Чарли толкнул дверь в гостиную, и она открылась. Им в ноздри ударил резкий запах мебельной полировки, смешанный с затхлым запахом давно не проветриваемого жилья и пыли, собиравшейся на шторах вне зависимости от того, как часто по ним проходились пылесосом. Гостиная была огромной, похожей на океан из дорогих восточных ковров, по которому, как величественные, роскошные лайнеры, плавали тяжелые громады антикварной, красного дерева, мебели.
На стенах торжественно висели картины в резных золоченых рамах, в них не было ничего особенного, смелого или оригинального. Тем не менее они оставляли впечатление роскоши и могущества, привычного богатства и мертвого молчания, мрачной тишины. Невозможно было даже вообразить, что в этой комнате раздавался смех, или раздраженные голоса, или слова любви. Это было место для событий, а не для чувств. Тем не менее чувства посещали эту комнату, и чувства сильные.
Чарли Бэббит долго стоял в дверях и внимательно оглядывал гостиную, дюйм за дюймом.
— Что с тобой? — спросила Сюзанна, не в силах ничего понять по его лицу.
Он не посмотрел на нее и заговорил скорее сам с собой, чем с девушкой:..
— Когда я сказал ему, что ухожу… я стоял на этом самом месте… Он сидел… на этом стуле…
Чарли покачал головой, словно хотел стряхнуть с себя эти воспоминания. Потом, взяв Сюзанну за руку, он повел ее по дому, показывая ей все: огромные кухни (их было две, и в каждой своя прислуга), столовую с настенными канделябрами и люстрой, висящей прямо над длинным столом, за которым могли бы поместиться двадцать человек; великолепную библиотеку, с рядами высоких стеллажей, уставленных книгами в кожаных переплетах с золочеными корешками; бесконечную череду просторных спален на втором этаже, в каждой из которых были каменные камины, необъятные кровати и отделанные мрамором ванные комнаты.
Тем не менее Сюзанне больше всего понравилась скромная комнатка на третьем этаже, которая принадлежала Чарли, когда он еще жил здесь.
Это было типичное обиталище мальчишки-подростка, словно сошедшее с киноэкрана. Узкая койка, стены, увешанные вымпелами, полученными за победы на бейсбольных соревнованиях, блестящие модели военных самолетов, МИГов и F-14.
Здесь ничего не изменилось с тех пор, как Чарли покинул этот дом, даже его грязные рубашки так и остались лежать в стенном шкафу.
Эта кушетка, эти старые книжные полки, заполненные классикой вроде «Острова сокровищ» и «Робин Гуда», никак не вязались с тем Чарли, которого Сюзанна знала, хладнокровным Чарли Бэббитом, который быстро говорил и быстро надувал. И в этом было что-то трогательное. Таким Чарли Бэббита в Лос-Анджелесе не знал никто, кроме нее.
Перебирая вещи в его стенном шкафу, Сюзанна извлекла оттуда старые коробки со всякими безделушками и расположилась на полу, рассматривая их. Фотографии, альбомы с автографами, плакат группы «Кисс», тексты старых хитов. Ей было забавно совершить это путешествие в прошлое своего возлюбленного. Она подняла глаза на Чарли, который с ласковой улыбкой наблюдал за ней.
— Как здорово!
— Для впавшей в детство у тебя слишком красивые ушки, — заметил он.
— Я не впала в детство. Мне просто интересно. Ты был его единственным сыном. Ты родился, когда ему было… сколько? Сорок пять или около того? Возможно, он уже думал, что у него никогда не будет сына, — Сюзанна в сомнении прикусила губу, но все-таки продолжила, — поэтому он не мог не любить тебя.
Склонившись к ней, Чарли начал ласкать мочки ее изящных ушей.
— Так почему же он ненавидел тебя? — продолжала настаивать она.
— Розовые ушки… с пятнышком… вот здесь.
Сюзанна знала, чего он хочет. Он не хотел говорить о своем отце и их с ним отношениях. Он хотел снять свой траурный костюм. Он хотел ее, здесь, в своей детской комнате, на своей старой кровати, чтобы дух того мальчишки, которым он был, встретился с мужчиной, которым он стал.
Неожиданно Сюзанне захотелось того же.
* * *
Потом она облачилась в его старую, пропахшую потом рубашку, надела его джинсы с закатанными штанинами. Ни одна из его старых вещей ему уже больше не годилась, и он остался обнаженным по пояс, надев лишь брюки от костюма. Они вместе обежали весь дом, поедая все, что им попадалось в холодильниках на кухне и на полках в кладовой — консервы из маринованных устриц, отборных крабов, вишневое и ванильное мороженое. Они были как дети, оставленные без присмотра в самом большом и дорогом кукольном домике на свете.
