На всякий случай я подошёл к несчастному Мехмету, пошевелил ногой труп… тот был дохлее дохлого ишака. Слезы навернулись на мои глаза… издох бедолага, сколько вдов оставил и сирот горемычных, скольким чинам и ментам бакшишу не додал… я готов был рыдать по несчастным Верке с Надькой, которым теперь обездоленные бакинские вдовушки живьём глаза выцарапают и уши отгрызут… я жалел ветеранов и пенсионерок, которым Мехмет иногда даром дарил гнилые луковицы и червивую тухлятину, теперь им придётся просто помирать с голоду… я плакал по тысячам мальчуганов и девчонок, которые покупали дозы у доброго Мехмета и которые теперь будут биться в корчах по своим подвалам, пока не найдут нового благодетеля… я сокрушался по всей обездоленной Россиянии…
Но долго мне рыдать и сокрушаться не пришлось. С двух сторон разом, со скрипом и лязгом распахнулись двери. И в дворцовый ларёк ворвалось десятка три разъярённых лиц рыночной национальности. Суки-девки, белобрысые, донесли! В руках у пастухов-джигитов были ломы, ножи, монтировки и топоры. Они дико вопили и клацали зубами, извергая проклятия, от которых волосы вставали дыбом. За спинами этих «лиц» маячило с полсотни русских милиционеров и омоновцев, готовых всецело поддержать их в священном джихаде с проклятым русским фашизмом.
Я догадался, что нас сейчас забьют насмерть. Но Кеша оказался не столь догадливым. Первым четверым он свернул челюсти и переломал хребты в мгновение ока. Я не знаю, где он набрался этих приёмов, но бил он коротко, жестоко и беспощадно. На каждое «рыночное лицо» хватало одного удара в рожу. Это был явно не голливудский фильм, где били, вставали, били, вставали и так до до конца кассеты. Кеша бил не по-киношному. Он бил очень жизненно и натурально. Смертным боем. Пока я собрался с мыслями, припомнив свой боевой опыт, и двинул ему на помощь, на полу уже валялись в корчах или бездвижно не меньше двенадцати нерусских неишаков. Их золотые зубы валялись отдельно.
А Кеша только входил в раж. Он трезвел.
Недаром я намекал про вытрезвитель.
Милиция и охрана, видя, что бакшиш скоро будет брать не с кого, начинали расходиться. А Кеша всё молотил и молотил совершенно очумелое "национальное меньшинство". Теперь он гонялся за этими пастухами русских отар по всему балагану. Он бил несчастных насмерть, с несусветной русской удалью и богатырским размахом, как в добрые старые времена их били Илья Муромец с Алёшей Поповичем, Добрыня Никитич с Василием Буслаевичем… да и все прочие былинные и небылинные герои, которые наверняка были оголтелыми и махровыми русскими фашистами.
Это было просто какое-то мамаево побоище.
Незванным «соловьям-разбойникам» не помогали ни топоры, ни ломы с ножами. Когда двое золотозубых выскочили из-под прилавков с «калашами», Кеша, просто сшиб их с ног трупом бывшего сородича, а потом аккуратно свернул им шеи. Один «калаш» он пнул мне ногой со словами:
— Прикроешь в случае чего!
Он знал, что я прикрою.
Второй он взял в руку как дубинку. Выпил из горлышка бутылку «гжелки» и выскочил на воздух. Полтора часа я бегал за ним следом по всему гадюшнику. И не мог его остановить. Кеша разыскивал прячущихся повсюду в ужасе печенегов, бил их, вязал и брал в полон… Восторженные посетители «помойки» ликовали и радовались, будто рязанцы, восставшие на ордынских баскаков и предвкушающие скорое освобождение любимой родины. А ещё через полчаса он сгрёб всех полоненных в центральную, самую глубокую лужу гадюшника, самую мерзкую и зловонную лужу, выпил ещё бутылку, объявил рынок первой свободной от ордынского ига территорией Россиянии и собрался рубить нехристям головы да насаживать их на колья… Но тут приехали его мордовороты на перламутровом лимузине. И нас обоих увезли отсыпаться.
В затемненное окошко я наблюдал, как расходились отары, как опрянувшие пастухи гнали их пинками и визжали что-то беззвучное золотыми ртами… Орда восстанавливала своё узаконенное властями иго на первой и последней свободной территории свободной и счастливой Россиянии. Куликова поля не предвиделось…
Но Кеша уже дремал, улыбаясь во сне, пребывая в сладких неземных грёзах. Наверное, ему снился поп Гапон, рассуждающий с трибуны о народном счастье и грядущем всеобщем коммунизьме, а может, и повешенный наконец-то старик Ухуельцин… короче что-то доброе, светлое и чистое.
