Ознакомительная версия.
Всегда и везде Семен Алексеевич Кактус прежде всего врач: профессионально, как очередного пациента, он заботливо взял Мартова за кисть и стал прослушивать пульс, глядя на часы:
Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?
— Да ну вас! — вырвал руку Мартов. — Вы, Семён Алексеевич, как врач обязаны нам положительные эмоции прописывать. Ну, скажем, пилюли для радости по двадцать капель перед едой. Так нет же — совсем наш доктор тоску нагнал.
Последние слова председателя не могли не быть прокомментированы Артистом, все еще «висевшим» на громкой связи:
— По двадцать перед едой!? По двести перед закуской! Эх, если бы не проклятая нога моя загипсованная, я бы вам без всякого рецепту настроение поднял. У меня дома столько микстуры этой скопилось. И ирландской, и армянской, и французской и хр… хр… — Артист на секунду задумался, — и хрен поймешь еще какой. Фанаты всё мои любезные. Так что, милости прошу к нашему шалашу. Заходите после комиссии. Маркиз рад будет. А вон и Виктор появился! Ладно, одеваюсь потеплее, чтобы к вам не полным отморозком прибыть, и, как говаривала Аннушка Каренина: «До скорого…»
— Главное, помни, ты нам живой нужен, пусть хоть и отмороженный, — подошел к телефону Мартов, — с кворумом беда.
— «О жалкий кворум мой», — пропел народный и повесил трубку.
— Да, без кворума нам никак, — согласился с Мартовым Ротиков. — Кстати, об отморозках. Вы не представляете, сколько их сейчас! Я-то знаю. Сегодня вот в первой подростковой двое таких охранника убили и женщину в заложницы взяли. Сестричку из медсанчасти. Требуют полмиллиона долларов и бронированный автомобиль. Ни много ни мало.
— На что надеются, негодяи? — Елена Александровна искренне негодовала. — Не успели жизнь по-настоящему начать, а уже и невинную кровь пролили. Что же с ними дальше-то будет?
— То и будет… — развел руками Ротиков, — кровь-то сегодня у них не первая. Оба и без того за убийства сидели.
— Да, — включился в разговор Мартов, — я на комиссию ехал, Виктор как раз по приемнику слышал, передавали. Там трое в заложниках! Двое заключенных и сестричка. Девчушку особенно жаль. Но дай-то бог, все у них там нормально завершится…
Елена Александровна опять незаметно перекрестилась.
— Давайте, креститесь, — не удержался Ротиков, — вот если бы дали им каждому по вышке за первые убийства, так и Бога просить не пришлось бы и креститься. Казнить нужно таких, а не миловать!
— Я вот вчера статью в «Вечерку» писать начал, — спокойно произнес Мартов, — о наших с вами болячках. Набрал на компьютере название. Как раз то самое: «Казнить нельзя помиловать». Компьютер мгновенно мне на ошибку указал да сам же ее и исправил. Поставил запятую. Притом не куда попадя, а именно после слова «нельзя».
— Вот так! — обрадовался Кактус. — Душа электронная не смогла посягнуть на душу живую, человеческую. Нельзя, мол, казнить. Миловать — и всё. Здорово, а! Это я вам как врач говорю.
— Казнить — миловать, — стукнул кулаком по столу Ротиков, — тоже мне проблему нашли! Кстати, это и к Есенину вашему относится. «…Не дай бог, во взрослую колонию. Испортят пай-мальчика…» — передразнил он Кактуса. — Детский лепет!
— Правильно, — Елена Александровна почувствовала, что должна поддержать Ротикова, — а кто знает, может, это он самый сейчас над несчастной сестричкой в камере измывается да полмиллиона с броневиком требует.
Но Ротиков уже и не нуждался в поддержке. Он был абсолютно уверен в своей правоте:
— И что — миловать таких?! — Он почти перешел на крик. — Пусть судьбу благодарит, что не расстреляли. Двенадцать лет всего-навсего дали. За жизнь человеческую. Будь я на месте судьи, ни секунды не сомневался бы. Вышка — и точка! Это было бы и гуманно, и справедливо, и целесообразно, в конце концов. Тюрьмы забиты. В камерах духота, вонь, болезни страшные. А мы всё туда пихаем, пихаем, пихаем… Вот и сидят, как сельди в бочке. Один за мешок картошки, другой за души человеческие. А я думаю, обоим им в тюряге делать нечего. Первого — отпустить. Второго — расстрелять… и весь разговор…
— А правосудие, значит, сортировкой заниматься будет, — взял в руки фигурку «Правосудия» Кактус. — Этого казнить — немедленно на расстрел, этого помиловать — отпустить. Казнить, миловать, казнить, миловать, — в такт своим словам он пальцами раскачивал весы в руках фигурки. Вверх — вниз. Вверх — вниз!
