— Конечно, господин Бруммер.
— Надо бы ему позвонить. Как ваше имя, Хольден?
— Роберт.
Он подошел к телефонному аппарату, стоявшему на одном из старинных комодов.
— Роберт Хольден, прекрасно, а дата рождения?
— Седьмого апреля шестнадцатого года.
— Место рождения?
Я молчал. Он начал набирать номер телефона:
— Паспорт при вас?
— Да.
— Дайте сюда.
Я не пошевелился. По какой бы дороге я ни шел, она всегда приводила в тупик.
— Давайте же, Хольден, выкладывайте паспорт!
В тишине я слышал, что набранный номер свободен: в трубке монотонно раздавались гудки. Я сказал:
— Положите трубку, господин Бруммер. Я сидел в тюрьме.
— Вот видите. Сколько?
Я начал врать. Мое прошлое должно исчезнуть, свою вину я уже искупил. Я уехал из Мюнхена, чтобы наконец-то покончить со своим прошлым. Мюнхен был далеко, поэтому я соврал:
— Два года.
— Когда освободились? — Он положил трубку на аппарат.
— Четыре месяца назад.
— За что сидели?
Я врал и с отчаянием видел, что он мне не верит:
— Ложное банкротство. Я торговал тканями.
— Правда?
— Правда, — соврал я.
В тот день я много наврал Юлиусу Марии Бруммеру.
Я отсидел в тюрьме не два года, а девять лет, и не за ложное банкротство, а за убийство. Я убил свою жену Маргит, которую любил больше всего на свете.
У меня никогда не было магазина «Ткани» в Мюнхене. Я торговал антиквариатом, был экспертом произведений искусства. У меня был хороший магазин на улице Театинерштрассе.
Когда началась война, у нас была счастливая семья. Где бы я ни был — Польша, Франция, Африка, Россия, — везде мне снилась моя жена, только она одна. Я жил только ради нее, я ненавидел войну, военную форму и обязанность убивать.
После войны, в конце 1946-го, я вернулся домой. Это была долгая война, и я потерял на ней больше, чем другие.
Когда я вошел, она лежала голая в постели с каким-то парнем. И вот тогда я сделал это. Я ударил ее. Из раны на лбу, которую нанес мне тот парень, перед тем как убежать, кровь заливала мне глаза, и я видел все через липкую, плотную красную пелену. Я бил ее и слышал, как она кричала до тех пор, пока соседи меня от нее не оттащили. Она умерла в ту же ночь, моя Маргит, любовь моя. И убил ее я.
Суд принял во внимание смягчающие обстоятельства, мне дали двенадцать лет. После девяти лет отсидки меня помиловали.
Я уехал из Мюнхена, чтобы забыть Маргит, мое прошлое, абсолютно все. Я все потерял — жену, антикварный магазин, дом. И сейчас я хотел начать все заново. Именно поэтому я и врал Юлиусу Марии Бруммеру.
Он молча смотрел на меня.
Я встал в полной уверенности, что сейчас он прогонит меня. Кто же возьмет на работу водителем бывшего зэка? Я должен был предвидеть, что мне не повезет и на этот раз. Мне уже никогда не повезет. С таким прошлым — стопроцентно.
— Почему вы встали, Хольден?
— Чтобы попрощаться, господин Бруммер.
— Сядьте. Четыреста плюс питание и проживание. Согласны?
Я покачал головой.
Он неправильно расценил этот жест моей растерянности:
— Мало?
Я кивнул. У меня кружилась голова.
— Ну, тогда пятьсот. Но сразу вам скажу — работы будет много, я постоянно в разъездах: Гамбург, Мюнхен, Берлин, Париж и Рим. Я боюсь летать.
— Вы меня берете, несмотря на мое прошлое?
— Именно поэтому. Такие люди, как вы, привязчивы. Есть еще вопросы, Хольден?
— Да. Вы не могли бы заплатить мне за месяц вперед в качестве аванса? У меня долги.
Он вытащил из заднего кармана брюк пачку банкнот, послюнявил большой палец и, отсчитав десять купюр по пятьдесят марок, положил их на стол. Мой затылок покрылся испариной, во рту пересохло. Фиолетовые купюры лежали полукругом на столе, как радуга после грозы. Я чувствовал, что Бруммер с любопытством наблюдает за мной. Я поднял глаза.
— Вы пьете, Хольден?
— Нет.
— Это главное условие. А как насчет баб?
— Бывает.
— Можете приступить к работе немедленно?
— Конечно.
Зазвонил телефон. Бруммер вразвалку направился к аппарату и снял трубку:
— Слушаю!
