— Это ерунда, это я тебе устрою, — пробормотал Лыгерн, развивая в блокноте Левину идею.
Лева снова вскочил и бросился через весь зал в буфетную к Розе Наумовне, которая всегда жила в его памяти как дама приятной наружности и доброго характера, хотя была Роза Наумовна уже частично старушкой.
— Не любят меня женщины, Розочка, мамочка, — плакался Лева, теснимый крутобокими нашшарабскими официантками. — Никто не любит, кроме неуловимой девушки-таитянки… Вы говорите, жена, Розочка? О Нине ни слова, она святая… Она меня вечно осуждает, и есть за что! Вот, например, сегодня — вместо того чтобы тихо чаевничать с ней, беседовать о Достоевском, я снова здесь, и все от меня чего-то хотят… все хохочут… а женщины не любят…
— На Волгу тебе надо, Левчик, на Енисей, на плоты, — задушевно увещевала его буфетчица, — ближе к истокам…
— А вы меня любите, Розочка-мамочка? Роза Наумовна улыбнулась воспоминаниям.
— Люблю тебя, Левчик, но сейчас уже как мать. Или, точнее, как тетка…
— Я знаю, Лева, почему вас женщины не любят, — послышался вдруг из-за спины знакомый скрежещущий, как нож по сковородке, голос. Смеллдищев, это был он, взял Малахитова под локоть, вывел его в батистово-велюровый «предбанник» ресторана, усадил в кресло и склонился над ним.
— Почему же? — пробормотал Лева и попытался усмехнуться. — Почему же, Юф, старичина, меня женщины не любят?
— Потому что вы некрасивый! — тихо рявкнул Смеллдищев. Лева вскрикнул, словно раненая чайка.
— Что ты сказал?! Юф, ты это серьезно? Малахитов — некрасивый?
— Да, нужно смотреть правде в глаза, вы очень нехороши собой, — жестко рубил Смеллдищев. — Женщины любят густые волнистые волосы, а у вас, Лев, мочалка на голове. Женщины обожают черные или голубые округлые глаза с поволокой, а у вас, Малахитов, не глаза, а пуговки. Женщинам, наконец, правятся римские носы, а ваш шнобель, сознайтесь, ниже всякой критики.
Не говоря больше ни слова, Лева бросился вон из предбанника по направлению к туалету. Смеллдищев, удовлетворенно улыбнувшись, уселся в кресло и стал ждать.
Между тем шутка века докатилась уже до кухни и подсобных помещений «Нашшараби». Шипело забытое «чаво» — поварята катались по полу.
— А что, действительно ему с бабами не везет? — спросил шеф-повар Чибарь, подливая полведра воды в запекшееся «чаво». — А ведь болтали — четвертую тыщу разменял.
— Баб вообще-то у него навалом, — сказал, высасывая больной зуб, официант Леон, — одна другой страшней, и толку с них — одна гнилая философия. Такая, пока до нее доберешься, плешь переест… Ух, ненавижу! — закончил он с неожиданной страстью.
Через пятнадцать минут Малахитов снова появился в предбаннике. Он шел, опустив голову, с лицом явно некрасивого человека.
— Ты был прав, старичина Юф, — глухо проговорил он. — Я осмотрел себя со всех сторон. Все верно — и солома, и пуговки, и нос неважный… Немудрено, что меня женщины не любят. Что ж, никогда не поздно открывать горькие истины. Да, Малахитов — некрасивый человек!
— А между тем одна дама через меня назначила вам рандеву, — вибрирующим от напряжения голосом сказал Смеллдищев.
— Теперь это все в прошлом, — сказал Лева. — Куда уж мне на рандеву с такой харей!
Обессиленный, он опустился на рытого бархата канапе, голова его закружилась, веки налились свинцом, затуманилась окружающая действительность, и из этого сонного тумана долетел до него снова вибрирующий голос Смеллдищева:
— И между тем эта дама выделила вас среди сотен других! Пойдемте!
____________________________________________________________________________________________
Он накинул на Леву популярное пальто, нахлобучил треух и вытолкнул в свистящую, вьюжную московскую ночь. Мутными желтыми пятнами сквозили в белесой мгле редкие фонари. Дико, бессвязно скрипели деревья на бульваре.
— Да куда же мы? — спросил Лева. — В каком районе она живет? Да подожди ты, старичина Юф, чего вцепился? Где же мой лапульчик-то, а?
Он окинул взглядом цепочку сугробов, пытаясь угадать, под каким из них спит его «москвичок». Юф держал его в стальных объятиях. Мимо бесшумно проехал милицейский патруль. Леве почему-то захотелось позвать на помощь, но он только удивился абсурдности этой мысли.
— Вот мой «Москвич»! — вскричал он. — Вот моя радость!
— Эта скотина нас не повезет, — проскрежетал Смеллдищев. — Поищем другой транспорт.
