Ознакомительная версия.
- Бабушка, ты обманываешь меня. Он был толстый, несчастный, у него была замужняя возлюбленная и распутная королева. Условия для творчества - дай Бог каждому. Люкс. А королева, говоришь, склоняла его душу к веселью? Ты кажется, так и выразилась? А королева - это власть. А душа - это от Бога, как и власть... Ну-ну...
Потомуч попытался вылезти, но я ущипнула его за баклажанный нос, и он, задохнувшись от возмущения, принялся цитировать, прямо из кармана, вторую теорему Гёделя: "Если формальная система непротиворечива, то невозможно доказать её непротиворечивость средствами, формализуемыми в этой системе. Не слушай бабушку!". Я задушила его, но Потомуч немедленно воскрес.
- Его собственная земная любовь, графиня Мария Аквино, - назидательно занудствует бабушка, - умерла много раньше Боккаччо, и он больше не любил. Он избавился от цепей Амура. И хотя во "Вступлении" к роману Боккаччо говорит, что его "пламенная любовь... сама собой сошла на нет", - всё ж осталась полная чудаковатой страсти книга, значит, ничто и никуда не сошло, тем более на нет.
- Ты мучаешь меня, бабушка. Ты уверяешь меня в очевидном: земная любовь - как виртуальная лестница в небо. Или как строительный материал для... лестницы на виртуальное небо. И больше ничего в ней нет. Бабушка! Что ты хочешь от меня?
- Уже почти ничего.
- Почему почти, почему ничего? - мне становится страшно до ледяного холода в позвоночнике. - Да что ты рассказываешь про Бокаччо? Банально. Даже Чехова после первого сборника, "В сумерках", один рецензент сравнил с "Бокаччио", как он выразился. Рассказывать, дескать, мастак. Рассказывать!!! Вот что замечают о нас!.. С Джованни можно сравнить абсолютно всех: у него книга бессмертная. Я не могу больше любить мужчину, - вдруг закруглила я свой нелогичный пассаж.
- Некоторые даже перед смертью не понимают этого. А ты словно в бреду, - успокоила меня бабушка. - А вообще-то в этом, земном, что-то есть. Приятно пообниматься, когда кожа к коже... Но ведь ближе - нельзя. Кожа-то непреодолима! Вот и вся твоя земная любовь. До кожи! И стоп. А дальше верь в себя сколько влезет.
- Может, ты так от своей бестелесности говоришь? Может, дай тебе волю, ты под кожу залезешь, а потом будешь возмущаться, что кости мешают, а потом сломаешь кости и так далее...
Бабушка, рассекреченная окончательно, рассмеялась абсолютно счастливо:
- Ты даже не представляешь, насколько удобнее быть душой, чем телом! Впрочем, тебе этого не понять. Никогда.
Всё. Я поняла. Я разговариваю сама с собой. Она - просто моя душа. Мои наихудшие догадки подтвердились. Она лишь выделилась на плотный уровень и показала мне меня. Всё это было зря. Не друга нашла я, не подругу, а всего лишь себя, душу свою. И всё. Всё...
- Хватит, милая, устала я, пойдём домой. Я всё поняла про твоего мужчину-писателя... Толстый, несчастный, умный, книжку написал.
- Ещё немного, - сказала бабушка. - Посидим на дорожку? - она указала на маленькую чистенькую лавочку на берегу стального пруда, сверкавшего своей блестящей водой холодно и высокомерно.
- Посидим.
Я обрадовалась передышке. Тем более что водоёмы - моя слабость. Чем больше воды, тем лучше я понимаю действительность. Вода очищает меня, даже не касаясь меня.
Меня. Я. Как, однако, изменилось это самое я за последний год...
Вода в пруду. Железо. Сталь. Титановая гладь. Сверкает и блестит: это не одно и то же. А бабушка тихо бубнит, отчётливо радуясь моей догадливости:
- Я давно и глубоко убеждена, что счастливые люди романов не пишут. Они просто живут и радуются.
- Могла бы не притворяться...
- Поэтому главный двигатель появления на свет "Декамерона" Джованни Боккаччо, конечно, его мучительница Мария Аквино.
- Ты ничтожество. Ты клоунесса...
- Тут всё было подстроено так, чтобы Джованни не вырвался: весна, апрель, храм, прекрасная неаполитанка, а Неаполь - любимый город Джованни, где он получил и образование, и известность...
- Ты дрянь. Старая пошлячка. Ты паразитка.
- И дальше - судьба тащит его к письменному столу всеми способами: не успел он как следует вчувствоваться (а до встречи с графиней Джованни прекрасно жил в Неаполе восемь лет, и всё было очень хорошо), как вдруг его отец призывает сына вернуться во Флоренцию.
- Он мне надоел! Отстань, чума! И вообще ты перепутала даты.
- Джованни подчиняется и таким образом расстается с графиней на пять лет. Вернуться в Неаполь ему удается только в 1345 году.
