Я бью себя со всей силы в живот, но я знаю, что проклятому раку на это наплевать, он делает то, что хочет. Он появился как вор в моем организме, и именно тогда, когда я его принял, оценил и полюбил, он исчез, как и появился.
Я здоров, какой ужас! А нельзя ли мне поменяться своим здоровьем с кем-нибудь еще, кто им лучше распорядится? Эй, мой ангел! Если ты меня слышишь, я не хочу быть здоровым. Я хочу снова болеть. Это моя просьба.
Я становлюсь на колени и жду. Я чувствовал, когда ангел меня слышит. Сейчас я чувствую, что он больше не слушает меня. Теперь, когда я выздоровел, я перестал интересовать и святого Игоря. Все рушится.
Я вынес все, но это «исцеление» выше моих сил. Это та капля, которая переполняет чашу.
Я слышу, как в коридоре Татьяна сообщает о радостном событии персоналу больницы.
– Игорь поправился, Игорь поправился, – напевает она, не понимая, в чем дело.
– Пожалуйста, ангел, отправь мне метастазу в знак дружбы. Ты помогал мне в маленьких проблемах, если ты забудешь меня в большой, ты просто безответственный ангел.
Окно открыто. Я наклоняюсь. Больница высокая. Падение с пятьдесят третьего этажа должно сработать.
Действовать не раздумывая. Главное – не думать, иначе не хватит храбрости. Я прыгаю. Камнем лечу вниз.
Сквозь окна я успеваю заметить людей, занимающихся своими обычными делами. Некоторые видят меня и делают ртом «о».
«Быстрый или мертвый»? Сейчас я очень быстрый, а скоро буду очень мертвый.
Земля приближается на полной скорости. По-моему, я сморозил глупость. Наверное, нужно было немного подумать.
Земля уже в десяти метрах. Я закрываю глаза. Я едва успеваю почувствовать маленький неприятный момент, когда все кости разбиваются об асфальт. Из твердого я становлюсь жидким. Теперь им больше меня не собрать. Мне очень больно одну секунду, которая, кажется, длится час, а потом все останавливается. Я чувствую, как меня покидает жизнь.
Я развелась с Ричардом. Теперь я появляюсь на публике со своим адвокатом Мюрреем Бенеттом, знаменитым тенором судебных заседаний. За одну неделю он оказался в моей жизни, в моем сердце, в моем теле, в моей квартире и в моих контрактах.
С ним семейная жизнь превращается в постоянный контракт. Он говорит, что жизнь вдвоем, будь пара жената или нет, должна бы регулироваться арендной системой три-шесть-девять, как при найме квартир. Каждые три года, если партнеры не довольны, условия контракта пересматриваются или он расторгается, а если довольны, они остаются вместе еще на три года «в силу автоматического продления соглашения».
В этом вопросе Мюррей непреклонен. «Классический» брак глуп, заявляет он. Это пожизненный контракт, который стороны подписывают, будучи не способны понять его условия, настолько они ослеплены своими чувствами и страхом одиночества. Если супруги заключают его в двадцать лет, он будет действовать примерно семьдесят лет, без возможности внесения каких-либо изменений. А в то же время общество, нравы, сами люди меняются, и наступает момент, когда документ становится устаревшим.
Я смеюсь над всей этой юридической болтовней. Я знаю только, что Мюррей обожает заниматься любовью в самых невероятных позициях. С ним я узнаю то, чего нет даже в «Камасутре». Он приводит меня в совершенно неуместные места, где нас может застать первый встречный. Опасность возбуждает.
Когда мы обедаем с его «бандой», состоящей в основном из бывших подружек, я чувствую, что они на меня злятся за то, что я заняла место последней из них. Когда Мюррей говорит, он смешит всех присутствующих.
– Как и все адвокаты, я ненавижу иметь невинных клиентов. Если тебе удастся защитить невинного, он считает это в порядке вещей. А если проиграешь, он будет ненавидеть тебя как личного врага. А с виновным, если проиграешь, он считает это неизбежным, а если выиграешь, он будет тебе ноги целовать!
Все хохочут. Кроме меня.
Вначале мы определили с Мюрреем свои территории в квартире. Здесь моя комната. Здесь мой кабинет. Здесь лежит моя зубная щетка, а здесь твоя. В шкафах все полки, которые перед глазами, заняты его пиджаками, свитерами и рубашками. Мои вещи лежат или на самом верху, или в самом низу. Такие детали должны были бы сразу меня насторожить.
Изо всех знакомых мужчин у Мюррея сильнее других развито это чувство территории.
