Первый опыт футбольного насилия пришел именно в процессе «охраны» машин. «Вест Хэм» играл на «Мэйн-роуд» в начале семидесятых, и после игры возникли неприятности. Фанаты начали драться вокруг стадиона, и все это побоище вылилось на прилегающие улицы, где мы в то время зависали. Болелы «Вест Хэма» крушили все подряд и били стекла, а мы просто стояли неподалеку с людьми из Сити. Мы ничего особенного не делали, но наши друзья были настолько потрясены, что потом только и спрашивали друг у друга: «Ты видел братьев Фрэнсис?»
Постепенно я стал втягиваться в футбол. В середине семидесятых Сити все еще был на высоте. В 1974-м он вновь дошел до финала Кубка Лиги, где уступил «волкам». Двумя годами позже Сити все-таки выиграл этот кубок, победив Ньюкасл со счетом 2:1. Дэнис Тьюарт забил в падении через себя. Мы с отцом тогда ездили на «Уэмбли». Великий выдался день! И это единственная памятная победа на моей памяти, если не считать нашего выхода в Первый дивизион. В 1977 году мы закончили чемпионат вторыми, но к тому времени меня уже гораздо больше интересовали события, творившиеся за пределами поля. Деньги от «охраны» машин позволяли мне регулярно ходить на матчи с друзьями, а не с отцом, а это, в свою очередь, означало, что я мог куролесить, как мне заблагорассудится.
Тогда считалось, что у Сити нет своей «фирмы». Клуб гордился своим «семейным» имиджем и схемой «Джуниор Блюз», которая была направлена на то, чтобы молодые люди приходили на стадион и болели в веселой и дружеской атмосфере. В жопу такое веселье! Для меня все они были уродами. Мое мнение простое: если ты не хочешь биться за свою команду — ты не фанат. Достаточно тупой подход, конечно, но я так считал. Что касалось лично меня, то я был фанатом Сити до мозга костей, и если б кто-нибудь ляпнул хоть что-нибудь в адрес команды или парней, я бы ему голову оторвал.
«Мэйн-роуд» имел все возможности стать рассадником насилия. Народу приходило много, разделения по секторам на стадионе практически не было, полиции — тоже. Приезжие фанаты могли легко затеряться в лабиринтах узеньких улочек и тупиков, особенно ночью. Мы же знали все углы и закоулки: где спрятаться, где подождать и как свалить. Приезжих болельщиков, ясное дело, эскортировала полиция, но по пути была масса мест, где можно было устроить засаду без опасности оказаться замеченными. Полиция вмешивалась в драки уже после их начала — это был основной принцип ее действия, — и никто не пытался их предотвращать. Можно было делать все что хочешь, и притом практически безнаказанно.
Мы облюбовали для себя Киппакс — большой сектор на стадионе во всю длину одной из сторон футбольного поля. Это была наша «грядка», куда приходили ярые фанаты и любители речовок и которая была мишенью для вражеских «фирм». Целью футбольных хулиганов в середине семидесятых был захват «вражеского» сектора, будь это Коп на «Энфилде», Стретфорд Энд у Юнайтед, Шед у «Челси», Шелф у «шпор»[9] или что-нибудь в этом роде. Идея заключалась в том, чтобы прийти толпой, заполонить главный сектор соперника и попытаться захватить его полностью. Кто-то затевал драку, на запаниковавших «домашних» болел обрушивался град пинков, тычков и ударов, полиция немедленно вмешивалась, и в конце концов приезжую «фирму» либо рассеивали, либо под конвоем выводили с трибуны на поле и по боковой линии эскортировали до гостевой трибуны под ее одобрительный свист и аплодисменты. Полиция практически никогда не интересовалась, откуда ты, когда ты входил на стадион, а на самих трибунах не было никаких решеток, разделяющих сектора. Даже во время дерби Сити — Юнайтед фанатов разделяла лишь веревка.
Среди самых молодых хулиганов большой популярностью пользовалось «обувалово» на шарфы. В то время все носили шарфы, часто на запястье, иногда — на поясе. И тем, кто их отнимал, нужно было собрать как можно больше трофеев. Обычно никакого насилия не требовалось: ты подходил к кому-нибудь, срывал шарф и убегал. Тогда это был твой день! В понедельник ты шел в школу, показывал всем свой трофей и становился настоящим героем. Стена моей спальни была целиком увешана шарфами: моей целью было собрать по одному от каждого клуба Первого дивизиона. Но больше всего у меня собралось шарфов Лидса.
