Этого оказалось достаточно, чтобы Гольцов вновь испытал то тяжелое нестерпимое возбуждение, которое вчера настигло его в прихожей мельниковской квартиры. Заметив, что состояние партнера изменилось, Жанка мгновенно вскочила, повернулась к нему спиной и призывно оголила ягодицы, не забывая поводить ими так, что у Гольцова задрожали руки.
– Трусы-то сними, – обернувшись, напомнила Мельникова и вновь принялась призывно извиваться перед ошарашенным Анатолием.
– Сейчас, – засуетился тот, и момент оказался упущен.
– Че? – не удержалась Жанна. – Опал?
– Подожди, – смутился Гольцов, пытаясь возродить в себе то состояние, которое привело его сюда.
– А че ждать-то? – искренне удивилась Мельникова и, уложив Анатолия рядом с собой, прильнула к его бедрам, а дальше все произошло ровно по тому сценарию, который был хорошо известен Гольцову со времен ранней молодости, когда в повсюду открывавшихся видеопрокатах за энную сумму в день выдавались видеокассеты с привлекательной пометкой «ЭРОТИКА».
Почувствовав, что Гольцов получит свое удовольствие раньше, чем она сама, Жанна быстро перевернулась на спину и глухо произнесла:
– Ну давай, Толян, трахни меня.
И тогда Гольцов незамедлительно приступил к выполнению поставленной цели, при этом стараясь не смотреть на Мельникову, на то, как она манерно облизывает губы и вьется под ним юркой ящеркой, не забывая при этом стонать и приговаривать что-то, напоминающее: «Ну давай, Толян… Давай… Сильнее… Сильнее». И Толян старался изо всех сил, закрыв глаза и механически двигаясь ровно до того момента, пока страшным взрывом не разлетелось сознание, а тело не содрогнулось так, что Жанка пискнула, взревела, а потом замерла, обхватив ногами его бедра.
Высвободившись из объятий, потный и обессиленный, Гольцов упал рядом, закрыл глаза и вытянулся в струнку, непроизвольно отодвинувшись от Мельниковой.
– Куда? – тут же возмутилась Жанка и, опершись на локоть, повернулась на бок. – Ну че? Как тебе мой производственный станок? Не хуже, чем Анькин?
Анатолия замутило.
– Я же тебе говорила, – как ни в чем не бывало, продолжала Мельникова, – зря ты, дурак, от меня бегал!.. Коля… Аня… На хер они нужны, Коля-Аня. Давай! Получай удовольствие! Че молчишь-то? Думаешь, когда опять? Можем прям щас, – предложила она и соскользнула с дивана. – Иди сюда.
– Не сейчас… – еле выговорил Гольцов, избегая смотреть на Жанку, призывно раздвинувшую ноги.
Сказанное Мельниковой не выходило у него из головы. Как странно: то, что обещало быть удовольствием, превратилось в грубое надругательство над человеческим достоинством. «Такое, – подумал он, – если и допустимо, то среди сексуально озабоченных подростков и примитивно устроенных шлюх, но никак не среди влюбленных друг в друга мужчин и женщин. Впрочем, о какой влюбленности я говорю?» – самому себе удивился Гольцов и смело назвал причины, побудившие его сегодня изменить жене: дутое мужское тщеславие, похоть и порочное любопытство.
Заметив, что Анатолий изменился в лице, Жанна насторожилась и села:
– Ты че, Толян? – Голос ее зазвучал тревожно, она занервничала.
– Мне нужно домой… – Гольцов начал собираться.
– Зачем?
Анатолий не ответил.
– Тебе че, не понравилось?
Гольцов снова промолчал, никак не решаясь встать с дивана голым.
– На, – проницательная Мельникова быстро поняла, чего он хочет, и бросила ему валявшиеся на полу трусы и брюки. – Мне отвернуться? – Она попробовала пошутить, но безуспешно. – Да ё-мое, Толик, че случилось-то?
– Я не могу… – промямлил Гольцов, застегивая ширинку.
– Это я вижу. – Жанка изо всех сил бодрилась, но по тому, как она стянула с дивана одну из шелковых простыней, чтобы прикрыться, было ясно – ей не по себе.
– Не могу с тобой… прости…
– А с ней?
– Я люблю ее, Жан… – не выдержал Анатолий и в сердцах добавил: – Зря мы все это затеяли…
– А это не только мы затеяли, – ехидно усмехнулась Жанна и уставилась на Гольцова.
– А кто еще? – Анатолию показалось, что в груди остановилось сердце, он тут же подумал об Анне.
– А никто, – ушла от ответа Мельникова и, обернувшись простыней, подошла к Гольцову: – Чмо ты, Толя.
– Чмо… – повторил за нею он и опустил голову: смотреть на раздавленную отказом Жанку было просто невыносимо.
