— Ужас! — только и выдавила она.
— Правильно, дочка. Именно поругание реальности.
Другой глаз Нил Палыча тоже открылся, и комната, как почувствовала Лена, стала малиново-голубой. — Давно пора ее… — прошептала Лена.
— Не спеши, не спеши, дочка. Много вас, молодых, торопливцев. Если каждый спешить будет, особливо с реальностью…
— Молчу, молчу, — вздохнула Лена.
— То, что я увидел, не может быть. Обычно считается — зеркало говорит правду. Пусть внутреннюю, но правду. А здесь получилось страшное, непредсказуемое, патологическое, превращенье в грядущую правду. У молодежи вашей — Аллы и Ксюши — сумбур. Не поняли, что произошло, но были близки к обмороку, нарцисски эдакие, только бы им на себя глядеть, вот глянули — теперь запомнят. Ксюша-то бедная даже в теле сразу как-то уменьшилась, по крайней мере духовно.
Лена нервозно закурила:
— И какой же вывод?
— И некоторые другие важные детали говорят о том же. Да, невидимый мир пошатнулся, в него вошло нечто иное, чего не было до сих пор.
— Как умирать-то тогда, как умирать?!! — вдруг выпалила Лена.
— Увидишь тогда неописуемое, — сухо ответил Нил Палыч.
— А я заметила, Нил, что и вправду последнее время взгляд покойников стал меняться. И глаза тоже.
Нил Палыч соскочил со стула.
— Я побегу! — вскрикнул, схватив что попало и бросив потом это на пол.
— Куда же вы теперь?
— К себе, к себе, Ленок, как и вы. К грядущим монстрам!
— Да ладно, успокойтесь. Не все в людях такое, — спохватилась Ленок.
В дверях Нил обернулся и, блеснув малиново-черным взглядом, строго сказал:
— Завтра к тебе Алла с Ксюшей придут делиться. Я еще с ними не говорил. Устал тут от вас. Ты им о том, что я тебе рассказал, — ни-ни. Я сам им все подам, осторожно. Не пугай их.
— А Стася?! — выкрикнула Лена, когда Нил Палыч уже как-то бодренько спускался с лестницы: лифтов он опасался.
— Стасик, что ж! Попался, как курица в супок. Хотел нырнуть как лучше, а получилось как всегда. Ну, он не виноват.
И Нил Палыч громко бормотнул на прощание:
— Ты, Лена, особенно не грусти! Не то еще будет!
Лена и не думала рассказывать кому-либо о том, что в невидимый мир вошло что-то грозное, во всяком случае иное.
«Хватит с нас этого мира, чтоб сойти с ума. Куда уж дальше, — подумала она. — И значит, все-таки не в патологии или извращениях дело — это всего лишь деталь, мелкое следствие. Главное — в другом… Брр… Не хочу умирать».
Но с глазами мертвых было, пожалуй, еще сложнее. Ленуся сама видела необычайное. С некоторых пор все в покойниках стало меняться, даже их вид, если вглядеться, конечно. А Леночка вглядывалась.
Она не так давно прочла у одной исключительной по силе русской писательницы такую строчку: «Лицо мертвой стало до безумия спокойным».
«Как в точку смотрела. Поди, по моргам шлялась», — подумала Лена.
Именно это и поразило, когда она, еще до чтения книг проницательной писательницы, увидела лицо покойного адвоката.
Спокойствие в нем было именно безумным. «Такое спокойствие может быть только, когда тебя приговаривают к вечному отторжению и ты ничего уже сделать не можешь, — думала она. — А может, я вру, на самом деле это спокойствие безумия необъяснимо. Не сможет понять его и сам мертвец, пусть и в своем собственном сумасшествии».
Леночка тогда поежилась и даже вздрогнула. И на следующий день пошла проверять: так ли это у других покойников.
Долго проверяла — месяц, другой. По возможности, конечно, по собственной метафизической прыткости. А в этом ей было не отказать. Все искала и искала. И натыкалась на одно и то же: ледяное окоченение безумия, высшая отрешенность, ведущая в никуда.
«А как же связь с предками, — мелькнуло в ее уме, — что они теперь нам скажут?»
Стою как дурак на дороге,
Впервые страшусь умереть.
Умру — и забросят Боги
В его ледяную твердь, —
вспомнила она стихи знакомого поэта о камне. Ленуся была пронзительна на чтение мыслей мертвецов, не то что другие, и потому видела многое, включая взгляд закрытых глаз.
Но теперь от этих глаз шел бесконечный холод, исходящий из глубины отдаленного бытия.
Однако ей попадались — взгляд, взгляд вовнутрь у нее был! — и другие мертвые, совсем другие: иные были веселые, другие действительно небожители, просветленные, и даже совсем необычайные. Это облегчало душу.
«Не все потеряно, — истерически думала она, — не все».