В то время в моде были двухцветные ботинки и двухцветные же штаны с накладными карманами, как у клоунов. В семидесятые вообще царила самая ужасная мода. Все белые носили длинные волосы, а все черные носили огромные афропрически, которые были весьма неудобны. День матча напоминал что-то из фильма ужасов: повсюду шарфы, клеша, патлы. И вся эта «военная» форма с боевой раскраской выставлялись напоказ. Сегодня достаточно какого-нибудь маленького значка на отвороте лацкана куртки, чтобы продемонстрировать свою принадлежность к какому-либо клубу, но сейчас я говорю о том, что было задолго до вхождения в моду дизайнерских вещей. Хотя должен признаться, что и в то время кокни одевались гораздо стильнее, нежели парни из Манчестера. Вы их запросто могли отличить. У нас никогда не было денег на шмотки, но мама всегда ухитрялась выкроить что-нибудь, если мы хотели то, что носят все. Мы были настоящими «северянами» (хотя я никогда бы не напялил на себя ватник).
В середине семидесятых внешний облик фанатов изменился: в моду вошли белые брезентовые плащи, как у мясников, скинхедовские прически, джинсы-дудочки, подвернутые наполовину, бейсбольные ботинки или «Мартенсы».[10]
Униформа всегда дополнялась шарфами. Мне казалось, что нет ничего круче, но мой отец это ненавидел. Он считал, что любой, одетый таким образом, — хулиган, что было недалеко от истины, и продолжал избивать меня, порой только из-за манжет на джинсах, которые становились все короче и короче. В итоге я брал свои ботинки «Доктор Мартенс» и шел домой к приятелю, где надевал их перед матчем, чтобы отец меня не видел.
А вот что думала о нас моя мама:
Я впервые осознала, что у них неприятности, когда увидела в нашем районе незнакомого пожилого полицейского. Настоящего копа. Такого я уже давно здесь не встречала. Он пришел к нам и сказал: «Я только что отобрал это у вашего Дональда. Я сделал это, пока не случилось что-нибудь непоправимое». И он протянул мне нож.
Я хорошо помню, как однажды они принялись болтать между собой. В Ливерпуле мы тоже пользовались этим сленгом, когда слова произносились задом наперед. И тут приходят ребята, очевидно только что попавшие в какой-то переплет, и начинают говорить в подобной манере. Они даже не представляли, что я могу их понять, и продолжали спокойно обсуждать свои драки. Я рассмеялась, а они спрашивают: «Ты чего смеешься?» Я отвечаю: «А я понимаю, о чем вы говорите».
Эзра сходил с ума, потому что не мог понять, о чем говорят наши дети, а они стали постоянно говорить на сленге в его присутствии. В конце концов мы научились понимать, что происходит. Когда они появлялись в порванных куртках, то говорилось о том, что виноваты какие-то неосторожные парни, хотя мы видели, что куртки были просто-напросто порезаны ножами.
Все парни вокруг освоили обратный сленг — коверкание слов, абсолютно непонятное тем, кто с этим трюком не знаком. На таком «языке» можно было говорить среди незнакомцев или полицейских, которые ничего не понимали, что было очень на руку, потому что вскоре почти все копы на «Мэйн-роуд» знали меня по имени. В нашем районе я считался «странным парнем», и если что-нибудь происходило, то всегда оказывался поблизости. В дни матчей они отслеживали меня и Дональда и говорили: «Эй, Фрэнсисы, отвалите! Мы знаем ваши штучки!» Если мы были с нашей «фирмой», то они начинали следить за нами. Я действительно доставлял массу неприятностей, хотя от них тоже иногда доставалось, но на этом все и заканчивалось, что меня вполне устраивало. Все что угодно, лишь бы не статья. Я это сразу понял.
Впервые меня арестовали за кражу машины в Мосс-Сайде. В то время люди редко закрывали машины на ключ, и мы впятером забрались в какую-то замызганную двухдверную коробку, запаркованную на обочине. Мой приятель Вернон Дор сказал, что умеет водить машину. В бардачке я нашел шарф, кепку и очки. Нацепил их, и мы поехали кататься. Вскоре за нами увязалась полиция. Тогда Вернон сказал: «Хрена с два я остановлюсь!» «Ну и не останавливайся», — ответил я.
Он втопил гашетку, и началась погоня по Ардвику, потом Мосс-Сайду и обратно. В конце концов мы бросили машину в Ардвике и разбежались. Я вскарабкался на какую-то крышу и залег там. Через полчаса я решил, что нахожусь в безопасности, слез с крыши и направился в Мосс-Сайд. Я был настолько наглым, что поперся в тех же самых кепке и шарфе.
Мимо меня проехала полицейская машина. Затем я услышал скрип тормозов, машина развернулась и направилась ко мне. Я попытался перелезть через забор, но коп выскочил наружу и схватил меня: «Я арестовываю тебя за угон, мелкий подонок!»
