Год рождения и адрес были записаны правильно.
– Где это – деревня Козловщина?
– Каля Слонима. Прыбыцце в Германию три дня назад.
Я посмотрел на календарь. 22 июня… Вдруг до меня дошло:
– А знаете, Наталья, какое сегодня число?
– Якое?
– 22 июня…
– Ну и што?
– А что случилось шестьдесят лет назад?.. «Ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася…»
– «…война»! Аха! Гасподзь бог!.. Прауда… – завозилась, заквохтала Наталья. – Это над жа такое!.. Ах, Матерь Божия!.. Плахи знак!..
– Вот именно… Сегодня война началась, народ воюет, а мы тут с немцами сидим, бумаги пишем… – согласился я (мне тоже на секунду стало не по себе).
Заметив наши переговоры и смущенные лица, фрау Грюн спросила:
– Что, вопросы какие-нибудь? – (Она заканчивала отщелкивать китайцев, немым рядом стоящих у стены в очереди к поляроиду.)
– Ничего. Просто вспомнили, что шестьдесят лет назад началась война между Германией и Советским Союзом.
– Как?.. Война же началась в 1939 году? – удивилась фрау Грюн.
– Это для вас. А для нас война началась 22 июня 1941 года. Все советские фильмы, книги и песни называют эту дату…
– Ну, и видите, чем все это закончилось? – И фрау Грюн резко обвела рукой комнату, вызвав этим жестом страх у отшатнувшихся китайцев и замешательство у щетинистого папы-курда, который уже входил в комнату (за ним чутко замерло все семейство). Дальше маячила флегматичная фигура Рахима.
– Аха, – покачала головой Наталья. – Хто жа думал когда?.. Вот как судьба вертиць рабом Божиим!.. Пришлося родину бросиць… Или родина цябе бросила…
Сойдясь на том, что шестьдесят лет назад мы бы тут не сидели, мы обсудили последний пункт: вероисповедание. Наталья сказала, что у них в Белоруссии много не только католиков, но и лютеран. Она лично перешла из католичества в «лютерьянство», потому что это правильная религия: соблюдаются законы Христовы, люди живут чище, чем католики, которые в золоте и разврате тысячу лет купаются.
– За гэта и страдаю, – неопределенно добавила она, перебирая страницы Библии.
– Так, надо идти. Прочтите из Библии что-нибудь. Где откроется, – попросил я неожиданно для себя самого.
Она открыла страницу, прочла:
– «Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать».
Я усмехнулся:
– Видите, не мы одни – все непослушны. Откуда это?
– Послание ко римлянам.
– К вашим врагам, значит.
– Врагов у христианина нет, есць заблудшия. Их надобна вернуць на путь истинной…
«Некоторых даже в наручниках…». Я встал, уступая место Линь Минь, которая готовилась уточнять ксилофон иероглифов. Молчаливая стайка бледных от волнения китайцев выстроилась у стола. А к фотоаппарату степенно пошел кряжистый и волосатый, как шмель, папа-курд (семейство стояло у стены и с благоговением взирало то на него, то на фрау Грюн).
По дороге на второй этаж я сказал Наталье, чтобы она следила за датами, не путалась в днях и числах – это оставляет плохое впечатление у немцев, любящих точность.
– Аха, аха, – мелко кивала она, крестясь одной рукой, другой прижав книги к обширной груди. – Поняла. Правильна. Усе точна говорыть буду…
«Они и сами все по штампам и штемпелям в паспорте увидят», – хотел добавить я, но промолчал – зачем травмировать человека? Пусть хоть немного поживет в надеждах, что вот, завтра вдруг все изменится: дадут денег, квартиру, визу, работу, живи – не хочу.
Шнайдер встретил нас как старых знакомых:
– Доброе утро!.. Садитесь!.. Вы тоже были в том автобусе в Кельне? – любезно осведомился он у Натальи, которую окинул внимательно-быстрым взглядом.
– Аха, – потупилась она. – Была.
И веско положила Библию на видное место. Шнайдер увидел крест на обложке, но промолчал, погладил седой бобрик и задумчиво, как бы вспоминая, произнес:
– Митинг, газеты, участок, статья № 361, повестки, адвокат, побег?
Я перевел эту абракадабру, которая, однако, была Наталье как-то понятна – она с испугом уставилась на Шнайдера. Пальцы впились в Библию до побеления.
