Оставшийся позади…
Время прошло, и день – настал! Мы с Эдиком сидели в подсобке. Икс Игрекович возился с артистами, наставляя их перед боем, в кабинете хозяина ресторана, где на стенах были развешаны фотографии вип-посетителей, а над письменным столом – икона и фото, на котором владелец запечатлен рядом с Аллой Пугачевой.
Артисты, занятые в концертной программе, располагались в банкетном зале, там был длинный стол – метров в семь, и слишком мягкие кожаные кресла болотистого цвета и болотистого же ощущения. Я туда заходил, и когда сел, захотелось крикнуть: «Тону!» На столе теснились: водка, коньяк, вино, виноград, апельсины, киви, бананы… Артисты теперича не пьют, их прислуга – хотелось бы, да нельзя! Сидят, тоскуют, ждут, когда отбарабанит их работодатель. Костюмер изредка встанет, снимет ниточку с барского плеча, и с таким видом – не сними он ниточку, провал обеспечен. Гример подойдет, махнет по лбу вспотевшему легкой кисточкой с пудрой, взглянет на дело своих рук, как живописец на полотно. Директор, названный директором для солидности, а в москонцертно-росконцертовские времена именовавшийся просто администратором, возопит: «Где звукорежиссер, мне нужно кассету передать!» Бывает, набьются в артистическую: с этим артистом свита, и с тем – не продохнуть! Прибежишь, и переодеться негде.
Заглянул я к ним, ничего нового не увидел, вернулся в подсобку: стулья жесткие, на металлических ножках, стены понуро-бледные, шкаф какой-то. Эдик сидит напротив, глазами хлопает. «Однако он храбрец! – подумал я. – Мы с Икс Игрековичем разбежимся по углам своим темным, паутинным, а отвечать за провал – не дай бог! – ему!» Трудно сейчас деловым людям: в Симферополе старый цеховик жаловался: «При советской власти придет один – дашь ему и работай спокойно! А сейчас ходят чуть не каждый день, и все разные!» На днях здоровенный мужик тоже с досадой: «Совсем обнаглели! Знаете, сколько они берут – откат сто пятьдесят тысяч долларов из четырехсот! Я дороги делаю, а они сидят – бумажки перебирают!»
Мы сидели с Эдиком в подсобке, а в зале уже цвел праздник, о значимости которого можно было судить по дорогим иномаркам, что густо окружили заведение. Кухня тут, по слухам, отменная, место престижное, а сам ресторан – дворец из восточной сказки! «Рай для нищих и шутов», как пел Владимир Семенович.
– Эдик, ты с Высоцким работал?
– Ну… случалось.
– Если бы он сейчас был жив, как думаешь, что бы он делал?
– Умер, – коротко ответил Эдик. Вспомнил что-то, вздохнул и сказал: – А если бы жил и выступал тут – не был бы уже Высоцким.
Какой-то с душком диалог получился. Привычка моя: задавать как бы расхожие вопросы, на которых люди открываются, трескаются, словно орехи. Ну, а насчет выступления тут… В концертном зале зрители располагаются лицом к артисту. Здесь – кто боком, кто – спиной. А долго ли человек может внимать, повернув неудобно голову – отворачивается он к своей тарелке, к своим застольникам, и под разговоры, под смех посторонний, раздражающий, под звон бокалов и хмельные вскрики – выступают артисты. По природе своей артист хочет нравиться, и как же страдает его натура, когда видит он не лица, озаренные восхищением, а – затылки. Затылки наклоняются, поворачиваются…
Концерт вел телевизионный диктор, который в последнее время на экране не появлялся, отдаваясь полностью новой деятельности. Обаятельный, внимательный, он появился в Москве в начале 90-х не без помощи влиятельного человека. Ступал по телевизионным коридорам мягко по-кошачьи, он и сейчас не утратил этой способности. И вид у него, особенно за кулисами, мурлыкающий. Концерты вел, не в пример хамоватым, радушно, почти ласково. И стал незаменим. За это время он купил квартиру, «Мерседес» и даже получил орден.
В программе наше выступление у него значилось как «Поздравление». Какое именно, он не знал. И когда, обольстительно улыбаясь, объявил: «А сейчас нашего юбиляра ждет еще одно поздравление!» – был весьма удивлен – из боковой двери со скандалом выскочила возбужденная толстушка и закричала юбиляру:
– Что, не ожидал?!
Головы не сразу, но все-таки повернулись к ней, недаром Икс Игрекович говорил, что пауза – ее конек. Выждав и примагнитив к себе внимание, она произнесла с мексикано-сериальной страстью:
– Я так ждала этой встречи! Сколько раз я видела ее во сне! По ночам, когда не могла сомкнуть глаз! Глаз, полных слез!..
Ведущий, смекнув, убрался восвояси, а тамада, с присущей тамадам надменно-дружеской интонацией, спросил:
– Кто вы, голубушка?
