Все твои мысли — о том, как выжить. Чтобы держаться, надо добывать деньги, а работы, в старом значении этого слова, практически нет. Без связей ты не получишь даже самую низовую государственную должность — клерка, привратника, служащего Трансформационного Центра и тому подобное. То же самое касается различных легальных и нелегальных бизнесов в городе: Клиник Эвтаназии, контрабанды продуктов, «лендлордов». Если у тебя где-то нет своего человека, места тебе не видать как своих ушей. Вот почему деклассированные элементы идут в мусорщики. Это работа для них. В данной сфере, по моим прикидкам, трудится от десяти до двадцати процентов населения. Я и сама через это прошла и скажу тебе так: влезть в это дело легко, вылезти трудно. Из тебя выжимают все соки, больше ни на что тебя не хватает.
Все мусорщики делятся на две категории: сборщики отходов и рециклеры. Первая куда многочисленней, и если ты вкалываешь по двенадцать-четырнадцать часов в день, на жизнь тебе, скорее всего, хватит. Муниципальной службы вывоза мусора у нас уже много лет не существует. В каждой избирательной зоне действуют частные брокеры, купившие у городских властей соответствующую лицензию. Чтобы устроиться сборщиком отходов, сначала надо получить разрешение у брокера, за что приходится отстегивать ему до половины месячного заработка. Трудиться без разрешения заманчиво, но опасно: у каждого брокера есть команда инспекторов, которые в любой момент могут нагрянуть с проверкой. Если при себе не окажется нужной бумаги, тебя оштрафуют, а откажешься платить штраф — арестуют на месте. Чем это грозит? Исправительно-трудовым лагерем в западном регионе — семь лет строгого режима. Кое-кто считает, что жизнь в лагере достойнее, чем в городе, но об этом можно только гадать. Тех, кто нарочно делал всё, чтобы его арестовали и отправили в лагерь, больше никто и никогда не видел.
Сертифицированный мусорщик старается собрать побольше отходов и доставить их на электростанцию. Там он получает расчет в зависимости от веса, сущие гроши, отходы же поступают в переработку. Обычно их перевозят в магазинной тележке вроде тех, какими мы пользовались дома. Эти металлические корзины на колесиках считаются самым надежным средством транспортировки. Большую емкость тяжелее толкать, а с меньшей пришлось бы совершать слишком много ездок. (Выпущенная несколько лет назад брошюра на эту тему хорошо иллюстрирует данные тезисы.) Неудивительно, что тележки пользуются повышенным спросом; каждый, устроившись сборщиком отходов, спешит ею обзавестись. На это могут уйти месяцы, если не годы, но без тележки лучше сидеть и не рыпаться. За всем этим скрывается горький парадокс. При такой низкооплачиваемой работе почти невозможно что-либо отложить, а если тебе все же удается, это значит, что ты лишаешь себя самого необходимого — той же еды, необходимой для поддержания сил, без которых не заработаешь денег на тележку. Заколдованный круг. Чем тяжелее работаешь, тем слабее становишься, а чем ты слабее, тем изнурительнее для тебя работа. Но это только начало. Не успел ты разжиться тележкой, как уже надо думать о ее ремонте. На наших колдобинах любые средства передвижения, особенно колесные, быстро ломаются, и ими приходится постоянно заниматься. Но главное даже не это, а необходимость ни на минуту не спускать глаз с тележки. Это большая ценность, для вора желанная добыча, а что может быть страшнее, чем лишиться своей тележки. Поэтому большинство мусорщиков используют так называемую «пуповину» — крепкая веревка, собачий поводок или железная цепь, один конец которой привязывают к тележке, а второй обматывают вокруг пояса. Ходить, конечно, трудно, но оно того стоит. Из-за громкого лязга цепей на ухабах мусорщиков у нас еще называют «музыкантами».
Рециклер проходит ту же регистрацию и подвергается тем же выборочным проверкам, но работа у него принципиально другая. Если мусорщик собирает отбросы, то рециклер — утиль. Он ищет все, что еще можно переделать, и хотя он вправе поступить со своими находками по собственному усмотрению, чаще всего он переуступает их какому-нибудь Агенту По Восстановлению Качества, частному предпринимателю, который придает этому барахлу товарный вид, чтобы потом продать на рынке. С учетом падения производства почти до нуля неудивительно, что эти агенты, совмещающие в себе разные функции — мусорного дилера, мастера, продавца, считаются богатейшими и влиятельнейшими людьми, с которыми могут соперничать только мусорные брокеры. Удачливый рециклер обеспечивает себе вполне сносную жизнь. Но тут нужны ум, сноровка и быстрые ноги. Это работа для молодых. Рециклер старше двадцати пяти — большая редкость. Если через пару месяцев дела не пошли в гору, лучше сразу переквалифицироваться, иначе все усилия будут потрачены впустую. В отличие от рециклеров, сборщики отходов, люди возрастные и консервативные, трудятся себе как пчелки, зная, что свое они возьмут, главное — не сбавлять оборотов. Но на самом деле ни в чем нельзя быть уверенным; борьба за место под солнцем в мусорной отрасли ведется нешуточная. Чем сильнее дефицит, тем менее охотно жители что-либо выбрасывают. Если раньше человек мог спокойно швырнуть себе под ноги корку апельсина, то сейчас он эту корку провернет через мясорубку и съест. Изношенная майка, порванные трусы, поля старой шляпы — все латается и снова идет в ход. По улицам разгуливают люди в живописных лохмотьях, при виде которых мелькает мысль: «Из-за них очередной рециклер потерял работу».
