— Он, кажется, ко мне привязался?.. — вдруг спросил он, и в голосе его чуть слышно зазвенела надежда. Это было похоже на короткую, но благоприятную перемену ветра.
— Да, он очень вас ждал, — сказала я торопливо. — Боюсь, ему не хватает мужского начала. Я это остро чувствую!
«Что за чушь я несу!..»
— Он необычный у вас, — сказал Пётр Иванович, снова проваливаясь душой в неведомые бездны, и голос его опять звучал глухо и отстраненно.
— Мне пора, — с усилием произнёс он, не двигаясь с места.
— А родственники? — очень быстро выпалила я. — Ваши родственники, как они это переживут?
— Спокойно, — сказал он уверенно и безразлично. — У меня только старшая сестра. Она живёт далеко, в Краснодаре. Я ей не нужен.
— А… вы один сейчас живёте? В отдельной квартире? — спросила я быстро.
— Нет, с соседкой, — нехотя ответил он. — Но мы почти не общаемся.
— Она, наверно, не очень приятный человек? — настойчиво продолжала я допрос.
— Баба Люба? — рассеянно переспросил он. — Почему? Обычная.
Он явно не понимал цели вопросов. Было бы неплохо, если бы я сама её понимала.
— Значит, она — моя тёзка!.. — сказала я.
— Почему? — тупо спросил он.
— Потому, что меня тоже зовут Люба! — ответила я.
— А… — равнодушно отозвался Синицин. — А кота — Андерсен, — проговорил он с подобием теплоты в голосе.
— Андерсен, — как можно твёрже, повторила я, подсознательно понимая, что почему-то это сейчас важно, — мой кот и его имя. Правда, я ни за что не смогла бы объяснить почему.
— Мне пора идти, — глухо, но решительно сказал он. И поднялся со стула.
Мне очень хотелось удержать его. Но я не знала как. Я чувствовала болезненную беспомощность. От бессилия, мне хотелось заплакать.
Полуобернувшись, Синицын остановился в шаге от двери, — он морщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.
— Вы же звали меня, сегодня… Зачем? Что-то… хотели… про кота… — напряжённо вспоминал он.
— Да, — вдруг выпалила я. — Помогите мне, пожалуйста. Заберите Андерсена на одну неделю. Только на одну неделю. Я умоляю вас.
Я не помню точно, какими словами убеждала, что именно говорила, — помню только, что весь монолог сводился к тому, что, если он не позаботится об Андерсене, мы оба пропадём, — я и Андерсен. Моя речь была столь пламенна, что вскоре я осталась совсем без сил и замолчала, судорожно глотая воздух. Но, может быть, именно поэтому мои мольбы возымели действие. Однако, самую важную роль в этом деле сыграл сам Андерсен. Он, будто понимая, о чем я прошу, просто запрыгнул на руки Петра Ивановича и тем самым поставил точку в разговоре.
Андерсен, конечно, не умел произносить речи, но в уме и прирожденной чуткости ему нельзя было отказать…
Вас, наверно, немного удивил мой решительный настрой в деле Петра Ивановича? Вы, может быть, даже предположили, что я обладаю опытом общения с самоубийцами? Нет, не обладаю. Но по странному стечению обстоятельств, в запасе у меня оказался… чужой опыт.
Нынешней весной одна из наших дам-завсегдатаев принесла мне почитать редкую и чрезвычайно интересную книгу. Даму зовут Изольдой, — потом я ещё расскажу вам о ней. Мы с Изольдой ни в чём не похожи друг на друга, но всё же умудрились немного подружиться.
Итак, Изольда принесла мне огромный том под названием «Книга жизни». Это вовсе не религиозный трактат, как вы, возможно, подумали, а хрестоматия по психологии; её автор и составитель — Иван Алексеевич Сикорский, отец известного авиаконструктора Игоря Сикорского, талантливый учёный-психиатр.
Одна из статей Ивана Алексеевича поразила меня. В ней рассказывалось о девочке-подростке, которая «заболела» мыслью о добровольном уходе из жизни. Профессор Сикорский взялся вылечить её, — и вылечил, а потом подробно описал, как именно проходила психотерапия. Потрясающая, захватывающая статья!..
Я, как вы уже успели заметить, не врач. Никаких способностей к целительству у меня, к сожалению, нет и никогда не было. Познакомясь с Петром Ивановичем, я из всех сил пыталась применить к нему всё, что вычитала у Сикорского, но боюсь, что главным психотерапевтом оказался всё-таки Андерсен.
Андерсен хоть и не читал «Книгу жизни», но добровольно отправился на целую неделю в чужой дом, к малознакомому человеку. Почему? Зачем мы с Андерсеном всё это затеяли? Был ли во всём этом хоть какой-нибудь смысл?.. Честно говоря, я боялась даже задумываться об этом.
