическую прачечную, выгладила одежду на будущую неделю, вымыла и высушила волосы. Мне не терпелось увидеть Тома, я вышла рано и поднялась из станции «Лестер-сквер» почти на час раньше условленного. Решила: пороюсь в букинистических книгах на Чаринг-кросс-роуд. Но беспокойство одолевало. Я стояла перед полками, не в силах вникнуть в названия, потом перешла в другой магазин — с тем же результатом. Пошла в «Фойлз» со смутным намерением купить в подарок Тому какую-нибудь новую книжку, но не могла сосредоточиться. Мне отчаянно хотелось его видеть. Я повернула на Манет-стрит, которая идет с севера от «Фойлза» и прорезает одно здание, а сразу за ним слева — «Геркулесовы Столпы». Этот короткий туннель — возможно, остатки старого каретного двора — выходит на Грик-стрит. Прямо за углом — окно с толстым деревянным переплетом. Через него я увидела сбоку Тома, искаженного старым стеклом, он сидел совсем близко, подавшись к столу, и разговаривал с кем-то, кого мне не было видно. Я могла подойти и постучать в окно. Но, конечно, не хотела отвлекать его от важного разговора. Глупо, что так рано пришла. Могла еще немного побродить. Или, на худой конец, войти с Грик-стрит через главную дверь. Тогда бы он меня увидел, и мне не пришлось бы наблюдать неприятную сцену. Но я повернула назад и вошла через боковую дверь в крытом проходе.
Я прошла через коридорчик, пропахший мятой из мужского туалета, и толкнула вторую дверь. У ближнего конца бара стоял человек с сигаретой в одной руке и стаканом в другой. Он оглянулся на меня, и я сразу признала в нем Иэна Гамильтона. Его фото я видела в каких-то враждебных статейках. Но ведь он должен быть сейчас с Томом? Гамильтон смотрел на меня с кривоватой, почти дружелюбной улыбкой, не размыкавшей губ. В точности как описывал его Том: с твердым подбородком, похожий на кинозвезду былых времен — бандит с золотым сердцем, черно-белый романтический герой. Он как будто ждал, когда я подойду. Сквозь голубой дым я посмотрела на столик у окна, стоявший в углу на возвышении. Напротив Тома, спиной ко мне, сидела женщина. Она показалась знакомой. Том держал ее за руку на столе и говорил, наклонившись вперед, так что их головы почти соприкасались. Не может быть. Я не могла оторвать от них глаз, пытаясь понять смысл сцены, найти ей невинное истолкование. Но дурацкое, неправдоподобное клише Макса — «ходок»… с этим как? Оно вбуровилось в меня, как клещ, и выпустило свой нейротоксин мне в кровь. Это оно повлияло на мое поведение, заставило прийти раньше и убедиться своими глазами.
Гамильтон подошел, стал рядом и проследил за направлением моего взгляда.
— Она тоже писательница. Коммерческая. Но вообще неплохая. И он неплох. Она только что потеряла отца.
Он сказал это небрежным тоном, отлично понимая, что я не поверю. Мужская солидарность — покрывают друг друга. Я сказала:
— Кажется, они старые знакомые.
— Что будете пить?
Я сказала «стакан лимонада», и он как будто сморщился. Он пошел к стойке, а я отступила за невысокую ширму, которыми был оборудован этот паб, чтобы стоящие у бара могли беседовать приватно. У меня было искушение улизнуть за дверь и не видеться с Томом в эти выходные — пусть попотеет, пока я нянчу свою обиду. Неужели так просто сбегать налево? Я выглянула из-за ширмы: картина предательства прежняя — она по-прежнему говорит, он держит ее за руку и, приблизив к ней голову, ласково слушает. Это было возмутительно почти до смешного. Я еще ничего не чувствовала — ни злости, ни страха, ни сожаления, даже не оцепенела. Только какую-то нестерпимую ясность.
Гамильтон принес мне большой бокал соломенно-желтого вина. Как раз то, что мне требовалось.
— Примите это внутрь.
Пока я пила, он наблюдал за мной с иронической заботливостью, а потом спросил, чем я занимаюсь. Я объяснила, что работаю в художественном фонде. Веки у него сразу отяжелели от скуки. Но он меня дослушал, и у него родилась мысль.
— Вам надо вложить деньги в новый журнал. Подозреваю, что для этого вы и пришли — подарить мне наличные.
Я сказала, что мы работаем только с индивидуальными художниками.
— А я вам взамен предоставлю пятьдесят индивидуальных художников.
Я сказала:
— Наверное, можно было бы посмотреть ваш бизнес-план.
– Бизнес-план?
Я просто слышала это выражение и правильно догадалась, что оно закроет тему.
Ознакомительная версия.
