— Полина плохо себя чувствует, — сказал Карен. — У нее тяжелый токсикоз. Ты будь с ней бережнее и ласковее. Надеюсь, все скоро пройдет.
Левон вновь забеспокоился.
— Это так трудно? До самого конца?
Карен засмеялся и подвинулся к брату поближе.
— Это трудно до самого конца! Если ты берешь на себя ответственность за судьбу женщины, это невероятно трудно отныне и навеки! Но иначе невозможно: только ты сам должен с ходу, рывком поднять предназначенную тебе тяжесть и легко, не показывая вида, нести ее всю жизнь. Не дели ее ни с кем никогда. И, самое главное, не дели ее со своей женой! Она должна быть всегда свободна от любого груза!
Брат смотрел очень внимательно и кивал. Вряд ли он до конца понимал простую и необходимую истину.
— А что мне сказать Полине?
— Дурачок! Скажи ей, что ты все узнал от меня и топай оформить документик. Впрочем, туда ты возьмешь с собой меня, иначе у тебя опять возникнут какие-нибудь осложнения. Скоро придет Олеся, она очень беспокоится за Полину, и мы объясним ей, что все в порядке.
— Конечно, — обрадованно кивнул Левон.
Он был чрезвычайно доволен, что его будущая судьба оказалась так быстро и удивительно хорошо улажена руками брата.
"Господи, помоги мне!" — шепнула Олеся, торопливо перекрестилась и открыла входную дверь. Братья сидели рядом и мирно беседовали.
— А-а, ты пришла! — без всякого энтузиазма встретил ее муж. — Немедленно убери куда-нибудь подальше свои большие глаза. У нас все чудесно! Неужели ты сомневалась?
Олеся без сил опустилась на диван. Разве можно сомневаться в Карене? Он улыбался насмешливо и пренебрежительно, покачивая ногой. В его нехорошей усмешке сквозило откровенное презрение к самому себе. Он принес в жертву этой женщине всего себя без остатка, а сегодня — даже больше, чем себя. Он сознательно отдал ей жизнь своего единственного любимого брата.
Отныне и навеки.
Ашот Джангиров раньше сына заметил, что Олеся устала. Он верно угадал и понял ее тяжелое состояние, поправить которое теперь уже было невозможно. Его внутреннее сопротивление выбору Карена, обида за неудачный, неравный, как ему казалось, брак — все кануло в прошлое. Ашот давно примирился со свершившимся, тем более, что был не властен ничего изменить. Отныне он полностью разделял заботы и трудности старшего сына, в круг которых оказался против своей воли вовлеченным и Левон. Олеся опять погрузилась в прежнюю задумчивость. Ее мучила судьба Полины, складывающаяся далеко не лучшим образом. Ашот решил подождать, пока Карен разберется в ситуации. Ждать долго не пришлось: тонкость видения никогда не изменяла старшим Джангировым.
Как ни старался Карен уберечь Олесю от боли и страдания, они приходили независимо от него. Да и что Карен мог сделать с Полиной, которая после рождения Боба слишком часто стала оставаться в клинике? Ашот и Глеб без конца выискивали лучших врачей и препараты, но они приносили только временное облегчение. Через месяц-два, ненадолго выйдя из больницы довольно бодрой и повеселевшей, Полина снова начинала тосковать и опять попадала туда же.
Маргарита, которая предпочитала минимально общаться с обеими невестками, почему-то страшно привязалась к Бобу и не желала отдавать его ни родителям, ни Олесе. Во время обострений у Полины, повторяющихся со зловещей регулярностью, Рита без всякого разрешения забирала ребенка к себе и возилась с ним, перенеся на него всю оставшуюся в ней материнскую нежность и страсть, в которых давно не нуждались выросшие сыновья. Толстый, розовощекий Боб весело прыгал в ее руках, сверкая темными глазищами Джангировых.
Ашот задумчиво рассматривал мальчика. Знала бы Маргарита, что он может быть вовсе и не ее внуком! Хотя эти темные глазки… Джангиров-старший тоже был в курсе событий.
Олеся пожаловалась на поведение Маргариты Карену. Тот с ней не согласился.
— Тебе тоже нужно отдохнуть. Я думаю, Бобу с мамой очень хорошо, поэтому не сопротивляйся. Пусть он живет то там, то здесь. Когда-то так жил Левон.
— Но мне скучно одной. Ты заставил меня бросить работу, что мне теперь делать?
— Читай Диккенса, — посоветовал Карен, хитро скосив на нее глаза. — Он много чего написал, тебе надолго хватит.
Олеся вздохнула.
Вечерами часто заезжал Левон, и его посещения были мучительными, почти невыносимыми для Олеси. Иногда она боялась на него даже просто взглянуть. Обманутый и несчастный, он каждый раз вызывал у нее взрыв безмолвного отчаяния и усугублял постоянно нараставшее чувство вины. Карен, естественно, не разделял ее мучений.
