Нападение отбито, но толку от этого чуть. В этих дуэлях посреднику никогда не победить. Если я буду стоять на своем, не видать мне заказов от «Найк» как своих ушей.
— Зак, — с деланым спокойствием произносит Крейг, — позвони поставщику и попробуй решить вопрос, ладно? Будут еще и другие заказы, но чтобы мы с тобой и дальше сотрудничали, наш первый проект должен пройти без сучка без задоринки.
Перевожу: Крейг в разговоре с начальством повесит на меня всех собак, я потеряю самого крупного клиента, а «Спэндлер» — репутацию.
— Посмотрим, что тут можно сделать, — вздыхаю я.
— Спасибо, дружище.
— Пока не за что.
— И все равно спасибо, — внушительно произносит Крейг и вешает трубку.
Вот из-за таких пожарных тревог народ в компании и выгорает так быстро. Последней жертвой на прошлой неделе стал Клэй Мэтьюс, который сидел через три кабинки от меня. Сперва до нас донеслись крики: «Козлы! Уроды! Чтоб вы все сдохли!» Мы побросали телефонные трубки и незаконченные письма, высыпали наружу, и пошло-поехало. Из кабинки Клэя стремительно вылетел телефон, врезался в стену, отколов кусок штукатурки, и рухнул на пол. Красный от ярости Клэй со встрепанными волосами выбежал в холл и принялся топтать телефон, пока не остались одни ошметки, а потом распинал их по коридору. Если он и заметил нас, то не подал виду, а ринулся обратно в кабинку, заорав во все горло: «Суки!» Кто бы мог подумать, что у Клэя такой громкий голос? Он всегда так спокойно и деловито принимал наши футбольные ставки на тотализаторе. Тут из кабинки вылетел громоздкий двадцатикилограммовый монитор и с диким грохотом разбился об пол, буквально взорвался. Билл, наш босс, слишком помешан на экономии, чтобы разориться на плоские экраны, поэтому Клэю было на чем отвести душу. Спустя несколько секунд за монитором с глухим стуком последовал лазерный принтер, но это, конечно же, не шло ни в какое сравнение. После этого Клэй на минутку скрылся в кабинке, и мы услышали, как он рвет бумаги, швыряет о стену фотографии в рамках и крушит мебель. Наконец он снова выбежал в холл: мокрая от пота рубашка вылезла из брюк, галстук сбился набок, с лица капал пот, на висках пульсировали жилки. Клэй осел на пол, прислонился к стене, закрыл лицо руками и еле слышно всхлипнул. Когда наконец подоспела охрана, чтобы вывести его из здания, он немного успокоился, и пока его волокли к лифту, довольно улыбался и кивал, как будто его все это хоть сколько-нибудь заботило.
Клэй сам напросился. Он нарушил два главных правила: 80/20 и сроков поставки. В «Спэндлере» куча принципов; кое-какими при случае можно пренебречь, но есть такие, на которые нельзя закрывать глаза, иначе вам крышка. Более восьмидесяти процентов доходов Клэя зависели от менее двадцати процентов его клиентуры. Он допустил, чтобы самый крупный заказчик стал для него единственным, и усугубил положение, позволив клиенту уговорить себя на нереальные сроки. Так что гроза могла разразиться над головой Клэя в любой момент.
Я, как и все, покачал головой и скорбно поджал губы, но на самом деле завидовал Клэю. Завидовал его вспышке, его освобождению, а больше всего — тому, что он вырвался на волю. Ему необходимо было сбежать, чтобы избавиться от постоянного давления со всех четырех сторон, и, черт побери, побег удался на славу. Клэй облажался, Клэй чокнулся, Клэй взбесился, но факт есть факт: он выпутался. И обрел свободу.
Я перелистываю документы и графики, надеясь, что случится чудо и мне удастся придумать, как решить проблему с «Найк», но уже понимаю: ничего не выйдет. Ошибся Крэйг, а расхлебывать мне. Перед глазами стоит лицо Клэя, которого уводит охрана, — растерянное, удивленное, но все же ликующее. А когда начинаешь завидовать чужим нервным срывам, явно пора задуматься о жизни.
Тут я чувствую, что хочу писать.
В мочевом пузыре, как всегда, немного щекотно, но теперь это симптом чего-то пока неизвестного и пугающего, что просится наружу. Я рассеянно лавирую в лабиринте кабинок; из-за обитых звукоизоляцией стен доносятся деловые разговоры, жужжат у меня в ухе, точно странное насекомое. Наконец я вхожу в туалет и натыкаюсь на типа с дурацким именем Билл Кокберн. Это руководитель нашей группы. Он тщательно моет руки. Синяя рубашка в полоску, бордовый галстук и такие же подтяжки выдают в нем большого начальника.
— Привет, Зак, — бодро произносит он, глядя на меня в зеркале.