К вечеру, пока Кеша ещё дрых, я узнал из телеящика, что в стране начались повальные облавы и аресты. Внеочередное заседание Боярского Сената запретило тридцать девять партий и общественных движений, оказалось, что все они были фашисткими, нацистскими и шо-винистскими… В столицу срочно введены Таманмиров-ская и Кантеманская спецдивизии, особо преданные самому президент-гауляйтеру, что они уже приступили к порайонной зачистке и прочим спецоперациям… Только в одной Московии уже схвачено и обезврежено свыше ста сорока тысяч фашиствующих скинхедов… главаря, какого-то монаха в черной рясе, вышитой огромными свастиками, пока задержать не удалось, но шли поиски и министры клялись честью, что поймают и доложат лично… Телевизионные гарпии, брызжа слюной, в истерике вопили, что красно-коричневые штурмовики рвутся к власти, что столица захвачена погромщиками, что демократия в опасности и надо срочно вызывать сто дивизий миротворцев из НАТО и что Растропович со своим автоматом уже вылетел на защиту «белого дома»…
Я точно знал, что после Кешиного мордобоя в гадюшнике ничего больше в нашей Россиянии не случилось, злорадное народонаселение уже давно разъехалось по домам и с ужасом смотрело и слушало по таким же телеящикам ужасающие ужасы про этих ужасных русских фашистов. Но я недаром был писателем-душеведом и че-ловеколюбом, я знал, что телевизионная реальность в миллион раз реальней реальной реальности. И ещё я знал — как скажут в телеящике, так и будет. Потому что и Полубоярская Дума, и Сенаторский Синклит, и все министры, патриархии и президентии всё время глядели в телеящики, и все свои помыслы, душевные порывы и возложенные на них «мировым сообществом» обязанности сверяли по сказанному из телеящиков. А патриархий Ридикюль даже повелел все евангелия переталмудить по-новому, изъяв «и судимы будут по написаному в книгах» и вставив взамен «… по сказанному эНТиТиВи». Толко-ватели-экуменисты утверждали, что эН-Ти-Ти-Ви и было тем неизречённым именем бога, которое так долго скрывали праведные и избранные. Ридикюль не опровергал этого публично.
А Кеша всё дрых.
У матросов не было вопросов.
Какой-то мордатый министр-силовик, которого еле втиснули в телеящик, снова каялся в страшных грехах, стучал себя в грудь, винился, что недобил с ещё того раза всех русских фашистов, но непременно добьёт их в этот раз, даже если для этого придётся в целях переёма опыта объездить весь мир и выбить из правительства на это дополнительные сто миллиардов евродолларов… Телегарпии требовали у него «перед лицом мировой общественности» гарантий, и министр клялся партбилетом, осенял себя крестным знамением, беспрерывно твердил «гадом буду» и «зуб отдам», щёлкая себя ногтем по золотой фиксе. Теледиве этой фиксы было маловато, и она брезгливо воротилась от министра, аппелируя больше к мнению настоящего Белого Дома. По другим четырём программам показывали, как дюжие борцы за демократию в чёрных масках и пятнистых робах врывались в бесчисленные русско-фашистские логова и дубасили прикладами, били головами о стены, бросали на пол, выкручивали руки, заковывали в наручники каких-то бесчисленных фашистов явно самой фашистской русско-славянской национальности. Всё это вселяло уверенность, что в самое ближайшее время с фашистами и русскими в Россиянии наконец-то будет покончено.
А Кеша всё дрых.
Дурной пример заразителен. Глядя на него, провалился в дурное забытьё и я. Мне снились столь кошмарные фашисты в рясах со свастиками и рогатых касках с православными крестами, что всю ночь я орал благим матом, требуя, чтобы и нам прислали для охраны Растроповича с автоматом.
В холодном поту очнулся я от твёрдого и вкрадчивого голоса президент-гауляйтера Перельмутера фон Утопи-литца. Теперь он самолично сидел в телеящике и обращался к народу:
— Господа, — говорил он олигархам, банкирам, нищим и бомжам, — демократия и реформы в опасности! Демократию и реформы не делают в белых перчатках! Вы знаете, что процент от процента валового продукта за прошедшие годы вырос на полтора процента относительно отношения процентов… и это бесспорная заслуга демократии и реформ. И вот тогда, господа, когда мы столь успешно интегрируемся в интеграцию, европеизируемся в Европу и американизируемся в Амэурыку находятся силы, мечтающие о старом… И это тогда, когда все прогрессивные силы планеты не на жизнь, а на смерть борятся с международным терроризмом и русским фашизмом! Да, господа, совет безопасности президентия всея Россиянии заседал всюю ночь… С благословения наисвятейшего и равноапостольного патриархия его святейшества Ридикюля, великого муфтия всех мусульман, гросс-раввина всех евророссиян иудейского вероисповедания и далай-ламы всех лам (на экране поочередно возникали благообразные лики с бородами, пейсами и голыми черепами) совет принял решение обратиться за помощью к мировому сообществу цивилизованных стран… Уже сейчас я могу доложить вам, господа… — на устах и в глазах фон Пе-ретопильмутера заиграла улыбка человека, с честью выполнившего своё честное дело, — уже на этот час на территорию нашей независимой Россиянии введены ограниченные миротворческие контингента наших самых лучших друзей и партнеров из Северо-атлантического миротворческого альянса… Да, господа, уже семь тысяч тяжёлых транспортных самолётов наших партнёров приземляются на всех аэродромах и всех авиабазах нашей необъятной и любимой родины. По первичным договорённостям только за эту ночь на помощь демократии и реформам должно быть переброшено не менее десяти миллионов миротворцев в голубых, зеленых, серых и крапчатых касках… — он сделал паузу, чтобы благодарные россияне смогли оценить всю широту его президентской широты и всю глубину глубокой дружбы россиянского народа с альянсом, а потом добавил с лукавым прищуром Санта-Клауса, одаряющего подарками: — и это ещё не всё! К концу недели мы совместно с Брюсселем и Пентагоном, нашими самыми большими друзьями без галстуков, намерены увеличить гуманитарную помощь нам до ста миллионов касок и штыков… На этот раз русский фашизм и международный терроризм в Россиянии не пройдут! Ура, дорогие россияне, ура-аа!