Чтобы расширить свою территорию, он готов на все.
У кого пульт от телевизора и кто выбирает программы?
Кто первым идет утром в туалет и в ванную?
Кто там читает газету, не обращая внимания на то, что он занял место?
Кто снимает трубку, когда раздается звонок?
Кто выносит мусор?
Чьи родители придут в гости в воскресенье?
Поскольку я могу бежать от всего этого и найти постоянное убежище в профессии актрисы, я мало участвую в этой ежедневной партизанской войне.
А надо бы было быть начеку. Мне нужно было бы немедленно реагировать, когда он начинал во сне стаскивать с меня все одеяло и я мерзла.
Любовь не прощает все. Ни один из моих прежних обожателей не мог бы представить меня такой мягкой и послушной. Зал, кухня и вестибюль были объявлены нейтральной территорией. Во имя хорошего вкуса Мюррей быстро убрал подальше от входа мои любимые безделушки и заменил их собственными фотографиями в отпуске с его «бывшими». Никакой нормальной пищи в холодильнике больше нет. Он забит купленными в аптеке его любимыми продуктами, странными готовыми блюдами, способствующими похудению.
В зале воцарилось огромное кресло, и опускать свой зад на него запрещается всем.
Когда я ленюсь тратить время на борьбу, моя территория сокращается в соответствующей пропорции. Устав от войны, я оставила Мюррею почти всю мою половину квартиры, лишь бы сохранить маленький кабинет. И то он потребовал убрать замок, чтобы я не могла в нем запираться.
Я побеждена. Однако я не чувствую себя полностью проигравшей, поскольку Мюррей умело ведет переговоры с продюсерами о моих правах на фильмы. Понадобилось его вмешательство в переустройство моего последнего убежища, моего кабинета, чтобы я объявила о своем намерении не возобновлять договор.
Мюррей отнесся к этому свысока.
– Без меня тебе крышка. Наше общество стало настолько юридическим, что продюсеры тебя съедят с потрохами.
Я иду на риск. Нисколько не намереваясь вступать в его «клуб бывших», я прошу его, кроме всего прочего, не пытаться больше увидеться со мной. Тут он выходит из себя. Он заявляет, что своим успехом я целиком обязана ему. «Без меня ты никогда бы не стала известной актрисой». В связи с этим он требует половину всего, что я заработала за время нашей совместной жизни. Я соглашаюсь, не торгуясь. Действительно, он сделал мою жизнь такой трудной и я чувствовала себя в такой тесноте на территории, сокращавшейся как шагреневая кожа, что я соглашалась на все предложенные роли, и мои доходы сильно возросли. Моя мигрень возобновилась с новой силой. Я умоляю своего агента Билли Уотса помочь мне с этим.
– Есть два решения, – говорит он. – Первое, классическое, это поехать в Париж к профессору Жану-Бенуа Дюпюи, французскому специалисту по мигрени и спазмофилии. Второе – проконсультироваться у моего нового медиума.
– Ты больше не ходишь к Людивин?
– После успеха ее частных консультаций она создала некую группу мыслителей, которая тоже пользовалась успехом. Тогда она, к несчастью, основала секту под названием ОИВ. «Охранители истинной веры». Они не злые, но проводят свои собрания в специальных одеждах, вступительные взносы очень высоки, а того, кто хочет выйти, они «отлучают». Этого было достаточно, чтобы отрезвить меня. Теперь они требуют, чтобы их признали как полноправную религию.
– А кто твой новый гений?
– Улисс Пападопулос. Это бывший монах-отшельник. Кажется, с ним происходили потрясающие вещи. С тех пор у него появился дар, он напрямую общается с ангелами. Он поможет тебе войти в контакт с твоим ангелом-хранителем, и тот объяснит причину твоих постоянных головных болей.
– Ты думаешь, можно напрямую беседовать со своим ангелом-хранителем, не… как бы это сказать… не отвлекая его от работы?
Дыхание. Женщины и мужчины не воспринимают мир одинаково. Для большинства мужчин события развиваются линейно. Женщины, напротив, могут воспринимать мир волнообразно. Возможно, из-за того, что они каждый месяц получают подтверждение, что то, что создается, может исчезнуть и воссоздаться заново. Поэтому они ощущают вселенную как постоянную пульсацию. В их теле подсознательно скрыта фундаментальная тайна: все, что растет, уменьшается, а все, что поднимается, опускается. Все «дышит», и не нужно бояться того, что за вдохом следует выдох. Самое худшее – это попытаться остановить или заблокировать дыхание. Тогда неминуемо задохнешься.