Но прорыв этого безумного спокойствия все же совершился. И от этого скребло на душе. Вдобавок жалко было своих.
К тому же Лена чувствовала, что дело тут и не в них, а в чем-то до боли серьезном, огромном, страшном, исподволь вошедшим в невидимый мир.
И мелкая дрожь проходила по телу, но в сердце было жутко и каменно. Потом исчезало.
Вскоре один случай чуть не добил ее, но в возвышенном смысле, конечно.
На этот раз не надо было шляться по кладбищам, а просто умерла бабка у подруги со школьных лет. Ну, умерла так умерла.
Гроб с покойной поставили на день в одной из комнат квартиры, где и жила эта подруга, Ася. Чтоб можно было прощаться с телом, кто хочет. Двери были для всех открыты. И Лена пришла — из дружбы к Асе, хотя бабку и не знала. Пришла, посмотрела, поцеловала и ушла. Цветики оставила на гробе.
На следующее утро Ася звонит вся в слезах: гроб с бабулей исчез. Нету его, и все. И бабули нет!! «Мы туда-сюда, — плакалась Ася по телефону, — нигде их нет. К соседям заходили. Те ругаются, ничего не знают…»
Ленуся была крайне удивлена происшедшим:
— Что за чертовщина, — пробормотала она.
— Ты все за свое, — обиделась Ася. — Никакая не чертовщина, а просто сперли, сволочи…
И бросила трубку.
Дня через три Лена перезвонила и спросила:
— Ну как?
Сам веселый голос Аси говорил о том, что все в порядке.
— Нашли, — радостно объявила она. — На даче.
— Но почему и кто увез?
— Неизвестно. Да мы и не допытывались. Не нам знать, кто и для чего. Нашли, и слава Богу. Уже похоронили. Как гора с плеч. А то совсем дико бы получилось. Милиция уже стала вмешиваться. Орать. Целую.
— Подожди. А старушку-то хоть поцеловали? — слабым голосом произнесла Лена.
— А как же! Вообще расцеловали. Вся в цветах ушла под землю.
И Ася повесила трубку.
Но странность перемещения гроба и внешняя ненужность этого события навеяли на Лену самые противоречивые мысли. Глубоко она задумалась, одним словом.
Однако жить все равно надо было. Больше всего ее парализовывал и поражал какой-то нездешний и в то же время безумный покой на лицах мертвецов. Этот покой внутренне походил на сумасшествие. Она чувствовала, что созерцаемый мертвец вот-вот проснется и дико закричит. Во всяком случае, покойники казались ей на грани крика, даже визга, но никто не переходил эту грань.
И она стала избегать мертвых. Только однажды попала на похороны старичка. Но тут произошел конфуз: ей показалось, что старичок подмигнул ей, весьма лихо и непонятно. «Невидимый мир ошалел», — подумала она тогда.
Здесь как раз Нил Палыч и подвернулся.
Вот и дверь, ведущая в квартиру Лены Дементьевой. Алла подошла к ней, забыв о своем существовании. Но Ксюша все помнила. И она была рядом.
Алла чуть-чуть не ущипнула Ксюшу.
— Помни, Ксю, что Нил не хочет, чтоб мы исследовали… и искали. Но не мы будем искать, а попросим Лену или кого-нибудь из ее окружения. С нас и спроса по большому счету не будет — нас как бы и нет.
Ксюша сморщилась.
— Это их нету, а мы есть.
Алла нажала на звонок, словно это был мозг мертвого Станислава. Леночка открыла.
— А, это вы… Входите, родные. Но у меня кавардак.
— А что?
— Увидите.
В передней этой огромной квартиры послышалось шуршанье. Откуда-то высунулось существо, похожее на девочку лет тринадцати-четырнадцати.
Тут же хлопнула другая дверь и вызвалась из тьмы старушка в халате.
— Не твори, Дашка, не твори, — зашипела она, довольно громко. — Зачем ты предсказала, что дядя Валя проведет ночь в канаве? Но ведь так и случилось! Все, что ты ни болтаешь, сбывается, дрянь ты этакая.
— Она не дрянь, а вещунья, бабушка, — сухо вмешалась Лена и обратилась к сестрам — Даша племянница моя. Ясновидящая. Но ясно видит только быт. Остальное — пока не дано.
Бабуля чихнула:
— Только быт! А то, что кошка моя во сне меня укусила — это она накаркала! При чем же здесь быт.
— Я не каркаю, баб, а говорю правду, ту, что будет, — закричала Даша.
— Помолчали бы! А то еще такое предскажу! Все будущие дни у меня на ладони. И про училку все знаю. Она мочится в постель по ночам! Хи-хи-хи!
И девчонка скрылась за дверью. Леночка улыбалась.
— И вот уже шестая неделя, как у нас так. С тех пор как Даша здесь отдыхает.
Ошалев, но не очень, сестры прошли в столовую. Ленуся предложила выпить. Алла мрачно согласилась:
