Вопрос поставил меня в тупик. Я об этом никогда не задумывался. Слова Saint Rapport вообще крайне мало для меня значили — ни одного из них я не видел сам. Последний случился при моей жизни, но я тогда был слишком мал.
Я знал, конечно, что так назывался один из главных праздников Идиллиума, на который возвращаются из личных пространств многие солики. Это было красочное зрелище — Смотритель появлялся перед людьми в старинном мундире времен Павла Великого, на коне и со шпагой в руке; ритуал, вероятно, много значил для нашей официальной идентичности — но никакого смысла, кроме карнавального, я в нем не видел.
— Экономят средства?
Мое предположение было логичным: я знал, что во время Saint Rapport на центральной площади для всеобщего удовольствия возгоняется огромное количество глюков, и это событие серьезно обременяет казну.
Никколо Третий отрицательно покачал головой.
— Мы бы не мелочились. Дело в том, что двух прежних Смотрителей, пытавшихся провести ритуал, убили.
— Убили? — выдохнул я. — Я никогда не слышал, что кто-то из недавних Смотрителей умер насильственной смертью.
— На самом деле смертей было гораздо больше, — сказал Смотритель. — Мы просто держим их в секрете. Я не первый ношу имя Никколо Третий. Тот, кто был до меня, ничем от меня не отличался. Ты же совсем другой.
Это прозвучало жутковато, абсурдно — но я сразу поверил.
— Кто их всех убил? — спросил я.
— Мы называем его Великий Фехтовальщик.
— Странное имя.
— Многие думают, что это одержимый местью демон, упомянутый в дневнике Павла. Лично я в такое не верю — непонятно, почему Фехтовальщик появился только сейчас. Можно предположить, конечно, что последние две сотни лет он старательно тренировался в аду. Кто это в действительности, откуда он приходит и что за сила его направляет, мы не понимаем. Может быть, за Фехтовальщиком стоит кто-то из великих соликов, обретших над Флюидом невероятную власть. Но в таком случае Ангелы должны видеть, как он создает вихрь Флюида, а они этого не наблюдают.
— Что-нибудь еще известно? — спросил я.
Никколо Третий развел руками.
— Ничего. Фехтовальщик возникает и исчезает непонятным образом. Мы даже не знаем, машина это, голем или живое существо. Знаем только, что он произвольно меняет форму.
— Вы его видели сами?
— Да, — сказал Никколо Третий. — Именно поэтому я теперь большей частью сижу в кресле. Ходить я могу, но мне не особо приятно.
— Разве Ангелы не могут нас защитить?
Никколо Третий хрипло засмеялся.
— Ангелы, чтобы ты знал, сами нуждаются в нашей защите. Особенно сейчас… Но давай не будем сегодня в это углубляться, Алекс.
Я не возражал — мне самому начинало казаться, что за последние несколько минут я узнал слишком много государственных секретов. Но один вопрос все же сорвался с моих губ:
— Разве Ангелы не всеведущи? Не вездесущи? Не всесильны?
— Не в этом случае, — сказал Никколо. — Здесь они ничем не могут нам помочь. Так что быть Смотрителем не отдых, Алекс. Это тяжкий и опасный труд.
— Я готов подвергнуться опасности вместо вас, Ваше Безличество, — сказал я, положив руку на сердце.
— Спасибо. Но природа нашей власти такова, что это невозможно. Тебе придется подождать моей смерти. Которая, возможно, не слишком далека.
— Почему вы так считаете?
— Через год мы попытаемся еще раз провести Saint Rapport. Если это не получится, на моем месте окажешься ты… Если оно вообще сохранится, место.
Я поклонился — ответить на эти слова как-нибудь иначе было бы бестактностью.
— Живи в уединении, — продолжал Смотритель. — Никто не должен знать, что ты мой преемник. Пусть тебя считают просто моим сыном, закончившим обучение. Это откроет перед тобой все двери — и закроет все рты. Самое главное, ты будешь в безопасности. На тебя будут смотреть как на обычного прожигателя жизни.
— Что мне нужно делать? — спросил я.
Черная маска на лице Смотрителя не изменилась, но по еле заметному движению век я почувствовал — он улыбается.
— Прожигай жизнь. Веселись и ходи по путям своего сердца, только не сломай себе шею. Но знай…
Никколо Третий замолчал, и я понял, что он ждет от меня продолжения.
— Верховное Существо призовет тебя к ответу, — тихо договорил я.
Он кивнул.
— Именно. Но это ваши с ним дела, хе-хе. А я попрошу о другом — не прекращай тренировок в визуализации. У тебя великолепные данные, и твои способности пригодятся. Твоим наставником будет мой помощник и друг Галилео — он ждет в коридоре. У тебя будут и другие учителя. О самом важном я расскажу тебе лично… А сейчас я прощаюсь.
Смотритель с некоторым усилием встал, поднял подбородок и закрыл глаза. Его плечи несколько раз дрогнули, и он замер. Мне показалось, будто он превратился в собственную куклу.
А потом я понял — вовсе не показалось. Теперь передо мной действительно стояла стандартная кукла Смотрителя, вроде тех, что украшают храмы Единого Культа. Это был впечатляющий способ завершить аудиенцию.
Трижды поклонившись, я попятился — а когда кукла Безличного скрылась за поворотом, повернулся и пошел назад по коридору-улитке.
Как только я шагнул в приемную, двери за моей спиной закрылись. В приемной по-прежнему никого не было. Я опустился на стул и стал обдумывать услышанное.
Надо сказать, восторга я не испытывал — скорее меня охватил страх. Нас с детства учили, что жизнь Смотрителя — это непрерывный подвиг ради блага человечества и беззаветная жертва на алтарь всеобщего счастья. Судя по тому, как стоически глядел на свою роль сам Смотритель, это могло быть не официозной пропагандой, а правдой.
Видимо, моя мысль о жертвоприношении во время неизвестного ритуала была пророческой. Я чувствовал себя не столько наследным принцем, сколько жертвенным бараном, которому обещали позолотить рога перед процедурой. Это, конечно, льстило — но я не возражал бы против роли скромнее.
Хотя, конечно, все могло объясняться проще. Может быть, Никколо Третий просто стремится избавить меня от излишнего нетерпения и энтузиазма. Это ведь было не его решение, а Ангелов. Он сам так сказал.
Пока я думал, приемную стал заполнять народ. Это был выпуск какой-то школы — судя по тому, что молодые люди и девушки шли вместе, светской. Треугольная эмблема на их лиловых робах ничего мне не говорила. Скорей всего, решил я с завистью, будущие солики.
Наконец в приемную вернулся секретарь. Он несколько раз хлопнул в ладоши, призывая к тишине. Когда вокруг установилось благоговейное молчание, двери с вензелями открылись.
Но теперь за ними не было коридора-улитки. Там был малый тронный зал.
Подчиняясь любопытству, я вошел туда вслед за всеми.
Зал был пуст. Ни стульев, ни скамеек — только коврики для простирания. У его противоположной стены стоял золотой трон с наброшенной на него тигровой шкурой. Трон тоже был пуст. А рядом стояла кукла Смотрителя в натуральную величину. Точно такая же, с какой я совсем недавно попрощался.
Все это, надо сказать, меня не особо удивило. Я слышал уйму загадочных историй о Смотрителе и не сомневался, что встреча с ним могла быть обыденной, понятной и заурядной только в том случае, когда речь шла о его кукле — вот как сейчас.
Все мы упали на колени и совершили тройное простирание. Кукла Смотрителя совершила в ответ свой стандартный угловатый поклон. Мы вышли из зала через другие двери, и охрана провела нас по коридору во двор. Гражданский ритуал был окончен.
Во дворе стояло несколько омнибусов, куда погрузились лиловые студенты, — и черный самобеглый экипаж, старомодный, длинный и излишне обтекаемый. Возле него стоял пожилой человек в черном халате. «В седой служебной бороде без знаков доблести и чина», — вспомнил я строчку из какого-то юмористического стиха. Впрочем, на его халате блестела непонятная лычка — то ли знак ордена, то ли монастырский оберег.
— Добрый день, Алекс, — сказал он. — Меня зовут Галилео. Я отвезу тебя домой.
— В фаланстер? — спросил я.
— Нет. У тебя теперь будет новый дом. Свой собственный.
По дороге Галилео рассказал о себе. Как и все сподвижники Смотрителя, он был соликом, на старости лет вернувшимся из личного пространства, чтобы служить Идиллиуму — считалось, что так поступают особенно благородные души (или те, кто признал свой поход в неведомое неудачным, но говорить о таком было не принято).
Буквально в двух словах он рассказал про свой «каминг ин»: как следовало из его имени, он был оптиком, поселившимся на далеком заброшенном маяке («где мир», сказал он, «мог лишь глядеть мне в спину»).
Он строил подзорные трубы разной силы и типа, и постепенно Флюид позволил ему открыть на небе новые миры, а потом наблюдать за жизнью и эволюцией их обитателей. Он предавался своим наблюдениям много лет.