Прошло несколько дней. Андерсена мне уже очень не хватало. Перед уходом некому было налить молоко в блюдце. Никто не провожал меня до двери с высоко поднятым хвостом. Вырезанное в двери кладовой неровное отверстие для ночных прогулок Андерсена во двор сейчас стало бесполезно. А может и ещё хуже: что если ночью через него проберётся к нам в лавку чужой — глупый и невоспитанный — кот?..
Рабочий день подошёл к концу. Я заперла магазин, но почему-то не спешила уйти домой. Настойчивый звонок с улицы прервал мои печальные мысли. Я быстро подошла к двери. «Что если они вернулись?..» — промелькнуло у меня в голове. Но я увидела перед собой незнакомую пожилую женщину. Она была невысокого роста, полноватая, с очень бледным лицом. На голове небрежно завязана синяя, видавшая виды, выцветшая косынка.
— Любовь Матвеевна, — с ходу, без обиняков, представилась она. Я что-то пыталась сообразить, вопросительно уставясь на посетительницу. — Баба Люба, — пояснила она.
Бабу Любу вовсе не пришлось уговаривать выпить чай. Наоборот, пригодились даже залежавшиеся пряники и немного подвявший рулет с маком. Думаю, вы уже догадались, что моей поздней посетительницей оказалась соседка Петра Ивановича по коммуналке. Если бы вы только знали, как я была ей рада!.. Тотчас позвонила папе, сказав, что задержусь…
Из Любови Матвеевны не приходилось клещами вытягивать слова. В этом смысле она являлась полной противоположностью своему соседу. Правда, что-то мне подсказывало, что Пётр Иванович не всегда был таким рассеянным, опустошенным и замкнутым. Видимо, внезапно обрушившееся на него горе очень изменило его. Это подтверждали и слова бабы Любы.
Старушка оказалась хоть малообразованной, но очень неглупой и, главное, по-настоящему доброй.
Её очень расстраивало, что с некоторых пор сосед замкнулся и, судя по всему, задумал нехорошее.
— Не знаю, с какого бока к нему и подойти, — сокрушалась старушка. — Ходит-бродит, как тень, глаза слепые, как у совы, — и не разберёшь, видит он тебя или не видит. Вроде как меня и вовсе нет, или напротив, это его, может, нет. А… — досадливо отмахнулась от своих мыслей она, видно, опасаясь совсем запутаться. — С работы ушёл, ничего не делает… И пить-то не пьёт толком… Может, если бы напился до бесчувствия, легче б стало? А, Любочка, как ты думаешь? — спрашивала она, кажется, без надежды на ответ. Понимала, наверно, что я тоже не знаю ответа.
— А друзья? — всё-таки попробовала вставить я. Хотя, понимала, что эта подсказка здесь, тоже почему-то не работала.
— И-и… — опять, словно отмахиваясь, вздохнула бабка. — Какие там у него друзья. Всё время с покойницей за ручку ходили, как вроде два голубка. Семейственный он очень, Любочка, даже слишком семейственный какой-то… прямо не знаю, — с досадой сказала она. — Сейчас таких нет, — добавила уже другим, уважительным тоном. — Вот потому-то, может, его, дурака, и жаль так, — подытожила она.
…И наконец мы вспомнили, что у него, где-то на белом свете, должна быть сестра. Оказалось, что давно, лет пять назад, она приезжала в гости с сыном.
— Ему тогда, сыночку-то, что-то годков шестнадцать, по-моему, было, — вспоминала старушка. Сестра даже пару раз умудрялась вытащить бабу Любу в театр.
— Я, Люба, знаешь, не любительница. Ну, не стала обижать… Сходила я с ней в театры эти, сходила, — с удовлетворением вспоминала соседка.
И тогда в наши светлые головы пришла мысль, что с сестрой нужно попробовать связаться. Мы с бабой Любой не могли знать, конечно, проживает ли она по старому адресу или давно переехала. Мы не могли также предположить, есть ли у неё хоть какая-то возможность помешать планам Петра Ивановича. Честно говоря, мы не знали, не только получится ли у нас с ней связаться, но и есть ли ей дело до давным-давно живущего своею жизнью Петра Ивановича.
— Нет, ну что ты, Люба!.. — укоризненно возражала на мои предположения соседка, — у Пети сестра хорошая, сердечная… Сейчас таких нет, — с удовольствием добавила она, мне почему-то показалось, что она собирается уходить.
— Вы… приходите почаще, — на всякий случай попросила я.
— Да уж. Дорогу теперь знаю, — заверила меня Любовь Матвеевна.
— Пожалуйста, баба Люба, присмотрите за Андерсеном.
— За кем? — опешила баба Люба.
