Но про усы дядя Саша ничего более не говорил. Он угрюмо уходил на берег реки и одиноко сидел там на бревешке, куря "Север", папиросу за папиросой. Здесь прошло его детство.
То ли он глядел на наш деревянный, шаткий мост, по которому лошади тянули арбы, косясь на воду, то ли взгляд его бродил по дальним синим сосновым борам, что выступали над горизонтом, как грозовые тучи. А может, вспоминал Великую Отечественную войну, откуда чудом вернулся целым. "Меня и дождь не заденет, я быстро между струями бегу!" – усмехался он, когда спрашивали, не ранен ли. У моего-то отца контузия и две ямки от осколков в левой ноге…
Мешать дядя Саше я не решался. Бродил в стороне, как стреноженный жеребчик, и думал о том, как женюсь когда-нибудь на Нине Журкиной, а может, и на Насте Аксеновой, – та еще красивее, но уж очень гордая.
Тетя Альфия целыми днями с моей мамой перешивала взрослые платья для моих сестер. К вечеру они вновь стряпали перед пылающей печкой, и если дядя Саша задерживался, тетя приходила к нему на берег, несла ему – заодно и мне – горячий пирожок, обернутый в кусок районной газеты.
Неужели так горестна стала их жизнь из-за непутевого сына? Ну, выйдет он из тюрьмы, исправится. У таких хороших родителей не может быть пропащим сын.
Но вскоре я понял, что не только из-за сына горевали дядя Саша с женой.
Об этом речь зашла за столом, когда праздновали день рождения моей мамы и все выпили: мужчины – водки, женщины – красного "Кагора".
Выпив, дядя Саша скрипнул зубами и закрыл глаза рукой.
– Перестань, – буркнул мой отец. – Каждому в душу с фонариком не влезешь.
– Я должен был! – прохрипел дядя Саша. – Какой же я разведчик?!
– Это на войне видно человека, – продолжал отец. – Там говно сразу вылезает. А тут…
Мать встревоженно дернула его за руку: не надо бы за столом произносить таких дурных слов.
– А тут и рентген не поможет, – продолжал отец. – Твоей вины нет.
– Как же нет?!. – сжал кулаки дядя Саша. Тетя Аля взял один его кулак в свои ладони и подула, как на угли, и разжала пальцы мужа. -
Женщина, отстань!
И уже вечером, на крыльце, докуривая перед сном папиросу, дядя рассказал мне, что случилось у него на работе, в областном центре, где они живут с тетей Алей.
В последние годы он был бессменным начальником отдела кадров треста строителей. На командные места рекомендовал бывших фронтовиков. И руководство треста ему безусловно доверяло. Отношения у дяди Саши с прорабами и бригадирами были, как в армии:
– Есть! – говорили коротко, отдавали честь.
– Они были с хорошими усами, – и вдруг дядя Саша сам на себя осердился. – Дело не в усах! При чем тут усы?! "Усы, усы!.." Они были в военной форме, в сапогах. И я поверил… – бормотал он сдавленным голосом. – Поверил, как бабушка мулле! А они… они… воровали, продавали налево цемент… кирпич… арматуру… вот что они с мной сделали! – и дядя обвел шею пальцем.
– Их нашли, посадили? – спросил я.
– При чем тут посадили?! Дом, дом раскололся на улице Ленина… Ты только подумай!.. треснул!.. – и дядя Саша провел в ночном воздухе горящей папиросой перед собой зигзаг. – И кто виноват?! Кто?!
"Они виноваты", – хотел я сказать, но дядя продолжал изливать душу.
– Руководство доверяло мне.. партия… а я слепой баран, вот кто я!
Из сеней выглянула тетя Аля.
– Может, хватит, – тихо проговорила она. – Ложись спать.
– Спать, спать!.. – вдруг зарычал дядя Саша, вскакивая, босой, как он всегда любил сидеть на крыльце. – Всю жизнь спать, спать! Вот наш сын таким жуликом и вырос… А что будет с дочерями?
Тетя Аля ничего не ответила, ушла в дом.
Появился мой отец, в майке, в исподнем. Ему вставать в четыре утра, он откашлялся и резко сказал из дверей, как старший младшему:
– Шаех, тебя с работы никто не гонит! Ты докажешь, что тебе можно и нужно доверять. Перестань вести себя, как баба. – И тронул его рукой за плечо. – Всё, дорогой братишка! На нас смотрит страна.
И дядя Саша сутуло пошел за ним в избу.
6
Зимой он прислал радостное письмо, в котором через каждое слово стояли восклицательные знаки.
Его сын оказался оклеветан дурной женщиной. Один молодой следователь
(есть еще честные следователи!) настоял на пересмотре дела. Нашлись свидетели.
"Мой Булат чист! как булат! Приезжайте, я вам покажу не алмаз! А покажу его письмо, где он на меня не сердится… Я боюсь пересылать письмо, вдруг потеряется! Он ее любил и не мог сказать про нее… и есть еще письма его друзей. С той женщиной он разошелся. Она отняла у него квартиру, и теперь он в общежитии. Ну и что? Еще получит квартиру. Главное – наш сын такой же честный, как все мы!"