Наконец, исследовав всю нижнюю часть дома, они поднялись на чердак, просторное, пыльное подсобное помещение, тем не менее прекрасно освещенное и довольно опрятное. Здесь, запертые в старинных, окованных железом сундуках, хранились вещи, которые могли бы рассказать о жизни почти всех Бэббитов. И, в том числе, многое о жизни Чарли. Вот высокий детский стульчик — странно, он даже не помнил, что когда-то сидел на нем, — коробки с игрушками, письма в жестяных коробках для документов.
Они сидели на полу чердака, усталые и счастливые, лениво рассматривая какие-то старые журналы. Они были близки как никогда раньше.
— Ты помнишь машину, которая стоит там? — спросил Чарли.
Сюзанна кивнула, чувствуя, что он хочет сказать что-то важное.
— Его ненаглядное чадо. Она и эти несчастные розы. — Резкие, горькие интонации послышались в его голосе. — Мне было запрещено прикасаться к ней. «Это шедевр, — говорил он, — и требует соответствующего отношения. Это не для детей». — Голос Чарли стал жестким, тон — непререкаемым, и Сюзанна как будто услышала эхо слов Сэнфорда Бэббита. — Десятый класс. Мне шестнадцать. И вот однажды я принес зачетную карточку, в которой были одни пятерки.
Сюзанна выглядела потрясенной.
— Не будь такой ошарашенной.
— А такой можно? — Сюзанна скроила довольную гримасу.
— Да. Попробуй. — Они обменялись улыбками. — И вот я пришел к папочке, — продолжал Чарли. — «Можно я прокачу друзей на „бьюике“? В качестве поощрения?» Он отказал. Но я все равно пошел. Стащил ключи. Украл.
— Зачем? — Сюзанна сосредоточенно-смотрела на него, ожидая ответа.
— Потому что я это заслужил! — Голос Чарли задрожал. — Я сделал нечто выдающееся. Говоря его собственными словами, и, — Чарли понизил голос, — он не смог хоть раз в жизни поступить по-человечески.
«Уже тогда, — с грустью подумала Сюзанна, — уже тогда у него были те же самые недостатки». Она ничего не сказала, только внимательно слушала.
— Мы были на бульваре Колумбия. Вчетвером. Нас остановила полиция. Он заявил о пропаже машины. Это не его сын взял ее без спроса. Ее просто украли. — Чарли был охвачен воспоминаниями, лицо его потемнело. — Центральный участок. Отцы других ребят вытащили их в течение часа. Я сидел там двое суток.
— Господи, — потрясенно прошептала Сюзанна.
— Это был кошмар. — Чарли поежился, воскресив в памяти эти ужасные сорок восемь часов. — Я никогда в жизни не испытывал такого животного страха. Я просто в штаны наложил… И я ушел из дому. И не вернулся.
Вот и вся история. История мальчишки, убежавшего от нетерпимого, деспотичного отца, для которого сын никогда не был достаточно хорош. Мальчишки, который растрачивал свою единственную жизнь, пытаясь доказать отцу, что он не так уж плох. Но теперь уже слишком поздно. Отец никогда больше не сможет порадоваться его успехам и не осудит за промахи. И никогда не сможет им гордиться.
Чарли попытался улыбнуться Сюзанне хулиганской улыбкой, означавшей «а нам все до лампочки», но не выдержал ее взгляда, исполненного любви и участия, и отвернулся. Воспоминания сделали его уязвимым. Он поднялся и снова окинул взглядом свои прежние владения.
— Посмотри на этот хлам. Ковбойские шляпы, игрушечные поезда, — Он покачал головой со смешанным чувством умиления и отвращения. — Мне опять хочется есть. Давай совершим налет на холодильник. — Он взял Сюзанну за руку и поднял ее на ноги.
Когда они шли по направлению к двери, что-то попалось Чарли на глаза, и он остановился как вкопанный, заметив свисающий из коробки уголок ткани. Оцепенев, он уставился на него. Что-то шевельнулось в глубине его памяти.
— О Боже, — прошептал он. Из запутанных лабиринтов его детских воспоминаний всплыл обрывок мелодии… Битлз…
Нагнувшись к коробке, Чарли отогнал воспоминания. Это было просто одеяло, старое, вытертое детское одеяльце, вылинявшее от тысяч и тысяч стирок. Он взял его в руки.
— Это твое? — спросила Сюзанна, хотя это было очевидно.
Но Чарли не ответил, только повернулся к свету, пристально разглядывая свою находку, как драгоценную реликвию. Его пальцы гладили потертую ткань, он поднес одеяло к лицу и вдыхал его запах, отдавшись нахлынувшим чувствам.
— Чарли, — мягко окликнула его Сюзанна.
Наваждение исчезло.
