На стенах висели глянцевые картинки свирепых байкеров, восседающих на мотоциклах, с постеров скалились черепа в крылатых касках, над кроватью красовалось распятие, вставленное в стилизованное мотоциклетное колесо, по краю которого было написано яркими кроваво-алыми буквами: «Forgive & Forget. Everyone crashes. Some get back on. Some don’t. Some can’t»1.
1 Простить и забыть. Кто-то разобьется. Некоторые вернутся, другие – нет. Кто-то вернуться не сможет (англ.).
В углу комнаты стоял дедушкин письменный стол, заваленный всякой дребеденью, грязными тряпками, бутылочками с краской, аэрозолями. Теперь он выглядел здесь чужеродным, гнутые ножки и медные вычурные ручки были совсем из другого времени.
Миша вспомнил, что в столе есть потайной ящик, который запирается специальным замком с секретом, но этот секрет Миша подсмотрел еще в детстве – надо было прижать встроенную чернильницу на столе, повернуть ее по часовой оси до воображаемой цифры 7, потом вернуть назад крутящийся механизм, и ящик сам выдвигался. Он глянул в окно – на горизонте Вовы не наблюдалось – и, не раздумывая, подошел к столу. На месте чернильницы зияла воронка, ящик не выдвигался. Миша попробовал отпереть его силой, но безрезультатно.
Быстро обшарив все небольшое пространство комнаты и убедившись, что книги в ней нет, Миша направился к выходу, не сомневаясь, что Вова прячет ее в столе, хотя, кто знает, может, давно сплавил кому-то по дешевке.
Вернувшись в комнату, он заметил, что Ася ворочается в полусне и вот-вот проснется. Он тихонько прилег рядом, хотел обнять ее и согреть, удерживая в коконе сна, но Ася вдруг проснулась и резко села, словно вынырнула на берег, тяжело дыша.
– Что случилось? – тревожно спросила она. – Почему ты не спишь?
Миша рассказал о своем походе в комнату Вовы.
– Пошли сейчас же! – скомандовала Ася, вскакивая.
Миша хотел отговорить ее, но она, не слушая его доводов, как была, в одной ночной рубашке, рванула в коридор. За окнами послышался рев мотоцикла, и Миша побежал за Асей, пытаясь ее остановить.
Через проем двери дедова кабинета он увидел, как жена, схватившись за грудь, со стоном рухнула на пол; до потайного ящика она так и не дотянулась.
Следом за Мишей в комнату зашел Вован и с ходу прыгнул к столу, загораживая его телом; на лежавшую без сознания Асю он и внимания не обратил. Сжимая кулаки, гаркнул:
– Что вы тут делаете? Кто разрешил входить? Слышь, ты, граф, пошел вон, и припадочную свою унеси. Тут я хозяин. Документики показать? Старики небось побоялись тебе рассказать, а может, склероз? Ты дачу им подарил, забыл? А они мне половину отстегнули. Все по-честному. Так что уматывай, ты вообще тут никто. Нечего в моих вещах шарить.
Миша пытался привести в чувство Асю, которая стонала и пыталась стянуть с шеи ремешок. Крики Вовы он пропустил мимо ушей, но кое-что осталось в сознании, а главное, он понял, с каким гадом имеет дело. Подхватив Асю на руки, пошел к выходу, бросив Вовану на ходу:
– Заткнись, поговорим позже…
Вова хотел было ответить, но осекся, заметив, что на Асиной шее болтается диковинная палочка. Он протянул руку, чтобы сорвать ее, но в последний момент остановился. Это было то, без чего книга не имела смысла. Тетрадку с записями он изучил досконально.
Миша осторожно положил на кровать еле дышавшую Асю. Она очнулась и теперь пыталась стянуть с шеи стило, чуть не рыдая. Миша не мог понять, что происходит: он не чувствовал ни жара, исходящего от талисмана, ни холода, несмотря на Асины слова. Распутав перекрученную ленточку, на которой висело стило, осторожно снял его и положил на стол.
– Мне страшно, – сказала Ася, глядя на свой талисман. – Стило меня чуть не убило. Это был разряд тока, клянусь. Только протянула руку к ящику стола, как меня насквозь прожгло, а в голове голоса и видение: опять старуха черная и царевна, как в детстве. Книгу видела, она там, в столе, я уверена. Пойдем к Володе, извинимся, попросим отдать. Если надо, заплатим, пожалуйста.