Я был очень рад за своего двоюродного брата.
А потом время побежало быстрее… Я окончил геофак университета, поработал несколько лет в Татарстане и Башкирии, а потом (здесь нефть уже кончается) перебрался в одну из сибирских геологических экспедиций… И вот получаю приглашение на 65-летие дядя Саши.
Я не мог не поехать.
Страна к тому времени уже бурлила. В воздухе веяло сладкой и опасной свободой, в городах по столбам и стенам клеились листовки, народ собирался на митинги, люди хрипло орали друг на друга в мегафоны.
Восходил, как новое солнце, Ельцин…
Дядя Саша пригласил на свой праздник двух товарищей по фронту, вернее даже, не по фронту, а по госпиталю, потому что дорогие друзья, с кем он ходил в атаку и ползал в разведку за "языком", в те времена и погибли, а кто дожил до победы, умер от затяжных болезней.
Один из приехавших, хоть и вышел на пенсию, работал учителем в деревенской школе – преподавал физкультуру и рисование. Высокий, с подавшимися вперед плечами, с большим лицом, на котором, казалось, как-то случайно расположились маленькие ясные глаза и широкие губы, и белый комок усов, и толстенный нос, он, право же, очень талантливо рисовал, что и выказал немедленно, начертив простым карандашом на листе ватмана портрет тети Али.
Почесав серебряные пряди, смущенно протянул рисунок хозяйке.
Та была в восторге.
– Вот! – закричала она мужу. – Какая я! А ты не ценишь!..
В самом деле, на рисунке она вышла очень похожей, но молоденькой.
– Почему морщины пропустил? – сердито буркнул дядя Саша, явно ревнуя гостя к жене. – Вон же у нее морщина.
– А вот не вижу… – хитро рассмеялся старый учитель и сломался в поясе, целуя руку тете Але. – Женщины – богини, у богинь какие морщины?!
Второй приятель военных времен, гладко обритый толстячок с надменно поднятым круглым розовым подбородком, подмигнул дяде Саше.
– А помнишь, как он санитарок изображал… а они ему – фу-ты ну-ты… каши, даже спиртяги не жалели…
Александр Александрович, учитель, указал пальцем на дядю Сашу.
– Зато кто лучше писал письма женам и невестам за тяжелораненых?!
Тезка! "Выжжем каленым железом фашизм, но руки наши все равно сохранят нежность для вас, наши любимые!" Так?
Польщенный дядя Саша кивнул.
– Приблизительно.
Иван Федорович, толстяк, с этим согласился.
– Он и за меня сочинил… пока мне руку пришивали… Жена сохранила листочек, часто показывала: вот, дескать, тогда ты любил меня… – И вдруг гость прослезился. – Померла Аня… Иногда своими словами что-то над могилкой говорю… да теперь уж не услышит.
Дядя Саша поднялся за столом:
– Ну, хватит, хватит! Мы живые, мы честно работаем. Дети у нас хорошие.
– Хорошие, это верно, – отозвался Александр Александрович. – Мой меня похоронит, никуда не уехал.
Иван Федорович, шмыгая носом, закивал. Видимо, и у него достойные дети.
– Погодите пить! – Тетя Аля произвела руками таинственные знаки, ушла на кухню и вынесла, и подала на стол в огромной сковородке пышащий жаром балеш (читателям: не путать с беляшем! балеш и беляш различаются так же, как балет и билет на тот балет), – это мясной круглый пирог со смуглыми тестовыми виньетками, с дырочкой в середине, куда заливают, перед тем как резать, немного крепкого горячего бульона…
Дядя Саша налил водочки в синеватые рюмки гостям-мужчинам, включая меня, и себе.
– Сын не прилетел, сдают объект… он у меня ГЭС в Индии строит…
Дочки поздравили… в городе грызут гранит науки… За вас, мои дорогие!
– Может, директора подождем? – негромко спросила тетя Аля.
– Пошел он! – отвечал дядя Саша, горделиво вскинув горбатый нос.
Покосился на часы. – Обещал в шесть ноль-ноль, – уже семь! Это не по нашему.
– Может, занят?.. – хотело был поддержать хозяйку дома учитель рисования.
– Найн! – дядя Саша пощекотал рюмкой белые усики-треугольник и выпил.
И раздался телефонный звонок.
– Это он! – хмыкнул дядя Саша. – Всегда чует, где пьют. – И попросил жену: – Побалакай с ним. Обещали премию. А может и орден дадут наконец. Из шоколада.
Тетя Аля взяла трубку:
– Слушаю. Да, Сергей Николаевич… Что?.. Да, да. – И голос ее все более сникал. – Да. Неужели так? Нет, дома. – И жена протянула мужу черную трубку, прошептав: – Говорит, со склада опять пропал товар.
