Милли сидела в кабинете, в дальнем конце универмага. Днем он выглядел по-другому. На столе аккуратно разложены ручки, бумажки и скрепки; рядом с ними – два пустых лотка со странными подписями: «входящие» и «исходящие», в которые ничего не входило и из которых ничего не исходило. Милли взяла со стола скрепку и ручку. Скрепку положила во «входящие», а ручку – в «исходящие». Ее вчерашнее желтое платье, бережно сложенное, лежало посреди стола. На стене справа висел телевизор.
Милли щелкнула пальцем по колесу машинки на подошве своего сапога, раскрыла на столе «Книгу Мертвых» и посмотрела на нарисованную здесь папину волшебную коробочку. Дефис с картинки подрагивал у нее перед глазами, пульсировал, будто у него есть сердце. Теперь Милли знала, что такое дефис и что в кармане носить их можно целую кучу.
«Гарри Бёрд, – было написано на рисунке. – 1968–2012. Любим».
И Милли произнесла это слово вслух:
– Любим.
* * *
– Кем? – спросила Милли у мамы.
Они стояли, держась за руки, и смотрели на папину волшебную коробочку, будто на картину.
– Тобой, – ответила мама.
– А тобой?
Мама прочистила горло.
– Конечно.
Милли заметила, что она теребит обручальное кольцо у себя на пальце. На той неделе мама снова начала его носить.
– А всеми остальными?
– Да, Милли.
– А почему тогда там не написано?
– Милли! – Мама отпустила ее руку, села на колени и закрыла лицо руками.
Милли не шевелилась.
– Мам?
– Потому что за все нужно платить, Милли, – наконец отозвалась мама. – Даже за эту ерунду.
А потом, не глядя на Милли, она встала и двинулась к машине.
– Пошли, – бросила она на ходу.
Милли в последний раз посмотрела на папину волшебную коробочку и пошла следом.
Тем вечером к ним домой наведались Тетеньки-с-тенниса, и одна из них обняла Милли со словами:
– Его тела больше нет, но душа навсегда останется с нами.
– Это она в волшебной коробочке? – спросила Милли.
– Она в тебе, – гостья приложила ладонь к ее груди.
Милли посмотрела на ее руку.
– А как она туда попала?
– Она всегда там была.
– Чего?
– Воспитанные девочки не говорят «чего».
– Чего?
– Воспитанные девочки говорят «прошу прощения».
– Прошу прощения?
– Вот, молодец.
Тетенька-с-тенниса обняла маму Милли.
– Прошу прощения? – снова сказала Милли, но они ее уже не слышали.
На следующий день она отправилась в магазин. Пока продавщица хихикала с каким-то пареньком, Милли молча набила свою сумку коробочками изюма и ушла.
– Что такое душа? – спросила она у Перри Лейка, показав ему свой улов.
– Ну-у… Это как сердце, только у тебя в животе, – ответил он.
– А на что она похожа?
– На гигантскую изюмину. – Он впился взглядом в ее сумку.
Милли застегнула ее и спрятала за спину.
– А что с ней потом, когда ты умрешь?
– Она выпадает.
– Выпадает?
– Ага, как плацебо.
– А что такое плацебо?
– Она из тетенек выпадает. Когда у них рождается ребенок. Как-то так.
– А что с ней потом делают?
– Кладут в холодильник и съедают.
– Собственную душу?
– Нет, плацебо. А душу хранят.
– Где?
– В другом холодильнике.
– А он где?
Вдалеке зазвенел звонок на урок, и все дети во дворе, крича и смеясь, побежали в класс.
– Где-то. – Перри закатил глаза. – Понятия не имею. Я же не все на свете знаю!
– А может такое быть, что она все время была у меня, а я не догадалась?
Он протянул руку – худую, длинную и костлявую.
– Гони уже изюм.
* * *
Дверь кабинета отворилась, и из коридора потянуло сквозняком. Одежда на Милли встрепыхнулась, будто к ней поднесли пылесос. Милли выпрямилась, захлопнула книгу и спрятала ее за спину. В дверях кабинета возникла тетенька. Она разговаривала с кем-то в коридоре.
– Может, сегодня у меня поужинаем? – тихо спросила тетенька.
– Нет, Хелен, – ответил мужской голос.
– Нет? Я приготовлю что-нибудь мексиканское.
– Я занят.
– Тогда завтра?
– Занят.
– Ладненько, тогда скажи, когда освободишься.
– Я занят до конца жизни, Хелен.
– Ладненько, Стэн, – бодрее и громче произнесла она. – Я принесу тебе ту мазь от синяков. Помажем, и он быстренько сойдет.
Милли увидела, как какой-то дяденька, отвернувшись, уходит прочь.
