— Понимаю, — отвечает она. — Понимаю ваше желание. Но… дело в том, что… мы не можем… — Она вдруг переходит на незнакомый язык — видимо, финский, — бормочет что-то под нос, глядя на картины, и отворачивается от них. — Во всяком случае, сейчас я не могу их забрать.
— Но…
— Феликс, не могу я их засунуть к Симми в багажник. Прошу, поймите. Ведь это же… Для них нужна специальная упаковка, страховка. Нужен профессиональный перевозчик предметов искусства.
— Вот как?
— Да. Если хотите, дам телефон. Я просто не знаю… — она забирает у Феликса ребенка, — не знаю, что скажет на это Тед. — Она смотрит на малыша, поправляет ему шапочку. — Мне пора.
Феликс идет за ней следом по лестнице, провожает до дверей, на залитую светом улицу. Пока Элина сажает малыша в кресло, Феликс пристраивает на пассажирском сиденье пишущую машинку.
Феликс и Элина стоят на тротуаре лицом друг к другу.
— Передай ему, — просит Феликс, — передай…
Элина кивает:
— Хорошо.
— И дашь телефон перевозчика?
Элина снова кивает.
Феликс целует ее в обе щеки:
— Спасибо.
Элина неожиданно крепко обнимает его. Феликс ошарашен, он едва сдерживает слезы. Он опирается на хрупкое плечо подруги сына, стоя под сентябрьским солнцем, щурясь от света.
Феликс чувствует тепло ее рук даже после того, как Элина села в машину и машина скрылась за углом. Он стоит на тротуаре и глядит в одну точку, будто ждет ее возвращения, будто боится разрушить волшебство.
Элина стоит в пробке на Пентонвилл-роуд. Впереди, словно ледник, тянется цепочка машин, сверкая стеклом и хромом. На перекрестках тоже ждут автомобили, чтобы влиться в поток. Элина оглядывается на Иону — малыш спит, посасывая большой палец. Элина включает радио, но слышны лишь помехи, унылые, как завывание вьюги. Элина жмет на кнопки, крутит рычаги; изредка сквозь вой пробивается чей-то голос, но слов не разобрать. Элина выключает радио, смотрит на пишущую машинку на соседнем сиденье. Держась одной рукой за руль, другой она проводит по металлическому корпусу, трогает валик, литеры, клавиши, будто ждущие, что кто-то нажмет на них. Смотрит на дорогу, где бесцельно мигают огни светофора: красный, желтый, зеленый, снова красный. И опять глядит на пишущую машинку, на Иону, смотрит, как колышутся на ветру ветви платана, роняя листья на крыши машин. Один листок прилип к ветровому стеклу; Элина разглядывает его восковую зелень, прожилки, жесткий черенок, и тут ее осеняет.
Она бросает взгляд на часы, достает из сумочки мобильник, звонит Симми.
— Как он? — спрашивает она. — Ничего, если я задержусь? — И, мигнув поворотником, сворачивает в пустой переулок.
Проходит несколько часов. Элина так увлеклась, что превысила время стоянки, и ей выписали штраф; штрафной талон она прячет в сумочку. Когда она возвращается, в доме тишина. Кажется, будто после ее ухода прошли не часы, а дни, недели. С сумочкой через плечо и Ионой в слинге Элина поднимается по лестнице.
— Привет! — кричит она. — Я вернулась!
Симми ждет наверху.
— Как дела? — шепчет Элина.
— Ничего. Он спал, но сейчас, наверное, проснулся. Я как раз хотел спуститься, вскипятить чаю. Заходи.
Элина заходит в спальню. Тед лежит в постели, под пуховым одеялом, точь-в-точь как перед ее уходом — сжавшись, лицом к стене.
— Тед? Прости, я задержалась. Как себя чувствуешь? Погода чудесная.
Элина садится на кровать, Иону опускает на пол, дав ему любимую деревянную погремушку.
— Тед, — повторяет она. По дыханию видно, что он не спит. Но он не двигается.
Элина устраивается поудобнее, сумочку ставит рядом.
— Знаешь что? — продолжает она, слегка обняв Теда. — Я узнала, что Тед — не настоящее твое имя. Она называла тебя по-другому.
Элина ждет. Тед не отвечает, но, по всему видно, слушает. Элина роется в сумочке, достает кипу бумаг.
— Я была в газетном архиве. Мне там здорово помогли! Я столько всего нашла. — Она раскладывает бумаги на кровати, перебирает. — Лекси была художественным критиком. Писала статьи о Пикассо, Хоппере,[34] Джаспере Джонсе,[35] Джакометти. Она была знакома с Фрэнсисом Бэконом и Люсьеном Фрейдом. И с Джоном Дикином — со всем их кругом. Брала интервью у Ива Кляйна, Юджина Фитцджеральда и Сальвадора Дали. Ужинала с Энди Уорхолом[36] в Нью-Йорке. Слышишь? С самим Энди Уорхолом. А еще… — Элина роется в бумагах, — ее даже посылали во Вьетнам. Представляешь? Где-то здесь есть статья о жизни в Сайгоне во время войны. Где-то здесь. Никак не найду. Может, там она и встретилась с твоим отцом. Спроси у него. В общем, она написала сотни статей, сотни. И часть я принесла. Тед! Хочешь посмотреть? Вот.
