Я понимаю арабский язык и немного на нем говорю. Когда они входят, я встаю со стула и приветствую их по-арабски: «Ahlan wa sahlan marhaba!» Тогда они мне улыбаются, хотя обычно не дарят улыбок посторонним мужчинам, но они знают, что в моем магазине они желанные гости и могут не опасаться приставаний. Для них я взвешиваю лучший, свежайший кофе.
У себя на родине они были неграмотными. Здесь, в Амстердаме, они ходят на языковые курсы. По большому счету, это районный культурный центр, где добровольцы обучают иммигранток нидерландскому языку и арифметике.
Они не ходят в кафе или в кино. И даже в библиотеку, потому что еще недостаточно хорошо владеют нидерландским языком. По-моему, мой магазин — это единственное публичное место, куда они заходят, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов.
Они мне не представились, поэтому я не знаю, как их зовут. Вчера они снова заходили.
— Как прошел урок? — спросил я.
— Сложно, — сказала одна из них.
— Что вы сегодня изучали?
— Счет.
Они показали мне свои записи. Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. У них, не умевших читать, был совершенно иной взгляд на мир.
В своих тетрадях они тренировались писать числа: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0, но у них явно были сложности с 6 и 9. Они их путали. Поэтому им пришлось написать целую страницу шестерок и страницу девяток. Но они так забавно загибали хвостики у этих цифр — то вверх, то вниз, то влево, то вправо, — что те напоминали криптографию.
— Невероятно, — сказал я.
Они посмотрели друг на друга с улыбкой.
— Мы стесняемся своего почерка, — сказала та, у которой были самые красивые глаза, — но с тех пор как мы занимаемся числами, мы их видим повсюду: на дверях, на машинах, на нашей одежде и на нашей обуви.
— Это фантастика, — сказал я.
— Амстердам стал красивее, с тех пор как мы научились различать цифры, — сказала она.
Вошел клиент. Женщины быстро собрали тетради и ушли.
— Wedaen! До свидания! — крикнул я.
— Wedaen! — ответили они хором.
Ирак и Иран — это соседние страны. Иракцы — арабы, а иранцы — персы, у каждого из этих народов свой язык. На протяжении тринадцати веков персы и арабы воевали друг с другом. Затишье продлилось девяносто лет, в течение которого у нас было негласное перемирие, но Америка вновь пробудила старую вражду арабов и персов во время правления Саддама Хусейна. Американцы хотели отомстить за революцию и продолжительную акцию с захватом заложников в Тегеране. Они обеспечили поддержку Саддаму, и тот напал на Иран.
Каждую ночь иракские военные самолеты, пролетая над нашими городами, сбрасывали бомбы на дома, лишая людей сна.
Каждую ночь гибли и получали ранения сотни людей.
Мои воспоминания об этом ясны как день. Я отправился домой, чтобы навестить свою родню. Моя младшая сестра была на сносях. Мы все вместе сидели на ковре во дворе и ели. Из ниоткуда с оглушающим шумом появился истребитель, времени убежать не было. Моя мать прыгнула вперед и накрыла собой живот моей сестры, а мой отец накрыл собой мою мать.
Война продлилась восемь лет, обе стороны потеряли в общей сложности миллион человек.
Как иракцы, так и иранцы массово покидали свою страну.
Иранские власти опасались, что левая оппозиция, воспользовавшись ситуацией, при поддержке Советского Союза захватит власть. Было решено полностью избавиться от левой оппозиции. Тысячи людей были арестованы, сотни казнены без суда и следствия.
Я оказался в безвыходном положении. Мне нужно было что-то предпринять.
Герой Виллема Фредерика Херманса Карел Р. в своем военном дневнике пишет:
«Я достал из шкафа пистолет с таким спокойствием, будто никогда не собирался его использовать.
Мне придется его всегда носить с собой? Но где? В боковом кармане? Но тогда одно мое бедро станет подозрительно широким, а пистолет будет болтаться во время ходьбы.
Во внутреннем кармане пиджака? Тяжелый предмет постоянно на моей груди? А разве это не будет заметно?
Может быть, лучше в заднем кармане брюк, или нет: лучшим местом все же остается боковой карман плаща.
Нет, пиджак — его я не снимаю».
Главный герой книги Херманса покидает свою страну, засунув пистолет во внутренний карман пиджака.
Я не хотел уезжать, я хотел остаться и писать книги.
На прошлой неделе я не мог писать, так как ездил по делам в Германию. В перерывах между встречами в различных фирмах я читаю ту книгу, которую всегда беру с собой. Эту привычку я перенял у отца.