— Доброе утро, — здороваюсь я.
— Как дела?
— Супер.
Главное в общении с Биллом — как можно меньше говорить. Он печально известен нудными и многословными поучениями о том, как нужно продавать, и не угадаешь, когда простой обмен любезностями превратится в мини-семинар в духе Дейла Карнеги. Вам наверняка знакомы такие, как Билл. Вы сталкивались с ними в самолетах, где они слишком громко рассказывают сидящему в соседнем кресле бедолаге о фондовой бирже, последних приложениях для КПК и слабых местах бизнес-модели «Амазона». Наверняка вы подумали: «Если он такой умный, почему тогда учит других?» Биллу за пятьдесят, у него мясистые щеки в прожилках и лысина, которая начинается со лба; он уверен, что нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью десятиминутной презентации в «Пауэр-Пойнт». Билл истово служит богам корпоративного менеджмента, свято верит в системы и изъясняется на деловом жаргоне. Он всегда готов «наладить контакт», «убедиться, что мы на одной странице» и вечно просит «держать его в курсе дела». Он обожает продавать и заключать сделки. Секрет его системы управления сводится к тому, чтобы сыпать направо-налево банальностями, которые он заучил за тридцать лет, проведенные на передовой. Он делится с нами этой премудростью с видом учителя дзен, ведущего к просветлению. «Торгуйте с массами, ешьте с разными классами», — говорит Билл. «Не задирайте нос», — говорит Билл. «Дважды отмерь, один раз отрежь», — говорит Билл. «Продавайте сперва себя, а потом уже продукт», — говорит Билл. «Путешествие длиною в тысячу миль начинается с первого шага», — говорит Билл.
Его слова звучали бы гораздо убедительнее, не будь он старейшим менеджером среднего звена за последние десять лет. От него пахнет затхлым кофе и дешевым лосьоном после бритья, а на лице застыло загнанное выражение человека, изнемогающего под тяжестью собственной заурядности. Он профессиональный посредник — и неумолимое напоминание о том, что пора выбираться отсюда, пока я не превратился в него.
— Я видел в твоем отчете по текущим проектам, что ты ведешь поставку логотипов для «Найк», — замечает Билл, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем.
— Да, верно, — отвечаю я. И лучше бы Биллу остаться в туалете, потому что, когда он узнает, что случилось, будет срать кирпичами.
— Что там, акриловые штампы?
— Нет, шелкография.
— А, — кивает он с видом знатока, демонстрирующим, что Билл прекрасно разбирается в шелкографии. — Поздравляю, Зак, — он берет следующее полотенце, — наладить контакт с «Найк» — большая удача. Буду внимательно следить за твоими успехами.
Он бросает взгляд в зеркало и разве что не достает компас и транспортир, чтобы поправить галстук.
— Спасибо, — цежу я, отчаянно мечтая, чтобы Билл поскорее ушел и я смог спокойно отлить в одиночестве.
Беззащитная розовая кожа, просвечивающая сквозь его редеющие волосы, напоминает о химиотерапии и облучении; по ЖК-монитору в моем мозгу плывет зловещее слово «рак».
Наконец Билл уходит, оставляя меня в облаке афоризмов. Желает мне «быть на высоте». Прежде чем пойти, необходимо научиться ползать. Одна голова хорошо, а две — лучше. И напоследок, уже на пороге туалета, произносит одно из своих любимых выражений: не бывает второго шанса произвести первое впечатление.
Я бросаюсь в кабинку, на ходу расстегивая молнию на ширинке. Моча снова привычного ярко-желтого цвета, и я приободряюсь, не замечая и следа бледно-ржавых утренних сгустков. Я чувствую, как уголки губ растягиваются в улыбке, а в груди, когда я застегиваюсь, поднимается облегчение. То, что случилось утром, — мелкое недоразумение, легкий глюк организма, не более. Однако, наклонившись, чтобы смыть за собой, замечаю в унитазе яркое пятнышко, жидкий красный зародыш с усиками, который кружится в водовороте, постепенно сливаясь с общим прозрачно-желтым потоком. Черт.
Я мою руки и думаю о том, как же выглядит опухоль.
Следующий час я провожу на медицинских сайтах в поисках ответа. Кровь в моче называется гематурией. Она может быть вызвана повреждением мочевыводящих путей, выходом почечных камней, но судя по тому, что болей у меня нет, можно исключить эти причины и задуматься о заболеваниях сосудов, почек, опухолях и, разумеется, раке мочевого пузыря. Звонит телефон. Я не беру трубку.
Вместо этого нахожу в КПК номер своего врача и звоню ему. Секретарша сообщает, что он занят, у него пациент. Подожду ли я? Разумеется. В трубке меня развлекает популярный кавер на песню Rolling Stones «Ruby Tuesday». Рубиново-красный, думаю я и снова вспоминаю про кровь в унитазе.