Элина берет стопку и, перегнувшись через лежащего Теда, подносит к самому его лицу. Глаза Теда закрыты. Губы сухие, в трещинах, как от жажды. Слышно, как внизу Симми ходит по кухне, открывает кран, наливает воды в чайник.
— Тед! — Голос ее срывается, будто Элина вот-вот заплачет. — Вот ее фотография, на балконе. Видишь? Во Флоренции. Взгляни. Здесь она старше, чем на том, другом снимке. Тед, взгляни, прошу. — Элина прижимается щекой к его руке. — Пожалуйста.
Элина выпрямляется, вновь листает бумаги.
— И знаешь что еще? — Слезы капают, оставляя на фотокопиях темные прозрачные круги. Элина смахивает слезы, трет рукавом щеки. — Она писала о тебе.
Элина отыскивает нужные страницы — она вспомнила, что в архиве скрепила их.
— Она вела колонку «Материнство: вести с передовой». — Элина глубоко вздыхает. — Это о тебе. Почитать?
Заметив, что рука Теда дрогнула, Элина следит за ним затаив дыхание. Шевельнется ли? Заговорит ли? Рука поднимается, скребет в затылке, но Тед по-прежнему молчит.
— Вот первая, — объясняет Элина. — Я их разложила по порядку. Слушай. «Я пишу, а в той же комнате спит мой сын. Он прожил на свете двести пятнадцать дней. Живем мы в одной комнате, он и я. У него три зуба и два имени. Теодор — так его называет патронажная медсестра, и Тео — так зову его я». Слышишь? — Элина кладет бумаги на кровать, берет Теда за руку. — Она называла тебя Тео.
Тед шевельнулся под одеялом, повернул голову. Элина видит, что глаза его открыты. Чувствует, как его пальцы сжали ее руку, и слышит от него первые за всю неделю слова:
— Читай дальше, Эл. Дальше.
И Элина продолжает.
Я не написала бы эту книгу без помощи и поддержки многих людей. От души благодарю
Уильяма Сатклиффа
Викторию Хоббс
Мэри-Энн Харрингтон
Дженну Джонсон
Франсуазу Триффо
Сьюзен О’Фаррелл
Дэйзи Донован
Бриджит О’Фаррелл
Рут Метцштейн
Кроме того, мне очень помогли книги: Джонатан Фрайер, «Сохо в пятидесятых-шестидесятых годах» (National Portrait Gallery publications, 1998); Доминик Сэндбрук, «Славные времена: история Великобритании от Суэца до „Битлз“» (Abacus, 2005).
THE HAND THAT FIRST HELD MINE
Maggie O'Farrell
THE HAND THAT FIRST HELD MINE by Maggie O’Farrell Copyright
© 2010 by Maggie O’Farrell
© Марина Извекова, перевод, 2013
© «Фантом Пресс», оформление, 2013
© «Фантом Пресс», «ЭКСМО», издание, 2013
Джон Донн. Священные сонеты. Сонет X. Перевод Д. В. Щедровицкого.
Пьеро делла Франческа (ок. 1420–1492) — итальянский художник и теоретик, представитель раннего Возрождения. Андреа дель Сарто (1486/87 — 1531) — итальянский живописец флорентийской школы. — Здесь и далее примеч. перев.
Марсель Дюшан (1887–1968) — французский и американский художник, теоретик искусства, стоявший у истоков дадаизма и сюрреализма.
Привет (фин.).
Колетт (Сидони-Габриэль Колетт, 1873–1954) — французская писательница, одна из звезд «прекрасной эпохи» рубежа XIX и XX столетий.
Барбара Хепворт (1903–1975) — английский скульптор-абстракционист.
Лид (журн.) — первый абзац публикации.
Кикер (журн.) — короткая строка над заголовком, набранная мелким кеглем.
Джон Минтон (1917–1957) — английский художник, иллюстратор, театральный декоратор и преподаватель. Бен Николсон (1894–1982) — английский художник и скульптор-абстракционист. Виллем де Кунинг (1904–1997) — американский художник и скульптор голландского происхождения, один из лидеров абстрактного экспрессионизма. Ив Кляйн (1928–1962) — французский художник-новатор. Фрэнсис Бэкон (1909–1992) — английский художник-экспрессионист. Люсьен Фрейд (1922–2011) — британский художник немецко-еврейского происхождения, специализировавшийся на портретной живописи и обнаженной натуре, мастер психологического портрета.
