Вернувшись в каюту, он упорно искал в приемнике миссионерскую станцию. Она развлекала его почти каждую ночь после пересечения сороковой параллели. Но на этот раз ее не было в эфире.
На пятидесятой широте к югу от экватора Браун закрепил полусферы фонаря рубки, хотя небо было по-прежнему ясным, а ветер слабым. Чтобы плексиглас не терял прозрачности, Оуэн промыл его составом для подводных масок. При хорошей погоде он решил держать фонарь открытым. Вечером он опять искал миссионерскую станцию, а нашел очередных физиков.
"Что мы должны сказать, — вопрошал новоявленный Бор, — о частицах, проделывающих свой путь в мнимом времени? Как время может быть мнимым? Тем не менее может. Поскольку мнимое время оказывает влияние на континуум в такой же степени, как и так называемое реальное время. Как мы можем говорить о путях, проделанных в мнимом времени?"
Голос затерялся среди помех. Этой ночью Браун не мог заснуть. Боль в натруженных и сбитых пальцах не мешала ему размышлять о мнимом времени — это было все равно что вспоминать о чем-то давно знакомом. При этом казалось, что у всего была какая-то захватывающе-таинственная подоплека, необъяснимо забытая со временем. Весь фокус заключался в том, что вспомнить это можно, только когда попадаешь в трудное положение, так как воспоминание было связано с худшими временами. "Если бы мы могли испытать это, — пришел к убеждению Браун, — то познали бы уровень существования с изначально правильным положением вещей". Он с удовольствием вспоминал голос физика, который представлялся ему испытавшим этот опыт. Но вспомнить он так ничего и не смог.
Новые здания стояли среди болот на поросшей лесом возвышенности, которая называлась Крейвенз-Пойнт. Их было пять, все по тридцать и более этажей, белоснежные внутри и снаружи, сверкавшие стеклом. Интерьеры были отделаны кафелем и алюминием в стиле модерн, одновременно внушавшем надежду и ввергавшем в ностальгию. Они показались Стрикланду чьим-то затерянным миром, ожидавшим возвращения своих обитателей.
Комплекс хорошо смотрелся на фоне январского дня. Джерсийские зольники были скрыты недавно выпавшим снегом, а бухта серебрилась хрусталиками льда. Зимнее небо казалось высоким и чистым.
В фойе на первом этаже главного коммерческого корпуса Стрикланд снимал вернисаж. Тематика выставки была морская: картины изображали буксиры, верфи, пришвартованные траулеры, сухогрузы под парами в ночи. "Они по-настоящему воздушные", — подумал Стрикланд о картинах. От них веяло одиночеством и еще чем-то пугающим. Художник, пожилой литовец с грубым и чувственным лицом, был некогда моряком советского торгового флота, ему удалось перебраться в Штаты, где его пристроил у себя Джек Кэмбл. Отец Энн всегда был готов помочь жертвам коммунизма, к тому же он коллекционировал картины маринистов. Часть сияющих новизной зданий принадлежала ему, а выставка была устроена в честь завершения их строительства. Среди гостей находился Гарри Торн. Сняв и записав все, что считал необходимым, Стрикланд отослал Херси на автофургоне в Нью-Йорк.
Застать Энн одну, после того как ушел ее отец, было нелегко. Работа была сделана, и Стрикланд мог позволить себе довольно продолжительное время наблюдать, как вокруг Энн вьются толстомордые джентльмены в темных костюмах. Они подносили ей белое вино, и она пила его стакан за стаканом. Когда Энн оказалась одна у аркообразного окна, выходящего на залив, он подошел к ней.
— Чем-то напоминает Гинденбург.
— Чем же?
Стрикланд пожал плечами.
— Те же силовые линии. Политика. Нью-Джерси остается фактом.
— Мы будем разрушены и сожжены?
— Я не знаю, — признался Стрикланд. — Вам здесь нравится?
— Мне нравятся картины. Что бы вы там ни говорили. При чем здесь политика?
— Конечно, — согласился Стрикланд. — Больше нет никакой политики.
— О Боже! — воскликнула Энн. — Неужели вам не дает покоя то, что эти люди владеют собственностью? Что художник литовец? Вот уж, действительно, вы последний из большевиков.
— Что вы делаете сегодня вечером? Вы заняты?
— Я еду домой, — ответила Энн. — А разве вы не закончили съемку?
— Не совсем. Есть одно место по дороге, которое я хотел показать вам.
Она посмотрела на него с любопытством.
— Что это за место?
Гарри Торн отделился от очередной группы гостей и подошел к ним. Он посмотрел на Стрикланда с выражением, которое на поверхностный взгляд могло показаться любезным.
— Он всюду, этот малый.
— Я всюду, — согласился Стрикланд, — а вот вас редко где встретишь, господин Торн. Что слышно от Хайлана?