– Асенька, успокойся. Мы обязательно добудем книгу, обещаю. Но давай я сам с ним поговорю. Ты лежи отдыхай, а стило пока не надевай. Не трогай его. Поспи, ты вся дрожишь. Давай укрою тебя потеплее. Я пойду сейчас к нему и денег дам, сколько попросит. Ты, главное, ничего не бойся.
Он вышел в коридор. Из комнаты стариков доносился двухголосый храп. Видимо, канадские беруши, которые он привез им в подарок, работали безотказно: никто не проснулся, несмотря на шум. Дверь в кабинет, теперь уже в прошлом дедов, а теперь Вовин, была заперта. Миша постучал – без ответа. Он потоптался, еще раз постучал и негромко потребовал: «Эй, открой, слышишь, поговорить надо». Никто не отозвался. Миша вышел из дома и попытался заглянуть в окно кабинета, но, несмотря на высокий рост, не дотянулся. Поискал поблизости, что бы такое подставить, и нашел цинковое ведро. Теперь комната была хорошо видна. Володи в ней не было, а ящик стола выдвинут. И тут он чуть не навернулся от неожиданности, услышав с другой стороны дома странный звук – окно хлопнуло? – женский вскрик, топот, а потом треск сорвавшегося с места мотоцикла. Забежав за угол, Миша увидел, что окно их спальни открыто. Ася стояла в ночной рубашке и плакала. Все, что она могла произнести дрожащими губами: «Стило… он украл стило, влез в окно, оно тут лежало…» Миша тут же ринулся за калитку, но мотоцикл был уже далеко.
Будить стариков было жалко – они так сладко спали, но Миша с трудом сдерживал раздражение: как мать могла скрыть про продажу, почему ничего не сказала? Не надо было, конечно, отдавать им дедов дом, но кто знал, что так повернется? Странно, с деньгами у них всегда было в порядке, он регулярно присылал, да и квартиру сдавали… И что же могло заставить их продать этому скользкому типу половину дачи?
Ася выглядела потерянной. Здесь, на даче, началась их взрослая жизнь, и ей казалось, что по углам все еще прячутся призраки прошлого: молоко с клубникой, расползающаяся по швам оленья шкура, кровать, скрипящая под их молодым натиском, но теперь даже эти призраки им не принадлежат.
– Миша, я не хочу тут оставаться, – прошептала, она, отвернувшись.
– Ася, ну вот! А как же мечта, вера в чудо? Теперь уж и у меня никаких сомнений, что в этой книге и в твоем талисмане есть некий тайный смысл, а иначе с чего бы этот фрукт так возбудился.
– Ты не понял, я рада, что мы вернулись. Оказывается, я тосковала по России, все тут родное, мое. Только в этом доме, наполовину чужом, жить не хочу.
– Давай поговорим со стариками. Документов я не видел, этот Вован мог просто соврать. Ему надо было меня поскорее спровадить, деморализовать. Может, все не так.
– Если бы… Только вот ни книги, ни ключа к ней нам теперь не видать.
– Но ведь вернется, куда денется, тем более если он теперь законный владелец половины дома.
В коридоре послышались шаркающие шаги и кашель – старики проснулись. Ася подняла глаза на Мишу и попросила:
– Ты на них сразу не налетай, помягче как-то. Они тут без нас столько лет жили будто сироты. Мы виноваты, я – особенно. Все только о себе думала, внуков не подарила, с кем им нянчиться было? Вот и появился этот парень, они к нему привязались. Вова нас заменил, ты это понимаешь?
– Понимаю, только мутный он какой-то, тот еще гад. Давай пойдем что-то соорудим на завтрак, а там как пойдет. Кофейку бы…
Завтрак как-то сразу не заладился: кофе убежал, оладьи подгорели. Клава и Афанасий были не в духе, зато Ася старалась изо всех сил хозяйничать и угождать свекрови. Миша, дожевав очередной оладушек, не выдержал:
– Мам, чего дуемся, а? Вову не пригласили к столу, так?
– Да уж можно было и пригласить, – буркнула под нос Клава, отодвинув тарелку. – Не по-людски как-то получается. Что плохого он вам сделал, не пойму.
– А ты в окошко глянь: где твой постоялец? А нет его, сбежал. Украл книгу и Аськин талисман, да еще обхамил, хорошо хоть руки не распустил, и тю-тю… Ищи-свищи. Мы тут с раннего утра имели счастье тесно пообщаться. Может, знаете, куда он мог умотать? И заодно растолкуйте, пожалуйста, кто тут теперь на даче хозяин.