- И как же тебя заткнуть?
Потомуч, утомившись логикой, перешёл на лирику: "Ты ей про любовь-то скажи напоследок, а то улетит к себе необразованная... ну скажи, скажи... А, ты сама, небось, всё позабыла. Напоминаю: любовь бывает безбрежная, безграничная, беззаветная, безмерная, безмолвная, безнадёжная, безоглядная, безответная, безотрадная. Безрассудная... Подожди, сейчас переверну страницу..."
- Он уже в очень серьезной известности - как литературной, так и профессионально-юридической. Полагаю, Папа римский знал, кому поручать секретные миссии. В Италии-то, в четырнадцатом век. Так вот, успех успехом, а сердце-то изорвано в клочья. Ну и, наконец, чума.
- Насмотрелась на сердечную кровь - и к нам, на последнюю дорожку, в ХХI век, ещё лакнуть, или хлебнуть... Ты человечинку как любишь: фри? в кляре? в переплёте? в жидком азоте?!
- Словом, избавиться от труда по написанию бессмертного романа Боккаччо уже не мог. Все условия - от несчастной любви до чумы - ему были созданы. Оставалось только захотеть ещё немного пожить. И тут всё за него: смертный возраст поэтов настал. Либо отписывайся о проделанной работе - либо конец. Без вариантов.
- Ты очень сильно мне надоела!
- Я этого и добивалась. Продолжим. Величие Провидения - в каждом штрихе этой истории, - как ни в чём не бывало вещает бабушка.
- Представляю, как провожал тебя Джованни!
- А как всё устроено, как великолепно продумана каждая деталь! - если бы речь шла о режиссуре драматического спектакля. Но ведь так было на самом деле!
Невыносимо. Разговаривать с собственной душой, которая решила уйти, но мстит напоследок, опять болтает о пустяках, ей-то что, её Родитель ждёт, у них там, вероятно, весело и светло: вечность! Какая напасть!.. Подхватить, как заразу, душу, жившую тысячи раз, и в последний миг узнать про её проделки с самим Джованни...
Потомуч всё-таки выбрался из кармана и полетел в аптеку.
- Подчиняясь высшей воле, на прекрасном итальянском языке Боккаччо устраивает свой пир во время своей чумы. Изливает боль души. Но: он очень верно выбирает момент творчества. Не тогда, когда рана кровоточит, а когда от любви остается "... блаженное чувство, какое она обыкновенно вызывает у людей, особенно далеко не заплывающих в бездны её вод...". Оттого, понимаешь, и удался роман на века, что написан не кровью. Меня-то Джованни спас, а я от него смоталась. Досмотрела всё это кино, как он от романа перед гробом отрекался, плюнула и ушла.
Я смотрела на титановую воду и до чёрных слёз хохотала над собой. Она же всё знала заранее! Я представила себе картину: я потеряла Петра, а бабушка заживо лечит меня байками из выдуманного ею же "Декамерона". И рассуждает о литературе. Нет бы прямо сказать: ты - инструмент.
Какой же надо быть дурой, чтобы не понять всего этого раньше.
- Поняла, поняла! Ну пожалуйста, ну хватит. Моя песенка спета, я сама виновата, ты всё мне объяснила. В следующий раз...
- Следующего не будет, - уточнила бабушка. - Так вот. Даже потеряв страстную земную любовь, можно спасти душу и обрести бессмертие, - вот, по-моему, что хотел сказать Господь человечеству всей этой историей с книгой Джованни Боккаччо. От любой - даже самой великой - страсти остаются, в конце концов, байки и побасенки. Потом трупы. А поначалу человеку земному, склонному преувеличивать значение своей земной любви, не понимающему, что всё это - Игра, всё мерещится что-то великое. К такому человеку применяются воспитательные меры от несчастной любви до чумы.
- Ты могла бы и раньше напомнить мне о нём. Всё? Я тебя не спасла, поскольку тело не может этого сделать по определению. Теперь всё?
- Да, пока всё. На этом всё и закончилось.
- Бабушка, ты твёрдо решила уйти? Так уходи.
- Мне тут больше нечего делать. Не с тобой же разговаривать. Как же вас, людей, дурят!..
- А кто будет пестовать Давида, когда его выпустят?
- Не грузи меня своей фирменной ответственностью. Он пришёл, он ушёл. Он сам хотел изменений в своей траектории.
- И он теперь безмозглый. На всю голову.
- Ну уж точно не из-за меня. Он материализовал свои собственные чаяния и возможности. Сам увеличил свою скорость проживания. Полез в чужую душу! Конкретно - в твою, если ты помнишь. То есть в меня. Если б он попал в депутаты, было бы то же самое. Властолюбие - грех. Ты об этом слыхала? И фабулу нельзя изменить: она уже написана. Поверь мне. Поддаётся только сюжет и жанр описания.
- О! Кажется, мы опять вернулись к литературе. Бабуль, а у него жена есть?
Ознакомительная версия.