– Ты к моему лицу не прикоснешься, Хелен, – бросил он, не оборачиваясь.
– Ну и ладненько, – крикнула тетенька ему вслед. – Но дай знать, если что, хорошо? – Она повернулась к Милли.
Хелен была чересчур низкой для взрослого, но такой широченной, будто весь ее рост пошел вширь. Пуговицы у нее на блузке отчаянно цеплялись за петли, как скалолазы, повисшие над обрывом. Милли посмотрела на ее туфли: маленькие, черные и неуклюжие.
– Ну! – воскликнула тетенька, будто это самое веселое слово на свете.
Она плюхнулась на стул с другой стороны от стола. Щеки у нее были розовые и круглые.
– Ох, ну ты тут и нахулиганила, да? – она взяла со стола пульт и направила на стену.
Телевизор ожил. На экране появилась Милли. Картинка была неясной – черно-белой и без звука, но это точно была Милли. Милли-из-телевизора стояла возле дверей этого самого кабинета. Она заглянула в его окошко, потом высунула язык, вытащила из дверей ключи и ушла.
Хелен поставила картинку на паузу. Настоящая Милли смотрела на себя в телевизоре. Странно видеть со стороны – как ты делаешь то, что уже сделал, и не можешь остановить.
Настоящая Милли с вызовом посмотрела на Хелен. Хелен подняла брови. Настоящая Милли подняла брови в ответ.
Что Милли вчера натворила
Милли знала дорогу домой, но решила, что мама просто проверяет, послушная она девочка или нет. Поболтав за ужином с манекеном, Милли решила помочь маме ее найти. Взяв краску в ремонтном отделе, она так крупно, как только могла, написала на стеклянных входных дверях: «Я ЗДЕСЬ МАМ». Само собой, писала она задом наперед, чтобы мама смогла прочитать послание с улицы.
Доску из игры «Четыре в ряд» Милли положила у входа, а фишки в ней расставила так, что из них получилась стрелка вправо. Всем манекенам вдоль прохода Милли повернула руки, и теперь они тоже указывали, куда идти. А некоторым из них она даже дала таблички: «Привет мам!» – говорила первая; «Еще чуть-чуть!» – подбадривала вторая; «Отдохни и перекуси!» – предлагала третья. В ладонь этому манекену Милли вложила пакетик мармелада.
Человечки из «Угадай кто?» тоже изобразили стрелку, домики из «Монополии» велели идти влево, а стрелка от «Твистера» – прямо.
Девять последних манекенов держали листочки с буквами, которые складывались в предложение: «Я ЗДЕСЬ МАМ». Вторую «М» держал манекен в гавайской рубашке. Милли сцепила между собой несколько лифчиков и протянула их от руки манекена до стойки с трусищами, как финишную ленту. Потом украсила дорогу до ленты елочными огоньками из корзины «Уценёнка!», забралась под трусищи и вытащила наружу носки своих красных сапожек.
На.
Всякий.
Пожарный.
Но туфли, которые вскоре ее навестили, были не золотистыми.
* * *
– Ты пришла с тем стариком? – спросила Хелен. – Который пел?
Она открыла шкафчик и принялась раскладывать его содержимое аккуратными рядами: коробочка от шоколада…
– Он приятный… – …пустой пакетик сока… – Но немножечко… – …банка, в которой похоронили муху. – …немножечко… – Подняв руки высоко над головой, Хелен высыпала на стол две горсти леденцовых оберток, будто объясняла Милли, что такое дождь. – Того?
– Того?
– Нет?
– Конечно, нет.
– Ой, ну, извини, пожалуйста. – Пакетик мармелада. – Но он туго соображает, да? Чуток? – Хелен потянулась через весь стол и шепотом прибавила: – Слабоумный, да?
Она тут же закрыла рот руками, будто пришла в ужас от собственных слов.
– Ой! Конечно, нет. Извини, пожалуйста. Это я случайно ляпнула. Сама-то я не хотела его выгонять, но Стэн… он любит порядок.
Хелен задумчиво разгладила пакетик мармелада и, подавшись в сторону двери, громко прибавила:
– Он у нас очень требовательный. – Она откинулась на стул. – Скажи, а этот певучий старик… У него… Он живет… в каком-нибудь подземелье?
Хелен на секунду исчезла под столом и возникла вновь уже с горой игр. Она положила их на стол, одну на другую, неустойчивой башней: «Четыре в ряд», «Морской бой», «Твистер», «Монополия».
– Может, он любит поиграть с какими-нибудь плетками? – Хелен положила руку на башню. – Цепями, нет? Он же никого на цепях не держит?..
– Мы только вчера подружились, – ответила Милли.