– Кто?! – переспросила артистка, подминая застольный шум и нагнетая внимание до полной тишины.
Я, выглядывая из-за кулис, уже начал побаиваться, что она сорвется и ухнет с набранной высоты, как с горки на салазках.
Она выдержала и…
– Жена его! – Толстуха ткнула пальцем в юбиляра, как на известном плакате:
«Ты записался в Красную Армию?»
Поджидавший еще одно сладкое словословие, юбиляр опешил. И сделал рукой жест, будто отгонял муху.
– Какая жена? – проговорил он, оглянувшись на сидящую рядом жену и при этом покраснев.
– Законная! – убежденно выкрикнула толстушка. И, выхватив из лифчика, показала какой-то документ.
Жена юбиляра изменилась в лице, как если бы Джоконде на ногу упал утюг.
– Это шутка! – стараясь улыбаться, выкрикнул юбиляр – дядечка средних лет, с большими залысинами и с глазами, смотрящими настороженно даже на заливную рыбу.
Зрители готовы были угодливо рассмеяться, но тут появилась Раиса, ведя за руки двух очаровательных детишек, кстати толстушкиных. И произнесла прокурорским тоном:
– Вот твои шутки!
Появление детей – всегда беспроигрышный вариант, будь то правительственный концерт или елка в ЖЭКе.
– Папочка, поздравляем тебя с днем рождения! – нестройно пролепетали детишки.
Гости заулыбались – злорадство неудержимо рождает смех и заставляет верить в то, во что не сразу и поверишь.
– Как же вас зовут? – вспомнил тамада, что он – тамада.
– Арнольд и Луиза, – сказал за обоих Арнольд.
А дети и вправду были очаровашки: Луиза в белом длинном платьице, лакированных красных туфельках и с большим розовым бантом. Арнольд в бордовой жилетке и белой рубашке с галстуком-бабочкой.
– А это, дети, ваша няня? – продолжая затыкать прорехи в своем ведении, спросил тамада.
– Какая я тебе няня?! – рявкнула Раиса. – Я – теща его! – указала она на юбиляра, что вызвало неудержимый приступ хохота.
Супруга юбиляра, замерев, ждала продолжения. Есть женщины, глядя на которых, видишь одежду и украшения, а сами они как бы за этим забором; встречаются дамы, в глазах у которых вопрос: «Я красива? Ну, скажите, я – красива?» Бизнес-леди выделяются прозаичностью. Занятие бизнесом вымывает обаяние, и тут никакие драгоценности и неохватное декольте не помогут. Кстати, о декольте: почему-то многие уверены, что это их козырной туз, в чем сильно ошибаются, чаще это – шестерка пик. Жена юбиляра была бизнес-леди, одета подчеркнуто элегантно, и так жирно подчеркнуто, что видно за версту; ну, а прическа, конечно, такая же – и не иначе! – как у жены президента.
– Хватит ломать комедию! – раздраженно выкрикнул юбиляр.
– А жизнь ломать можно?! – парировала актриса. Тут хитрость простая: на возможные реплики пишутся ответы, если реплик нет никаких, артист произносит их сам: «Вы хотите сказать: не надо ломать комедию? А жизнь ломать можно?!», после чего, какой бы ни был тугой зал, все равно кто-нибудь ввяжется в разговор.
– Я первый раз их вижу! – отбояривался юбиляр.
– Конечно, – давила Раиса, – если ты уехал, когда жена была в положении! Записку только оставил…
Толстуха выудила из лифчика записку и прочитала: «Дорогая, срочно посылают в командировку, целую. Твой Андрей!»
– Это чушь! – вскричал Андрей. – Сколько им лет?! – И понял, что этим вопросом как бы выдал себя. – Мне все равно, сколько им лет! – отмахнулся он, отчего получилось еще хуже.
– Конечно, все равно, а я ночи не спала! Знаешь, как это страшно, когда одна в квартире?! – выкрикнула толстушка фразу, которой не было в сценарии, и выкрикнула с такой достоверностью, что даже я на секунду подумал, будто она жена этого юбиляра. Так бывает иногда в театре, к сожалению, все реже; когда забываешь, где ты, и входишь в действие, что называется, всем сердцем. Не ожидал я от толстушки, не ожидал…
А она продолжала уже по сценарию:
– Зла я на тебя не держу, спасибо тебе за те счастливые часы… и за детей! Поздравляю тебя…
– Но я вас не знаю! Первый раз вижу! Позовите охрану!
Два крепких парня в черных костюмах, что сидели на них, как рыцарские доспехи, шагнули к Раисе.
– Чего уж дурака-то валять! – укоризненно произнесла Раиса. – Успокойся, уезжаем мы. Навсегда, и претензий к тебе не имеем, вот, подпиши, – протянула она бумагу, – что ты не имеешь тоже!
– Что подписать?! – Глаза у юбиляра бегали чуть не по всему лицу. – Зачем мне что-то подписывать?!