– Откуда ж ён знаець? – шепотом спросила она у меня.
Я пожал плечами, перевел вопрос.
– От Иисуса Христа, по секрету, – засмеялся Шнайдер. – Оттуда, что все ваши автобусные люди во всех лагерях одну и ту же версию рассказывают… Мы уже ее наизусть знаем. Хорошо, что визы у всех французские… Ну и забитые люди!.. Не понимают, что все лагеря между собой связаны!.. Впрочем, это неудивительно: оказывается, они три века у Польши в батраках ходили, одна дама-библиотекарь из автобуса мне вчера рассказала. И президент теперь у них какой-то чокнутый. Чтобы он после всех своих сограждан тоже к нам не прибежал убежища просить!.. – пошутил Шнайдер.
– Он, говорят, цыган, так что и основание есть. Прибежит последним и по цыганской линии сдастся – дескать, в институт не приняли из-за этого… – предположил я и для верности переспросил у Натальи: – Лукашенко ведь цыган?
– Аха, цыган, чтоб он провалиуся, чтоб яму пусто было, вражине рода человеческага!
– У него шансы есть. И как у цыгана, и как у президента, – подтвердил Шнайдер. – Ну хорошо, начнем.
Он включил диктофон и попросил Наталью полностью назвать себя. Живы ли родители?.. Братья-сестры?.. Бабушки-дедушки?
Все были живы. Услышав много трудной фонетики, он передал мне бланк, куда попросил занести имена и фамилии, хитро избежав ломки глаз и языка.
Житие Натальи было ничем не примечательным: выросла в селе Козловщина, там же ходила в школу, закончила в 78-м году, училась в техникуме в Слониме на счетовода, работала в заводской бухгалтерии. Затем чудесным образом и с Божьей помощью прозрела, перешла в лютеранство и стала посильно помогать в церкви.
– В чем заключалась ваша церковная деятельность? – перебил ее Шнайдер, кивая на Библию.
Наталья притянула к себе книги, уложилась на них большой грудью и начала перечислять:
– Отцу святаму помохала. В хоре пела. Свечи продавала. Царкву прыбирала. Отчеты святаму отцу помохала делаць. Усе, што надо было. Что Бох прикажець – то и делала.
– Платили вам за это?
– Не. Эта так, для души.
– Где церковь расположена?
– В Слониме. От Козловщины поучаса на поезде.
– Хорошо, дальше, пожалуйста.
– А кали лопнул СССР, то хозяевы – директор, парторх, местком, профком – разорвали завод на четыре СП и людей вышвырнули на улицу. Так осталися без куска хлеба.
– Есть у вас семья? – ввернул Шнайдер.
– Аха.
– Дети?
– Тожа, – потупилась она. – Троя.
– От одного мужа? – вдруг прозорливо спросил Шнайдер.
– Не… От троих, – порозовела она.
«Вот тебе и монашка!» – подумал я.
– Дети взрослые?.. Нет?.. Тогда имена и адреса всех детей! – протянул мне Шнайдер бланк.
Мы занялись писаниной, а Шнайдер повернулся к монитору и начал что-то искать в компьютере. Потом вернулся к заводу:
– Итак, что было дальше? Когда вы ушли с завода?
– В 92-м или 93-м. Не ушла, а выпярли. Сами-то хозяевы, ироды, усе растащили, а людям якие-то бумажки, ну, як бы акцыи, раздали. А потом выяснилося, што акцыи эти фиговы, потому что завода няма, а есть чатыре разныя СП, которыя знаць ничага про акции не знаюць, а могуць по дешевке скупиць эту макулатуру, а нет – так иди к шатану…
– Шатану? – не понял я.
– Ну, к бесу… Так оказалися мы усе без работы, без хлеба. – Наталья сокрушенно потерла переплет Библии. – Пришлося усякой ерундой занимацца, чем придецца.
– Чем конкретно? Что вы делали, например?
– Я?.. Газеты продавала.
Шнайдер усмехнулся:
– Видно, очень грамотный народ. Столько продавцов газет!.. Весь автобус говорит, что газеты продавал.
– Я про других не знаю, – обиделась Наталья. – Вот я, Вика и Аля, – (она кивнула на пол), – точна этима занималися. А что другия делали – мне неведомо. И знать не жалаю, – немного заносчиво закончила она.
– А кто это Вика и Аля?
