Дверь отворилась, и Джек поначалу не узнал мать. Он ни разу в жизни не видел ее без макияжа. Норма ухитрялась краситься даже в больнице, когда ее избили (один глаз был нарядный, с голубыми тенями, а другой заплыл). Из больницы мать выписалась неделю назад, но выглядела ужасно: надеть вставные зубы она не позаботилась, а волосы, потерявшие блеск и пышность, старыми веревками печально свисали вдоль запавших щек. Это была не его мать, а скелет его матери. Она походила на страницу, вырванную из «Анатомии» Грэя. Молодой человек, напавший на Норму, вместе с сумочкой и кошельком прихватил ее плоть и кровь.
— Привет, мама. Хорошо выглядишь, — вырвалось у Джека автоматически. Норма придавала очень большое значение внешности.
— Я оставила тебе ужин, — ответила она и повела его через узкую гостиную в кухню.
В семье Шпротов поцелуи и прочие нежности были не в ходу.
Попугайчик Питер безутешно топтался на полу клетки, по щиколотку в шелухе от семян и собственном помете. Его голубые перышки были тусклыми и потрепанными.
Джек сунул палец между прутьев.
— Держи хвост пистолетом, Пит, мамуля идет на поправку, только надо прическу сделать. — Пит частенько становился для Джека каналом общения с матерью.
— Слишком уж я боюсь идти в парикмахерскую, Пит, — сказала Норма.
Пит запрыгнул на перекладину и угрюмо уставился в маленькое зеркальце, которое болталось перед ним.
— Выпендривается он последнее время. — Мать открыла духовку и вынула тарелку, накрытую другой. Потом сняла верхнюю тарелку, явив блюдо, от которого шел пар. — Твое любимое.
Джек взглянул на синеватые обрезки бараньей грудинки, сморщенный горошек и картофельное пюре, прилипшее к тарелке, и сказал попугаю:
— Найти бы того мерзавца, который обидел нашу маму, на месте убил бы.
Он заставил себя съесть почти весь отвратительный ужин. Он знал, что мать ненавидит стряпать и никогда не умела готовить. Джек простил ей забывчивость: он уже больше тридцати лет вегетарианец, а жирную баранину обожал его покойный брат Стюарт.
Норма сидела и смотрела, как Джек ест. Она заметила морщинки вокруг его глаз и две глубокие борозды, которые пролегли от носа к уголкам рта.
Перед сном, в качестве прелюдии, Норма накрыла клетку Питера отрезом ткани из полиэстера с узором в виде подсолнухов. Питер продолжал бродить по темной клетке. Джек строго приказал невидимой птице:
— Угомонись!
Он выключил свет в кухне и, поднимаясь по лестнице в тесную комнатку, где предстояло ночевать, спросил себя, зачем прикрикнул на птицу.
На дешевой сосновой кровати с тощим матрасом спалось плохо, мозоль на ноге все цеплялась за нейлоновые простыни, которые мать предпочитала из-за того, что их не надо гладить.
Где-то в середине ночи Джек вытянул руку, чтобы проверить походный будильник, и сшиб с тумбочки фаянсового ослика. Он услышал, как ослик раскололся, ударившись о голый пол.
Когда Джек проснулся в следующий раз, было уже утро; он полежал, разглядывая миниатюрных осликов вокруг. Животные были на любой вкус расписанные цветочками и вполне реалистичные — с корзинками, запряженные в тележки. На каких-то осликах красовались шляпы, два уродца были даже обряжены в пончо. Один ослик нес плакатик (Подарок из магазина «Лавандовые Поля» в Норфолке», а из отверстия в его спине торчало несколько сухих стебельков.
Покупать матери подарки на Рождество и дни рождения было просто: в магазинах всегда отыщется очередной осел по доступной ребенку цене.
Джек встал и быстро влез в костюм из «Маркс и Спенсер», в котором в последнее время ему было как-то не по себе.
Он все не мог перебороть ощущение, что он самозванец — просто притворяется таким, как все.
Прежде чем выйти из комнаты, Джек подобрал осколки и увидел, что это тот самый ослик, которого Стюарт сделал в керамической мастерской в колонии для несовершеннолетних преступников, куда попал за хранение марихуаны. Джек сложил осколки в носовой платок и спустился на кухню за клеем. Придется склеить: тюремный ослик — единственный подарок Стюарта, и мать часто повторяла, что если бы случился пожар, она бы в первую очередь спасла Питера и ослика Стюарта.
