— Почему «стерва»? — задал я нейтральный вопрос. — Ты ее уже не любишь?
— Это только ты, девственник наш, всех стерв подряд любишь. В снах на рабочем месте.
Он не улыбался. Он сканировал взглядом поверхность моего лица.
— Что?! — спросил я. — Что ты сказал?!
— Девственник, говорю. Знаю я таких — громче всех кричат о работе, а сами вместо программ голых баб распечатывают. Зачем тебе «Жук»? Спал бы себе с распечаткой.
Оскорбил. Он меня оскорбил. Он. Меня…
— Погоди, не визжи, — скривился Лбов. — Я серьезно. Расстелил бы эту отличницу вместо матраца, и вперед. Прямо тут, на столе шефа. Тебе же ее отдали. Зачем ты другим хочешь вечер испортить?
Я, наконец, восстановил дыхание, чтобы сказать ему правду:
— Сам ты!!! Инженер торсоголовый!!!
Он прочистил уши:
— Ладно, надоел ты мне, — и внезапно стал снимать с себя подтяжки. Это было так странно, что я даже рот забыл закрыть. Опомнился, когда Лбов шагнул ко мне вплотную, дружески обнял. — Возьми-ка руки за спину и сцепи пальцы.
— Зачем?
— Вспомним армию.
Тогда я рванулся вон. Но Лбов что-то такое сделал, что-то чуждое нашему образу жизни, и я с размаху врезался в твердое. Мир содрогнулся, вокруг отвратительно зазвенело. Спустя вечность я догадался, что звенит у меня под черепом, что тело мое нелепо распростерто посреди отдела, и что положение это не свойственно специалисту моего уровня. Сверху по мне топтались, вытаскивали из-под меня руки, неразборчиво сипели, и я сдался. Тупая стихия трудилась недолго — меня рывком подняло в воздух, швырнуло в кресло.
— Что ты делаешь? — слабо спросил я. Было больно, внутри ощутимо стонал сорванный крепеж. Мерзко торчали углы выбитых деталей.
— Вяжу тебя, идиота, — с удовольствием откликнулся Лбов. — Чтобы и в мечтах у тебя не было звонить на вахту.
Гладкий, розовый, классически правильный, отдыхал он возле кресла.
— Закрою тебя сейчас, и сиди, смотри на телефон. Или можешь с Лорочкой сквозь дверь болтать. А я найду во дворе ключ, куда он денется… включу «Жук», начну работать… — взгляд его потеплел, наполнился чувством. Он переместился к окну, распахнул раму, высунулся.
— Послушная девочка, — Лбов причмокнул. — Ходит, фонариком светит.
Вернулся.
— Ладно, пойду ей помогать.
Протянул переднюю конечность, усеянную мускулистыми отростками, и расстегнул ремень на моих брюках. Затем с хрустом выдрал его из петель. Почему-то ничего не порвалось. Крепкие у меня брюки, отечественного пошива. После чего скрутил мне ноги — моим же ремнем! — очень умело, добротно, у самых ступней. Проверил качество работы и собрался удалиться, даже ключ от нижнего замка приготовил, тогда я честно сказал ему:
— Ты придурок, Лбов. Ничего ты во дворе не найдешь.
— Почему это? — браво усмехнулся Лбов.
— Потому что я выбросил в форточку совсем не то, что тебя интересует.
Он заметно поглупел.
— А что?
— Свой ключ от почтового ящика. У меня еще один есть.
Лбов плавно менялся в лице. Опять стало весело.
— Простейшая манипуляция, — объяснил я. — А твой любимый ключ от «Жука» я спрятал там же, в лаборатории, пока ты орал.
Очевидно, Лбов никогда не сталкивался с фокусниками, поскольку лицо его в конце концов сделалось натурально, изумительно лбовским.
— Где спрятал?
Я внес конкретное предложение:
— Развяжешь, отдам.
Развязывал он меня гораздо дольше, чем вязал. Наверное, ему было жалко результатов проделанной работы. Возможно, мешало высокое качество фирменных подтяжек. Закончив дело, он поставил меня на ноги и в нетерпении спросил:
— Идти можешь?
— Ключ под пультом «Жука», — сказал я. — Сходи сам.
После чего было так. Когда Лбов повернулся спиной, я не стал ждать, пока он исчезнет в коридоре, я взял с журнального столика цветочный горшок, в котором общественный кактус вел героическую борьбу за существование, догнал спортсмена и с размаху воткнул орудие возмездия в стриженый затылок.
Каюсь, это было слишком. Неправильно бить зарвавшегося инженера по голове, есть более удобное место — карман. Но я ударил. Я ненавидел Лбова всего лишь несколько минут, зато по-настоящему. Злость копилась во мне уже больше часа, вот в чем дело. Просто произошел выброс злости, и удержать этот протуберанец было невозможно. Хотя, если откровенно, раньше я ни разу не бил коллег, даже когда меня оскорбляли. Они меня били — особенно в средней школе.