– Уходи, – приказала Мельникова, но из комнаты не вышла. – И прибери свое барахло.
– Сейчас, – засуетился Анатолий и бросился подбирать разбросанные по полу вещи. Одного носка не хватало. Можно, конечно, было плюнуть и уйти, но как-то было неловко оставлять после себя Жанне хоть что-то, тем более один носок.
И тогда Гольцов опустился на колени и начал шарить под диваном: не там ли? Носка не было, но зато под руку попалось что-то твердое. И, недолго думая, Анатолий вытащил находку на свет божий. Оказалось – миниатюрная подвеска, точно такая же, как у его Ани, – крошечная улитка: муранское стекло с золотом. «Таких совпадений не бывает, она была здесь», – вздрогнул Гольцов и почувствовал себя в западне. Теперь, если все подтвердится, упрекнуть жену в неверности было так же нереально, как и рассказать ей о своей собственной. Никогда еще мир не казался Анатолию таким сложным и непримиримым к его промахам.
«Черт бы побрал эту Мельникову!» – негодовал Гольцов, медленно спускаясь с шестого этажа. Но настоящей злости не было. Круг, который замкнулся на Жанне, на самом деле был очерчен его собственной рукой. «При чем здесь она?! Как говорят – по обоюдному согласию и без принуждения приглашающей стороны», – признал Анатолий и от этого почувствовал себя еще омерзительнее. Он вспомнил свой недавний разговор с сыном, свои слова о том, что однолюб. Вспомнил, как гордился тем, что познал одну-единственную женщину, Анну, и это к сорока пяти годам, когда донжуанский список его сверстников переваливает хотя бы за десять. И вот теперь появилась другая – чужая, манкая, но жизнь от этого, как выяснилось, не заиграла новыми красками. Наоборот, перед Гольцовым открылись стороны, ранее ему неведомые, но, ей-богу, он предпочел бы не знать об их существовании, не томиться от похоти и не слышать слов, которыми объясняются вспотевшие от возбуждения подростки, таким образом подбадривая друг друга, чтобы невзначай не выдать своей растерянности перед этим соблазнительным и пугающим миром взрослых. А ведь Серега его предупреждал: «Надо любить это дело…» «Знал ведь, черт, о чем говорил!» – не мог не признать его правоты Анатолий, судорожно сжимая в руке проклятую подвеску.
Выйдя из подъезда, Гольцов растерянно повертел головой по сторонам в поисках машины, даже не сразу сообразив, что оставил ее возле гастронома. Пока ориентировался на местности, сделал вокруг мельниковского дома несколько кругов, интуитивно пытаясь отложить встречу с женой на неопределенный срок. Правда, при этом, и Анатолий не мог этого не понимать, возникала другая опасность – Жанна, теперь вызывавшая в нем смешанное чувство брезгливости и жалости одновременно. «Вот я и сел между двух стульев», – печально признался самому себе Гольцов и заторопился к магазину, пообещав, что больше никогда не появится в этом микрорайоне.
С неожиданной для такого случая ясностью Анатолий составил для себя примерный план действий в отношении Анны: «Сначала поинтересуюсь, почему не надевает мой подарок. Потом – попрошу надеть. Если признается, что потеряла подвеску – предъявлю эту чертову улитку. Пусть потом объясняется, где была». Пробыв какое-то время в состоянии воодушевления и решимости, Гольцов вскоре сник, потому что улитка грозилась превратиться в грозную улику, свидетельствующую против него самого. «Не буду ничего выяснять», – отказался от разработанной стратегии Анатолий и через секунду почувствовал, как поднимается давление: голова словно увеличивалась в размерах, как будто кто-то плотно набил ее изнутри ватой.
«Как же дальше мне жить с этим?!» – ужаснулся Гольцов, представив, что всякий раз, глядя на жену, он будет испытывать ревность и мучиться подозрениями. – Не лучше ли сразу начистоту?» – задумался Анатолий, но готовности признаться в содеянном не ощутил. Не появилась она и в момент, когда Гольцов въехал к себе во двор, припарковал машину, выкурил неизвестно какую по счету сигарету. В какое-то мгновение у него даже появилось желание перезвонить Сергею, но потом он вспомнил о пережитом фиаско и отказался от этой мысли: «После драки кулаками не машут».
Уговаривая вести себя как ни в чем не бывало, Анатолий вошел в подъезд с бьющимся сердцем, суеверно загадав, что, если навстречу ему попадется женщина, все будет нормально, если мужчина – значит, не повезло. Каково же было его удивление, когда вместо соседей ему под ноги бросилась сукотная кошка, и Гольцов долго смотрел ей вслед, гадая, что бы это значило. «Может, к гостям?» – предположил он и позвонил в дверь.