— Как пишут газеты, — сказал Торн, — мистер Хайлан находится в бегах, что может вполне соответствовать действительности.
— Что все-таки произошло, как вы думаете? — спросил его Стрикланд.
— Мы можем никогда не узнать, что произошло. Я не могу отвечать за Мэтти Хайлана. Но каждый, кто имел со мной дело, будет иметь его и дальше.
— Чудно как-то все вышло, — заметил Стрикланд.
— Чудно еще и то, что ваш подручный снимал меня на пленку без всякого предупреждения и разрешения.
Мне бы хотелось, чтобы подобное больше не повторялось.
— О'кей, — пообещал Стрикланд. — Извините.
— Хорошо, что я повидал капитана. — Торн обратился к Энн, имея в виду ее отца. — Мы с ним старые друзья, знаете ли. — Не взглянув на Стрикланда, он отвел Энн в сторону и стал что-то настойчиво нашептывать ей на ухо.
— Мой шофер отвезет вас домой, — услышал Стрикланд. — Я позвоню вам. Нам надо поговорить.
Когда она вернулась, Стрикланд принес ей еще вина.
— Вы нравитесь Торну.
— Он друг папы.
— Ему бы хотелось стать и вашим другом.
— Он расположен ко мне. — Ее язык слегка заплетался. — Думаю, что это неплохо. Он прочно стоит на ногах. Железный малый, как сказал бы папа.
— Послушайте, мне надо обсудить фильм. Может быть, поговорим? Как насчет того, чтобы поехать со мной?
— Я должна возвратиться.
— Зачем?
— Дела всегда найдутся.
— Пойдемте. Я на машине. Мне надо, чтобы вы помогли мне поразмышлять.
Она бросила на него смелый и в то же время какой-то отсутствующий и обеспокоенный взгляд, словно собиралась приняться за проблемы, никоим образом ее не касающиеся.
— Куда мы поедем?
— Это по пути. И совсем недалеко отсюда.
— Ладно, — согласилась она. — Я подброшу вас на машине Гарри, если это вас устроит.
Прощаясь с упитанными чиновниками и политиками, собравшимися в мезонине, Энн всем подряд предлагала подвезти их. К радости Стрикланда, никто не принял ее предложения. По пути она зашла в женский туалет первого этажа. Дожидаясь ее возвращения, он поднял глаза наверх, где проходил банкет, и увидел, что с лестницы на него смотрят два мордоворота.
Шофер был тот же, что возил их в Нью-Йорке. Его все так же отделяло от них затемненное стекло перегородки. Он вел машину на очень высокой скорости. За окнами мелькали пустоши центрального Джерси.
— Какое последнее сообщение от Оуэна? — поинтересовался Стрикланд.
— Он в пятидесятых широтах, к северо-востоку от южных Гавайских островов.
— Надеюсь, он использует аппаратуру, — заметил Стрикланд.
Они смотрели на мелькавшие за окнами ели и линии электропередачи.
— Вы боитесь за свой фильм? Что он не будет смотреться?
— Конечно, — ответил Стрикланд.
— Ну что ж, фильм — это ваша забота. Но я тоже боюсь. Так что мы боимся вдвоем.
— По тому, как вы себя держите, не скажешь, что вам страшно.
Она смотрела в окно, оставив его слова без ответа.
— В вашей жизни что-нибудь изменилось? — спросил Стрикланд.
— Что за вопрос? — Она посмотрела ему прямо в глаза. Он надеялся, что она принимает предложенный им несколько иной тон разговора. — В моей жизни все в порядке.
— Знаете, чего я хочу? — спросил ее Стрикланд. — Я хочу знать, как вы представляете себе все это. В своем воображении. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне.
Энн опустила голову и прижала руки к глазам.
— Господи, — проговорила она, — вы странный малый. Где они откопали вас?
Они ехали почти час, прежде чем Стрикланд попросил шофера свернуть с автострады. Дальше они двигались по проселочной дороге среди сосен, направляясь к побережью. На берегу повернули направо и поехали на юг в направлении стеклянных башен Атлантик-Сити.
— Когда-нибудь бывали здесь?
— Никогда.
— Место к… не в вашем вкусе?
— Должна признаться, что это место действительно не в моем вкусе. Я не играю в азартные игры и ничего в этом не понимаю.
— Посмотрим, — бросил Стрикланд.
Он велел шоферу провезти их по улицам города, где все говорило об упадке — развалины викторианских домов, шлакобетонные салуны без окон. Людей на улицах совсем мало, город был погружен в какую-то странную тишину, нарушаемую лишь завыванием ветра. Тусклое, с металлическим отливом море перекатывалось так, словно его приводила в движение машина. Гигантские казино вдоль набережной и серое небо над ними напоминали театральные декорации.