Одна персидская пословица гласит: «Не пытайся продать икру тому, кто живет на Каспийском море». Каспийское море — это место, где ее добывают.
Иммигрантам в Нидерландах довольно сложно зарабатывать на хлеб коммерцией. И уж тем более, если они хотят заниматься продажей кофе. Этот бизнес непрост во всем.
Торговая палата ставит целый ряд условий. Банки не желают давать ни цента. Крупные фирмы, занимающиеся продажей кофе, просто принуждают тебя открыть фастфуд с ближневосточной кухней.
Не бывать этому.
Мои усопшие родные в гробу бы перевернулись и легли бы спиной к Нидерландам, если бы узнали, что их потомок, когда-то мечтавший стать писателем, с длинным ножом стоит за прилавком забегаловки, продающей шаурму.
Я не стал выходить на нидерландский рынок, а в основном поставляю кофе в Германию и Бельгию. Поэтому я часто в разъездах. Когда я уезжаю, мои жена и дочь по очереди следят за магазином.
Тот, кто покинул родной кров и очаг, больше никогда не будет прежним.
Многих из нас переезд наделил новым характером.
Приезжая в Германию, я часто встречаю старых товарищей. Когда-то они, с ружьями на спине, скитались по горам, пытаясь завоевать города. Теперь они все — водители такси. То, что в лице таксистов Германия получила так много квалифицированной, высокообразованной рабочей силы, — это хорошо, но мне больно, когда я это вижу.
В конце дня, после того как я посетил всех своих немецких клиентов, я отправляюсь на вокзал. Там я всегда встречаю земляков. Их сразу можно заметить среди других таксистов.
В ожидании пассажиров они сидят за рулем и читают газету или книгу на персидском языке. Они узнают меня по логотипу на моем фургончике: ПОСТАВЩИК КОФЕ РЭФИК ФОАД АМСТЕРДАМ.
Они сразу выходят из такси. Мы пожимаем друг другу руки, обнимаемся, и они покупают пачки кофе, которые я специально привез для них.
Мы разговариваем, обмениваемся последними новостями о родине. Разговоры обычно длятся недолго, потому что, как только прибывает поезд и пассажиры выходят наружу, мои товарищи бегут к своим машинам, чтобы проехать немного вперед, когда очередь из такси продвигается. Мне хочется поговорить на серьезные темы, но вести с ними такие беседы невозможно. Ни в Германии, ни в Бельгии, ни в Нидерландах.
Еще один мой товарищ живет в Кёльне, он поэт. На родине он отвечал в нашей подпольной газете за страницу, посвященную искусству. В Кёльне он несколько лет проработал в маленьком ночном магазинчике, принадлежавшем одному турку. На самом деле, это был киоск, где мог поместиться только один человек, при этом, когда появлялись клиенты, он должен был стоять согнувшись за прилавком, разговаривая с ними через окошко в стеклянной стене.
Когда посетителей не было, он работал над своими стихами.
Приезжая в Кёльн, я навещал его. Наши разговоры через окошко постоянно прерывали клиенты.
Работа в этом киоске отнимала у него жизнь. Он ушел от турка и открыл свою овощную лавку.
— Почему именно овощную лавку? — спросил я его.
— Это проще всего, капитал не нужен. Ставишь несколько ящиков фруктов и зелени в лавке, и готово. Открываюсь в одиннадцать утра, закрываюсь в шесть. Тогда весь вечер я могу заниматься своими делами.
Вчера в Кёльне я разговаривал с ним. Оказалось, что свободное предпринимательство — это не такое простое дело:
— Ты никогда не боялся огурца? Ты никогда не осознавал, что груши могут тебя убить? Я сижу здесь, в магазине, и смотрю на огурцы, на груши, на шпинат в коробке, это ужасно, они все гниют. Эти испорченные баклажаны угрожают моему существованию.
Конечно, не каждый стал таксистом или продавцом овощей. Многие получили высшее образование и нашли хорошую работу. В первую очередь, женщины воспользовались новой ситуацией, чтобы добиться достойного положения. И все-таки создается впечатление, будто первое поколение беженцев оставило позади свои мечты, чтобы обеспечить своим детям лучшие шансы в жизни. Они, будто спортсмены, передающие эстафетную палочку следующей группе бегунов.
В Нидерландах я наблюдаю целую волну иммигрантских детей, получающих высшее образование. Они в десять раз усерднее своих нидерландских однокурсников, потому что они осознают свое положение. Сейчас такие компании, как «Heineken», «Shell», «Philips» и «KLM» стремятся заполучить самых умных студентов-иммигрантов. Я очень хочу участвовать в этом новом течении, распахнуть свои двери этим изменениям.
