Ознакомительная версия.
А пока двое джигитов в черных масках поджидали у дверей рава, а явилась – фу ты, черт! – ребецин. С одной стороны – осложнение. С другой стороны – даже легче: с женщиной всегда легче справиться.
– А почему они не влезли в окно? – перебиваю я Рину.
Она улыбается (все друзья уже знают о моей временной одержимости «оконной» темой) и говорит:
– Нет-нет, Дина, тут вам не удастся поживиться ни единым окном. На окнах решетки.
Короче, напарники дождались, когда ребецин откроет дверь, подскочили сзади, крепко обняли ее и ввалились в квартиру. И некий голос над ее обморочно-бледным ухом произнес с сильным русским акцентом: «Не волнуйся, мами, ничего плохого с тобой не случится!»
Ей велели лечь на диван лицом к спинке и не оборачиваться. И снова тот же самый голос с русским акцентом сказал ей: «Мами, не волнуйся, ничего плохого с тобой не случится!» После чего как раз и обнаружился полный провал операции: огорчительная пустота сейфа, бегство дальновидного негодяя-рава, ну и прочее. Так что самодеятельные налетчики попросту убрались восвояси, несолоно хлебавши. А ребецин, придя в себя, наутро пошла в полицию, где дала абсолютно правдивые показания, не забыв ту самую фразу: «Не волнуйся, мами, ничего плохого с тобой не случится!»
«Так тебе не нанесли… ммм… физического ущерба?» – спросил ее офицер, записывающий показания. Ответ был твердым: «Упаси боже!»
«И тебе не угрожали побоями, пытками, смертью, не дай бог?»
«Наоборот!» И ребецин, явно волнуясь, повторила ту фразу, что, по-видимому, произвела на нее неизгладимое впечатление: «Не волнуйся, мами, – сказал этот бандит, этот мамзер несчастный, этот недоубийца! – Не волнуйся, ничего плохого с тобой не случится».
После чего полиция города Бейт-Шемеш бумагу с показаниями потеряла.
И то сказать: досадно, когда в дом к людям вламываются грабители в масках, хватают тебя за плечи, заставляют лечь лицом к спинке дивана и держат так минут двадцать. Это обидно, и фраза «Не волнуйся, мами, ничего плохого с тобой не случится» мало утешает в подобной ситуации. Но, с другой стороны, ничего ведь не пропало. Уверившись в провале своих намерений, гости в масках ушли, не забрав даже золотых часиков с руки ребецин. Подумаешь – великое дело! Тут автобусы с гражданами в воздух взлетают, тут настоящие террористы, чтоб они сдохли, пуляют снаряды на головы мирных жителей. Держала бы своего рава при себе и сказала бы спасибо, что такими деликатными людьми оказались эти горе-грабители…
Прошел год, женщина и сама уже забыла о происшествии. Рав по-прежнему морочил голову из Америки, уверяя, что налаживает там ювелирный бизнес.
В это время в отделение полиции Бейт-Шемеша пришел новый начальник, который разогнал половину подчиненных, набрал своих людей и приказал разгрести до основания авгиевы конюшни этого богоспасаемого полицейского участка. И заявление ребецин увидело свет! И ему, как полагается, дан был ход. И первая же версия вывела на Шломо – а на кого же еще! – который от испуга немедленно показал на Юрия и Александра, повторяя, что он-то человек честный и в этом деле как раз пострадавший. А если кого и надо упечь за решетку, так это рава, который недоплачивает рабочим и соблазняет их открытым сейфом, извергающим из своей утробы пачки долларов, чтоб они сгорели! Более того: и Шломо, и Юрий немедленно заключили сделку со следствием, и поскольку дело-то было плевое, ввиду вовремя унесшего ноги и деньги рава, выходил им небольшой срок общественных работ, что неприятно, но переносимо.
Следствие запнулось на одном лишь Александре. Тот сразу уперся и заявил, что никогда ни в каком Бейт-Шемеше не был, никакого рава знать не знает, никакой ребецин в глаза не видел, и фразы «Не волнуйся, мами, ничего плохого с тобой не случится» никогда не произносил ввиду абсолютного незнания трудного языка иврит.