Он вдруг подхватил Леву и помчал его сквозь пургу, да так быстро и мощно, что вроде и транспорта никакого не требовалось. Лева еле успевал переставлять почти ненужные ноги и все лопотал о напрасной спешке — стоил ли, мол, спешить ему, с его внешностью, — а ветер свистел и выл.
Юф ничего ему не отвечал, а только как-то странно и страшно рычал, клокотал. Вот он обернулся, сверкнул его правый глаз — сзади маячила фара милицейского мотоцикла. Юф стремительно пересек площадь, махнул за угол и, с ходу оседлав оставленный рабочими на ночь асфальтовый каток, рывком подтащил к себе Леву. Каток медленно двинулся, потом вдруг набрал необычную для своей комплекции скорость и газанул по осевой линии под автоматическими мигалками. Дважды встречались странному экипажу патрульные машины, но офицерам и в голову не приходило остановить его. Заметив на катке долговязую Левину фигуру, офицеры только добродушно усмехались: Малахитов чудит…
Леву стало охватывать беспокойство. Хрипящий, клокочущий, устремленный вперед Смеллдищев вдруг внушил ему страх.
— Юф, старичина, куда же мы, хе-хе, катим? Где же эта твоя дама? Разыгрываешь меня, а?
— Будет дама, будет, — словно через силу проговорил Смеллдищев, глянул на Леву месопотамским оком и внутренне расхохотался.
На окраине Москвы с незапамятных времен сохранился почти забытый котлован законсервированной некогда стройки. Несколько десятилетий об этом котловане и об этой стройке ходили всевозможные легенды, но потом легенды эти москвичам надоели и были забыты. Однако одна сохранилась. Она гласит:
«В отдаленную эпоху жил в Москве то ли купец, то ли князь, то ли бандит с большой дороги, короче, состоятельный человек. У человека этого была любовь — то ли немка, то ли татарка, то ли египтянка, почившая в бозе. Решил купчина эт-ту мадамочку увековечить, а именно — построить высочайшее палаццо. Палаццо высотой полкилометра, как современная наша любимая Останкинская башня, а на вершине у ет-той палаццы фигура дамочки в натуральную величину, а именно — в грудях — казино, а в голове, что побольше четырехэтажного дома, правление фирмы (пуговичной). Перст оной дамы подъят должон был быть в небо, а на персте перстень, по' сути дела, круговой балкон, по которому наш мазурик намерен был прогуливаться. Вот какое готовилось злодеяние над здравым смыслом и человеческим вкусом. Самое смешное, что проект был бы осуществлен, но революция разметала несметное состояние князя, а его самого вышвырнула за пределы нашего мира. С тех пор остался близ Москвы круглый зловещий котлован с какими-то надолбами, озерцами тухлой воды и пучками проросших сквозь бетон березок».
Именно сюда привел Смеллдищев нашего кумира Леву Малахитова.
Унылое зрелище предстало перед Левой. Вроде бы лунный кратер, но только засыпанный снегом и с торчащими там и сям пучками ржавой арматуры зловещей конфигурации. Новостройки столицы подступили уже довольно близко к этому нехорошему месту, не далее чем в полутора километрах маячили контуры девятиэтажных домов, светились редкие окна чудаков-полуночников и неоновые вывески парикмахерских салонов. Теплый человеческий мир был совсем близко, но здесь ветер выл с такой убедительной жутью, что Лева понял — обратного пути нет.
«Какого черта я согласился на это рандеву, — мелькнула у него отчаянно запоздалая мысль. — Ведь сколько раз давал себе зарок не соглашаться на рандеву такого рода…»
Дама, кажется, не явилась, Юф? — с нервным смешком сказал он. — Ну, раз дамочка отсутствует, можно и по домам, а?
Смеллдищев ничего не ответил. Он стоял под ветром, вытянув в стороны руки, сосредоточенный, как ракета перед стартом.
— Подождем для очистки совести пяток минут и дунем, — сказал Лева, с мнимой бодростью подпрыгивая и хлопая рукавицами. — А то, знаешь, старичина, колотун начинает пробирать.
Смеллдищев поднялся в воздух. Потрясенный Лева смотрел, как «старичина Юф» медленно, но уверенно набирает высоту. Метрах в тридцати от земли Смеллдищев прекратил движение и, растопырив конечности, иоиис над Левой, как вертолет. Это, несомненно, и был сторожевой вертолет, а точнее говоря, наводчик. Ее наводчик.
— Так вот, значит, вы какой, небезызвестный Малахитов, — услышал Лева за своей спиной не лишенный приятности голос. Он резко обернулся и увидел…
На глыбе железобетона сидела Дама. Несмотря на ночную мглу. Лева совершенно отчетливо разглядел все детали этой Дамы, поэтому и мы вынуждены будем здесь подробно описать внешность и туалет этой особы.