— Он что, насильно женился на Полине? — резко спросил муж Олесю. — Под дулом моего пистолета? Ах, нет! Ну, так что же ты сходишь с ума? И мальчик, мне кажется, как раз его: посмотри на него повнимательней. А я с тобой тоже мыкаюсь всю жизнь: подумаешь, невидаль, депрессия! Ну, правда, там несколько сложнее, чем у тебя. Зато ты у меня собиралась спиться!
Олеся покраснела.
— Прекрати, Карен! Речь сейчас совсем не обо мне. Левон из-за болезни Полины не может толком ни учиться, ни работать.
— А почему, собственно, из-за болезни Полины? — холодно поинтересовался муж. — Твоя манера списывать вину и ответственность человека за собственные поступки на обстоятельства и происки судьбы просто удивительна! Каждый должен отвечать за себя сам! Тем более, за него не должна отвечать женщина, вдобавок, не очень здоровая. Смотри, не начинай мне еще одну трагедию! И вообще мы скоро уезжаем!
— Куда мы вдруг уезжаем? — растерялась от неожиданности Олеся.
— В Филадельфию, мне там предложили очень хорошее место, — как ни в чем не бывало объяснил Карен. — Идея выглядит безупречной.
Он всегда был абсолютно непредсказуем.
— А Полина? — в замешательстве спросила Олеся.
— Без паники! Полина, Левон, Боб… — проворчал Карен. — Можешь забрать их всех с собой, если тебе так хочется. А заодно своего отца и моих родителей. Собери полный комплект. Тогда ты, наконец, будешь довольна?
Олеся в смятении смотрела на него, спокойного, бесстрастного. Она не хотела никуда уезжать, бросать все, привыкать к новому месту. И действительно, как же дети?
— Леся, я, кажется, все тебе очень понятно растолковал, — терпеливо повторил Карен. — Есть возможность увезти Полину с собой в Америку, там прекрасные условия для жизни и работы. Мы заберем ее из клиники и сразу уедем. Левон и отец уже знают.
— Ну, конечно! — тотчас обиделась Олеся. — Я все всегда узнаю последней! Ты вообще, не моргнув глазом, можешь сдать меня в багаж и увезти с собой куда угодно!
— Могу! — хладнокровно согласился Карен. — Главное — увезти с собой! Все остальное не имеет никакого значения. Так что я тебя очень прошу: не распускайся и собирай вещи. Впрочем, второе не обязательно, я все сделаю сам. Обрати, пожалуйста, внимание на мою первую просьбу!
Сделанное вскользь сообщение окончательно выбило Олеся из колеи. Усталость, бороться с которой становилось невозможно, засасывала, сознание своей вины и греховности, за которые она расплачивается болезнью Полины, мучило бесконечно. Она наказана за собственные прегрешения. Она была жестока и безжалостна, играла с чужими душами, издевалась над Валерием, лгала ему и Эмме… Она сурово обращалась с отцом, обвиняла его, судила, хотя была слишком виновата сама… Бог покарал ее тогда, когда она могла быть по-настоящему счастливой. Она не заслужила своего счастья.
Однажды Мэри сказала с легким вздохом сожаления, мельком взглянув на нее:
— Ты слишком порядочна, девушка, чтобы быть счастливой!
Мэри идеализировала ее. До порядочности чересчур далеко, так же, как и до счастья. Сейчас Олеся сама теряла его, не сознавая этого до конца и погибая от усталости, которую тонко рассмотрел в ней Ашот Джангиров. Все очень быстро понял и Карен. Как-то вечером он невзначай зацепил ее локтем за плечи и насильно усадил рядом.
— Итак, — сказал он, наливая себе свободной рукой сок, — мы опять впали в тяжелую задумчивость. Конечно, Леся, я должен честно признать, что тебе страшно идет невыразимая грусть в глазах. Это неотъемлемая часть твоего существа, но меня она тоже настраивает на тревожный лад. А смута — уже не моя составляющая. Посему, — он внимательно посмотрел на свой стакан и взболтал в нем жидкость, — давай с тобой разберемся. Ты не хочешь ехать?
— Мне все равно, — нехотя отозвалась Олеся.
— Совсем плохо, — констатировал Карен и отпил сок. — Тебе не должно быть все равно. Я думаю, там тебе будет лучше. И Полине тоже. Впрочем, загадывать трудно. Ты боишься нового места?
— Да, конечно, — равнодушно призналась Олеся. — Со старым бы разобраться… И потом, как твои родители?
— А что с ними произойдет без нас? Как жили, так и будут жить дальше! Мать, правда, загрустит без Боба, но только на время. Ты снова выдумываешь и ищешь несерьезные доводы. Чем тебя привлекает Москва?