И все же я рискнула пойти в рециклеры. Мне повезло, у меня был стартовый капитал. Я купила лицензию (семнадцать глотов), тележку (шестьдесят шесть), поводок и новую обувь (пять плюс семьдесят один), после чего у меня еще осталось двести с лишним глотов. Это давало мне право на ошибку, но надеяться я должна была только на себя и на удачу. Или пан, или пропал. Но мне было чуть легче: до поры до времени я могла держаться на плаву.
Поначалу дела мои пошли неважно. В незнакомом городе я чувствовала себя потерянной. Я тратила часы на поиски, кончавшиеся ничем, интуиция подводила меня, я оказывалась то не в том месте, то не в то время. Если я и находила что-то стоящее, то только случайно. Можно сказать, в этом заключался мой подход: увидела — подняла. Ни метода, как у других, ни заранее составленного плана, ни внутреннего ощущения, где и что следует искать. У профессионалов на это уходят годы, а я была новичком, пришлой, с трудом добиралась из одной зоны в другую.
При всем при том не скажу, что это был полный провал. Даже когда дела шли неважно, меня, помимо крепких ног, спасал энтузиазм молодости. Я шныряла до потери пульса, стараясь избегать опасных мест и «таможен», прочесывая улицу за улицей в надежде на какую-нибудь редкую находку. Странный образ жизни, да? Постоянно глядишь себе под ноги, высматриваешь сломанные или брошенные вещи. Интересно, как это действует на мозги. Ведь ни одна вещь не похожа на самое себя. Там какие-то куски, тут какие-то фрагменты, одно с другим не стыкуется. Но именно этот хаос удивительным образом создает иллюзию целостного мира. Чем распыленное до молекул яблоко отличается от распыленного до молекул апельсина? Велика ли будет разница между новеньким и изношенным платьем, если изорвать их на лоскутки? В какой-то момент вещи превращаются в пыль, в бесформенные лохмотья, то есть в некую новую субстанцию, не поддающуюся идентификации. Слипшаяся масса, пылинка, песчинка, нечто без имени и своего законного места в мире. Задача рециклера — спасти вещь, прежде чем она дойдет до окончательного разложения. Трудно рассчитывать на то, что ты найдешь вещицу в хорошем состоянии — кто же такую выбросит? но и тратить свои силы на никчемный хлам тоже никому не охота. Вот и балансируешь между этими крайностями, высматриваешь предметы, сохранившие хотя бы отдаленное сходство с оригиналом, пусть даже они и утратили свое утилитарное значение. То, что кто-то выбросил за ненадобностью, ты должен изучить, препарировать и вернуть к жизни. Кусок бечевки, колпачок от бутылки, целая доска от искореженного ящика, — ничем нельзя брезговать. Все рано или поздно разваливается, но по частям и не сразу. Твоя задача в том, чтобы сосредоточиться на этих островках целостности, представить, каким образом их можно соединить с другими такими же островками, и в результате создать новый архипелаг смысла. Ты должен спасать то, что еще можно спасти, остальное же игнорировать. Вся штука в том, чтобы научиться делать это очень быстро.
Мало-помалу мои уловы становились все более удачными. Среди обычного хлама вдруг попадалось что-то неожиданное: складной телескоп с треснувшей линзой, резиновая маска Франкенштейна, велосипедное колесо, русская пишущая машинка, в которой не хватало только пяти литер и клавиши для пробелов, паспорт на имя некоего Квинна. Эти сокровища компенсировали горечь временных неудач, и со временем, когда мои контакты с Агентами По Восстановлению Качества наладились, я даже начала откладывать на черный день. Конечно, можно было и не так развернуться, но я сразу поставила себе границы, за которые ни при каких обстоятельствах не выйду. Например, я не прикасаюсь к трупам. Раздевание умерших приносит мусорщикам самые большие прибыли, и редкий рециклер упустит такую возможность. Я повторяла себе: дура, разборчивая избалованная девчонка без инстинкта самосохранения… не помогало. Хотя попытки были. Пару раз я оказывалась в шаге от этой черты — и пасовала. Помню лежавших рядом старика и девочку-подростка. Я склонилась над ними, даже протянула руку, мысленно уговаривая себя, что в этом нет ничего такого. А в другой раз, на Абажурной дороге, поутру, я наткнулась на мальчика лет шести. И оба раза не смогла. Не могу сказать, что я испытала чувство гордости за правильно сделанный нравственный выбор, просто у меня не хватило духу.