Дело осложнялось. Запахло настоящим судебным расследованием с показаниями ребецин, с обвинителем и защитником, которым выпало стать именно Рине. И тогда, стоило лишь ребецин засвидетельствовать, что голос, прошептавший ей на ухо жаркие слова, был голосом Александра, как вышел бы тому срок гораздо больший, чем в случае сделки со следствием. По всему получалось, что Александр – дурак…
Рина поехала на встречу с ним, долго его убеждала, растолковывая юридический расклад, доказывая и объясняя все выгоды сделки со следствием. Но подозреваемый упорно стоял на своем, утверждая, что Шломо и Юрий, подлецы, просто втягивают его в свои грязные дела, а лично он, между прочим, имеет высшее образование и в первый раз слышит обо всем этом безобразии… Пришлось Рине жестко предупредить своего подзащитного, что в случае отказа от сделки он, Александр, пострадает гораздо больше: получит настоящий срок.
Это произвело на него впечатление оплеухи. Он обомлел.
– Да вы что! – воскликнул потрясенно. – Шутите?! Не-е-ет… Я ни в какую тюрьму садиться не могу! Мне судимость не нужна. Меня ждут миллионы.
– Миллионы?! – с интересом повторила Рина. – Какие же это миллионы вас ждут?
– А вы что, русских газет не читаете?
– Да знаете… как-то не очень. Не регулярно.
– А вы возьмите «Вести» за шестнадцатое, прочитайте интервью с профессором Гутником. Мы же нашли способ добывать воду из ничего! Вы понимаете, что такое бесплатная вода в этом безводном регионе?
– В каком смысле – из ничего? – с нажимом повторила Рина.
– Из ничего, из воздуха! – Он помахал в воздухе руками, как будто собирал воду себе за пазуху. – Видали, как по утрам на траве, на крышах машин роса образуется?
– Так-так… видала, да… И кто же ее будет собирать?
– Наша недавно зарегистрированная компания «Небесные воды». Профессор Гутник – да вы почитайте, почитайте его интервью! – он директор предприятия, а я – главный технолог. Я ведь по образованию химик. Это я раньше – так, подрабатывал на ремонтах. А теперь что? Теперь все, прощайте копейки. Меня, голубушка, миллионы ждут, и мне судимость ну никак не нужна…
В этом месте своего рассказа Рина с удовольствием засмеялась, будто сама залюбовалась красотой сюжета.
– С трудом уломала идиота, – проговорила она и отпила из бокала глоток белого вина, которое мы заказали к лососю. – Но как вам нравится сама идея? Я-то в этом вопросе ни черта не понимаю, но вдруг в ней есть зерно, так сказать? Вдруг они гении, спасители нации? А? Вот то-то и оно…
* * *
…Я шла к площади Кошек, где, как обычно, оставила машину на крошечной полулегальной стоянке, которую держат два лихих арабских угонщика. На этой стоянке работает тот же фокус иерусалимского расширения пространства: в закутке между рестораном и каменной лестницей, где могут поместиться не больше пяти машин, парни умудряются ставить пятнадцать. Происходит это тем же способом, каким выстраивались цветные плоскости на знаменитом кубике Рубика – минимальными челночными подвижками, – при условии, что ты оставляешь угонщикам ключи от машины. Не многие на это решаются, но я рисковая и, возвращаясь за своей колымагой, всегда обнаруживаю ее совсем на другом месте, но в целости и сохранности.
Наступало время моих любимых лимонно-летних сумерек. Воздух, полированный желтым маслом фонарей; юный месяц, плывущий над площадью Кошек, как потерянный кошачий коготок; полукруглые окна старых домов, доверху полные горячительным: вот желтоватый виски, вот янтарный коньяк, вот красное вино, зеленоватый абсент – и все теплится и двоится в нежно тающей дымке, сообщая улочке Йоэль Соломон приятельский вид навеселе.
Уже выстроились в каре на площади самодельные раскладные столы, с которых по вечерам здесь торгует своими прикольными поделками хипповатая молодежь. Уже стояли в ряд на земле наргилы из синего стекла, с мундштуками, сверкающими дешевым золотом. Уже некто вдохновенно-тощий, в пижамных штанах и с целым стогом витых сосулек на голове, настраивал гитару.
Мне оставалось миновать этот стихийный базарчик и свернуть к стоянке.
Вдруг я остановилась.
На бетонную тумбу слетелась стайка нездешних деревянных птиц. Это были чурочки, раскрашенные и поставленные на проволочные лапки, обмотанные грубой ниткой. Рука художника – настоящего художника – раскрасила их в жаркие и нежные тропические цвета, так что каждая птица была наособицу, а все вместе они производили оглушительное впечатление щебета и свиста и прямо-таки заливались и щелкали.
– Чьи?! – крикнула я по-птичьи, оглядываясь, и лохматое чучело в пижамных штанах, отложив гитару, суетливо подскочило ко мне. Господи, подумала я, разглядывая его, много чего я видала в этом городе…
Ознакомительная версия.