Лбов обнял дверь, издал недоуменное «А?», оглянулся и принялся ползти вниз. Сначала опустился на колени, потом на четвереньки и наконец боком улегся между стульями. Он держал руками голову и выдавливал из желудка хриплые безразличные стоны. Меня замутило. Стало вдруг очень страшно: неужели умирает? Цветочный горшок, как ни странно, остался цел, даже спрессованная веками земля не просыпалась. Я машинально поднял его, поставил на место и тоскливо позвал:
— Саня!
— Больно, дурак… — тут же отозвался Лбов, не вполне владея голосом.
Бывший спортсмен бестолково заерзал, явно желая подняться, тогда я опомнился. Схватил лбовские подтяжки, свой ремень, навалился на него и начал воссоздавать кадры из популярных фильмов. Опыта у меня, естественно, не было, но Лбов оказался вялым, мягким, восхитительно покорным, он только утробно хрюкал и пытался высвободить руки, чтобы снова подержаться за голову. Я с ним справился. Скрутил этого борова, применив методику, чуть ранее опробованную на мне же. Дотащить его до кресла было нереально, пришлось оставить тело на полу. Я сел на стул возле, отдыхая душой, посмотрел на укрощенную стихию под ногами и понял, что мне Александра Владимировича жалко. Он лежал скрючившись, прикрыв глаза, думая о смысле жизни, — он тихо страдал. Это было дико. Все происходящее нынешней ночью было дико!
Что со мной? — подумал я.
— Дурак, — родил спортсмен в муках, — дурак, дурак… Ты ничего не знаешь. Ты же все испортил.
— Чего не знаю?
— Эта студентка… — он запинался на каждом слове, — отличница эта… она не та, за кого себя выдает…
Бредит, догадался я.
— … познакомилась со мной специально… напросилась, чтобы взял с собой, наврала про коменданта общежития… между прочим Витька, комендант то есть, в глаза ее не видел, никогда к ней не клеился, а мы с ним корешки, в одной команде играли… она не просто отличница, она же разбирается в вычислительной технике лучше нас двоих вместе взятых понимаешь?..
— Думаешь, шпионка? — прервал я его. — Надо было заявить, а не тащить ее сюда.
Лбов попытался рассмеяться. Попытка не удалась.
— О чем заявлять? О том, что у нее в зачетке одни пятерки? Шура, она действительно учится в Промышленном, я проверял.
— А зачем ты привел ее в отдел? Да еще ночью?
— Хотел прояснить ситуацию. Я же чувствую, ей что-то надо, она не просто так…
Лбов открыл один глаз, вывернул шею и глянул на меня. Как петух. В глазу полыхнуло. Да он же врет! — обнаружил я с удивлением. Вовсе он не бредит… Краткие спазмы злости вернулись на миг и утихли.
Но зачем врать так глупо?
— Развяжи меня скорей, — проговорил Лбов в паркет. — Она сейчас вернется, увидит.
Вот оно! Вот зачем ему понадобилось напрягать контуженую фантазию!
— Тоже мне, поймал диверсантку, — бросил я в его опухшую от мускулов спину. И встал. — Тоже мне, герой невидимого фронта. — И пошел.
— Стой, — визгнул Лбов сипло. Застонал, забился на полу. — Я просто хотел переспать с ней, неужели не понял! Не мог же я… если за стенкой сидит посторонний мужик вроде тебя…
Эта легенда казалась гораздо правдоподобнее. Жалко было ее топтать. Я осведомился:
— Вчера ты зачем сюда приходил? И позавчера? С распечаткой переспать?
Он открыл второй глаз. Снова посмотрел на меня — будто ошпарил. Крутосваренный человек. Потом губы его стали капризно расползаться, затрепетали, глаза подернулись влагой, но он не заплакал, он мужественно сдержал слезы.
— Я работаю, — признался он. — Я же говорил, а ты все равно не веришь. Тебе этого не понять, Шура.
Отвернулся. Я ударил лежачего:
— Над чем ты работаешь?
— Программу одну делаю, — возмутился Лбов. — На «Жуке».
— Какую программу?
Этот наивный вопрос вызвал в стане противника замешательство. Там не знали, какую программу делает Лбов на «Жуке». Не знали, и все тут. Не могли хрюкнуть в ответ ничего вразумительного. Опять круг замкнулся. Я вздохнул, подошел к распахнутому Лбовым окну и выглянул. Внизу никого не наблюдалось: послушная девочка, устав быть таковой, уже покинула сцену.
— Развяжи, гнида очкастая, — зарычал Лбов, плача кипятком. Я проворчал, ныряя в коридор:
— Грубый ты, как Витька Корнеев.
— Какой Корнеев?! — достал меня истерический всплеск эмоций.
— Классику надо читать. А еще инженер.
— Зараза! — выкрикнул бывший спортсмен, очевидно, имея в виду общее состояние своих дел.