Очень медленно, со страшным шумом и скрипом открылась массивная дверь кабинета. Сначала в ней появилась вытянутая нога в белом гипсе и костыль. Затем въехала допотопная коляска. В ней царственно восседал народный Артист в черном классическом смокинге с элегантной синей бабочкой на шее. На поручне коляски болтался полиэтиленовый пакет с торчащими из него горлышком бутылки и консервными банками. В руке початая бутылка с пивом.
Довольно уверенно управляя столь непривычным ему транспортным средством, Артист, не спеша, стараясь никому не наехать на ноги, обогнул кабинет, с интересом осмотрел его убранство, повертел в руках Фемиду, покрутил ручку старинного граммофона и только после этого поздоровался с присутствующими:
— Здравствуйте, здравствуйте, драгоценные мои! Вот я тут! С вами! Теперь и слышите, и видите. Чего ещё надо? Понюхать хотите? Извольте. Нюхайте. Марганцовка, гипс и Шанель «Эгоист платиновый» называется. Устроит? Так что начинайте. А то Маркиз надолго не отпустил.
— Да, пора открывать заседание, — согласился Мартов, — прошу отключить мобильники. И не будем нарушать традицию. Давайте отвлечемся от дел суетных, настроимся на работу, тяжёлую и ответственную. Человеческие судьбы впереди. Ошибаться нельзя. Объявляю минуту тишины.
Все замолчали, чтя давно самими же установленный ритуал. Мартов, прикрыв глаза рукой, думал о чем-то своем. Кактус около тумбочки с граммофоном увлеченно перебирал старинные пластинки. Ротиков небрежно перелистывал документы, бросая красноречивые взгляды в сторону секретаря. Елена Александровна взглядов этих не замечала. Она украдкой крестилась.
Пауза близилась к завершению, но Семен Алексеевич неожиданно для всех прервал тишину:
— Минуточку, минуточку, Александр Сергеевич. Смотрите, что я нашел, — он поднял в руке пластинку в старинном футляре. — Это Сергей Есенин!!! Одну минутку, господа, всего лишь одну минутку! Голос самого поэта. Разрешите? — И, не дождавшись ответа, Семен Алексеевич установил на покрытый зеленым сукном диск пластинку и завел ручкой граммофон.
Из широкой медной трубы старинного граммофона на весь директорский кабинет разлился неожиданно мощный и энергичный голос Есенина:
Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть!
Что ты? Смерть? Или исцеление калекам?
Проведете, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!..
Члены комиссии вначале были обескуражены поступком Кактуса — ранее такого никогда не случалась — минута тишины есть минута тишины. Но постепенно необычная манера чтения, проникновенные строки и какое-то новое для всех ощущение, будто бы Есенин находится здесь, в кабинете музея, и сейчас будет вместе с комиссией решать судьбу своего не менее несчастного однофамильца, сделали свое дело. Кактус был прощен. Точнее — помилован.
— Да, прямо скажу, необычное у нас сегодня заседание. Очень даже необычное! — подвел черту под проступком Кактуса Мартов.
Елена Александровна тоже хотела что-то сказать, но вместо этого встала, подошла к Кактусу и молча чмокнула его в затылок. К явному неудовольствию Ротикова.
— Итак, — открыл заседание Мартов, — сегодня на заседание комиссии по помилованию выносится один вопрос. Рассмотрение прошения о помиловании осужденного Есенина Владимира Михайловича. Есть изменения, дополнения к повестке? Нет изменений и дополнений. Так, кто у нас сегодня докладывать по делу будет? Давайте вы, Ротиков, сегодня ваша очередь.
Елена Александровна передала Ротикову довольно пухлую белую папку с тесемочками, и тот, с минуту полистав документы, начал:
— Из дела следует: Есенин Владимир Михайлович, осужден по статьям номер… такой-то, такой-то… за умышленное убийство из хулиганских побуждений и нанесение легких телесных повреждений некоему Красавину Н. А.… Так, дальше все неинтересно… ага, вот: по показаниям потерпевшего Красавина Н. А., Есенин В. М. сам пришел на место преступления в квартиру потерпевшего… так, что еще… вот… в качестве орудия преступления Есенин В. М. использовал пистолет потерпевшего.
— Заметьте — поднял вверх палец Мартов, — пистолет потерпевшего!!!
Увидев руку Мартова, Смердин вновь тревожно заерзал в кресле, чуть подумал и неуверенно проголосовал «за».
— Тьфу ты, — вновь сплюнул Ротиков и продолжил: — Пистолет системы «макаров» 1950 года выпуска, так… дальше не столь важно… Вот итог — данные баллистической экспертизы, многочисленные следственные эксперименты, опросы свидетелей и показания потерпевшего Красавина Н. А. однозначно свидетельствуют о совершении данного преступления именно Есениным В. М. Результаты экспертиз и прочие материалы прилагаются. Есенин В. М. был арестован в результате следственно-розыскных мероприятий у себя дома, по адресу… Так… Сопротивления при аресте не оказал… Вот, пожалуй, по делу и всё…
Ознакомительная версия.