Потом он молча слушал, голос на том конце провода нечетко доносился и до меня. Я собрал банкноты. Старая собака подползла на брюхе к своему хозяину. По оконным ставням хлестал дождь.
— Я еду, — сказал Бруммер. Он положил трубку на аппарат и провел рукой по лбу. Собака взвыла. — Вы должны немедленно доставить меня в больницу. Моя жена при смерти.
В гараже стояли три машины: «Мерседес», «БМВ» и черно-красный «Кадиллак». Мы взяли «Кадиллак». Между нами лежала собака и поскуливала. Ее слюна стекала тонкой струйкой на кожу сиденья.
— Быстрее!
Он смотрел вперед сквозь дождь, его нижняя челюсть работала как мельница. Пахло мятой. Я нажал на газ. Стрелка спидометра дошла до сотни. Мы мчались вдоль Рейна на юг, в сторону центра города.
— Быстрее, черт побери! — сказал Юлиус Бруммер. Сто десять, сто двадцать, сто двадцать пять. Дворники носились по стеклу с сумасшедшей скоростью, на сыром шоссе машину повело.
— Смотрите не наложите в штаны, Хольден, «Кадиллак» запросто держит такую скорость. Он влетел мне в копеечку!
Путь до больницы Святой Марии я проделал за семь минут. Машина еще не успела остановиться перед воротами, как Бруммер уже выскочил из нее. Собака последовала за ним. Вращающиеся входные двери пришли в движение, и они оба исчезли из глаз.
Я медленно съехал вниз к дороге и припарковал машину на пару метров ниже, под старым каштаном. Здесь было темно. Дождь барабанил по крыше. Я включил радиоприемник…
— …Двадцать два часа, радиостанция «Вестдойчер рундфунк» передает последние известия. Лондон. Состоялось заседание Комитета по разоружению ООН. В целях обеспечения взаимной безопасности на основе мировой системы воздушного и наземного контроля от внезапного нападения представитель США Штассен от имени Великобритании, Франции и Канады, а также с согласия правительств Норвегии и Дании выдвинул СССР следующее новое предложение: все районы Заполярья в СССР, Канаде, на Аляске, в Гренландии и Норвегии, а также вся территория Канады, США и Советского Союза западнее ста сорока градусов западной долготы…
На улице не было ни души. Дождь не прекращался. Левую руку я держал в кармане куртки, где лежали десять купюр по пятьдесят марок…
— …восточнее ста шестидесяти градусов восточной долготы и севернее пятидесяти градусов северной широты, а также остальная часть Аляски и полуострова Камчатка, включая Алеутские острова и Курилы, также будут находиться в зоне контроля…
Пятьсот марок. За комнату заплачено. Работа у хозяина, не задающего вопросов. В городе, где меня никто не знает…
— …а также европейская зона контроля между десятью градусами западной долготы и шестьюдесятью градусами восточной долготы, а также сорока градусами южной широты, пролегающая западнее Англии, по району Средиземного моря и вдоль Урала…
Почему Нина Бруммер, богатая, избалованная женщина, решила покончить с собой?
— …западноевропейские государства, включая ФРГ, почти всю Италию, Францию, Англию, Ирландию, Португалию и большую часть Греции…
Этого никто не может понять. Даже Мила Блехова. Интересно, как выглядит эта Нина Бруммер?
— …а также часть Турции общей площадью три с половиной миллиона квадратных километров составляют инспекционную зону. Для этого Советскому Союзу надлежит…
Бруммер богатый человек. По всей видимости, он спекулянт.
— …свою спутниковую систему и свою территорию вплоть до Урала…
А может быть, мне не стоило брать деньги?
— …с территорий в семь миллионов квадратных километров…
Почему Нина Бруммер решила отравиться?
— …предоставить для инспекционного контроля и…
Не умерла ли она уже?
А потом я заснул…
Дверца машины хлопнула. Я выпрямился. Шкала радиоприемника светилась белым и красным огоньками. Звучала сентиментальная джазовая мелодия, всхлипывал саксофон. Часы на приборной доске показывали без десяти полночь.
— Извините, господин Бруммер… — Человек, стоящий около машины, был в блестевшем от дождя прорезиненном плаще. Капли воды скатывались с его светлых волос на аскетичное лицо. Очки в стальной оправе не позволяли разглядеть его глаза. — А где господин Бруммер? — Он говорил с тяжелым саксонским акцентом, в голосе слышались плачущие нотки. — Да говорите же! Это важно. Я ищу господина Бруммера уже целый вечер. Кухарка сказала по телефону, что он поехал в больницу.
— Так чего же вы спрашиваете?
— Я должен поговорить с господином Бруммером… я должен ему кое-что сказать…
— Идите в больницу и скажите.