Ожидая, пока закипит чайник в виде небоскреба, Джек очистил кухонную раковину ржавой щеткой. Заваривая чай, он слышал, как Питер шаркает по затемненной клетке. Когда чай был готов, Джек отнес чашку в гостиную, окна которой выходили на улицу. В доме напротив, куда его когда-то посылали за кастрюлей, все окна были заколочены, а в палисаднике гнил разбитый автофургон. Мимо шли школьники, пихая друг друга и радостно выкрикивая непристойности. Дети горбились под тяжестью огромных ранцев и походили на солдат, бредущих по руинам сдавшегося города.
Наверху в туалете зашумел бачок, но ободряющего плеска воды одно раковины не последовало — мать считала, что микробы полезны, и утверждала, что люди стали чаще болеть с тех пор, как завели моду ежедневно принимать ванну и душ. Она смеялась Джеку в лицо, когда он обнаруживал в ее холодильнике давно просроченные продукты и рассказывал жуткие истории о том, как в сыре копошатся черви.
Дети свернули за угол, и улица снова опустела. Проехало несколько автомобилей, но им не удалось развеять неестественную тишину.
Много лет назад, на этой самой улице, в день, когда он уехал из дома в Хэндонский полицейский колледж, Джек минут десять стоял на крыльце в ожидании такси, которое должно было отвезти его на станцию, и его поразило, сколько народу пришло пожелать ему доброго пути. В палисадниках тогда копошились малыши, а у бордюров чинили машины. В те дни, вспомнил Джек, старухи, кутаясь в пальто, обменивались у калиток новостями.
Когда мать вошла в комнату, Джек спросил, куда подевались люди.
— Теперь никто не выходит, — ответила она, встав рядом с ним у окна. — Я уже и к соседям-то не заглядываю и белье вывешивать на улице перестала. Один хулиган на прошлой неделе перелез через забор и украл кресло-качалку, ту, что ты купил.
— Я тебе надстрою забор повыше и куплю новую качалку, — сказал Джек.
— Не надо, бог с ней, с качалкой, — раздраженно отмахнулась Норма. — Все равно сопрут, да и солнце в Англии теперь уже не то.
Они прошли в кухню, и Норма ойкнула, обнаружив, что клетка Питера все еще закрыта синтетическим подсолнухом.
В доме не было продуктов, которые Джек мог бы заставить себя съесть. За чайной коробкой в углу посудной полки были свалены неоплаченные счета. Весь дом следовало прибрать, проветрить и сменить предметы первой необходимости; даже в кормушке Питера не осталось семян, а пустой пакетик «Трилл» лежал в серванте рядом с банками заплесневелого джема и прокисших солений. Джек надеялся вернуться в тот вечер в Лондон и нормально провести второй выходной — он планировал посетить галерею Тэйт[18], своими глазами посмотреть на то, о чем все говорят, — но теперь понял, что придется остаться еще на одну ночь и решить проблемы матери. Он расчистил место на кухонном столе и принялся составлять список:
Позвонить слесарю.
Вычистить клетку.
АСДА[19] — продукты.
Найти уборщицу/пылесос.
Почта — забрать пенсию.
Банк — договориться о задолженности.
Найти Ивонну?
Потом вынул чековую книжку и выписал чек в уплату долгов.
— Ненавижу сидеть без денег, — сказала Норма. — Ну зачем Трев умер?
— Не надо было в потемках по церковной крыше лазить, — ответил Джек.
О смерти отчима Джек узнал с тайным облегчением. Одним преступником в семье меньше. Кроме того, судимости Тревора были для него постоянным источником неприятностей. Несколько раз на протяжении своей карьеры он подозревал, что живой Тревор мешает продвижению по службе.
Норма погрузилась в воспоминания о похоронах Тревора:
— Ни разу не видала, чтобы в церкви столько народу собралось, а на кладбище прямо сотни пришли. Людей прижимали к надгробиям, помнишь, Джек? А викарий о Треве так хорошо говорил.
Джеку запомнилось, как он сидел в церкви буквально в метре от роскошного гроба и гадал, как стажер-викарий справится с печально известной уголовной славой Тревора и странными обстоятельствами его гибели. Но этот осел в ошейнике провозгласил Тревора «ярким характером», восславил его паханскую деятельность и назвал Тревора «первопроходцем, который взялся за утилизацию мусора задолго до того, как это стало нормой».
Норма продолжала:
— Теперь вот жалею, что Трева не кремировали. Не нравится мне, что он там в земле, один совсем.
— Ты мне так и не сказала, мам, сколько Трев тебе оставил, — сменил тему Джек.
Норма принялась рыться в карманах пальто и курток, которые грудой висели на единственном крючке за кухонной дверью. Джек знал, что она ищет сигареты. Казалось, все его детство прошло в чаду сигаретного дыма.
