Фельдфебель весьма удивился бы, догадайся он, что сейчас думает солдат о нем, о строевом шаге и вообще обо всем семействе Латуре
1
Из окна унтер-офицерской школы Голубь наблюдал, как взвод готовится к отправке в пустыню. Что он мог поделать? О Господи!… Живущие на Монмартре бедная вдова и милая, очаровательная девочка, которых он любит больше всего на свете, могли бы получить десять тысяч долларов, для этого нужно только, чтобы умер такой бездельник и лентяй, как он. Выходит, человеку и умереть не дадут?
Ему повезло. На занятии как раз объясняли, какие взыскания полагаются за разные воинские провинности. В конце занятия Голубь с облегчением вздохнул. Среди прочих параграфов был и такой: «Побег из части влечет за собой лишение всех льгот и привилегий. Кандидаты в унтер-офицеры разжалуются в рядовые и возвращаются на прежнее место службы».
Все отлично! Он сегодня же сбежит, пойдет в бассейн, а послезавтра, как того требует закон, отправится со своим старым подразделением в пустыню.
Через час Голубь взобрался по водосточной трубе на стену на заднем дворе форта и, когда часовой немного отошел, перемахнул через стену. А там дал деру…
После отбоя восемь патрульных отрядов отправились на его поимку, оставив фельдфебеля Латуре меланхолически пощипывать щетину над верхней губой.
2
Голубь безмятежно прогуливался под пальмами на пристани, слушал крики грузчиков, пароходные гудки и сирены автомобилей, с наслаждением втягивал в себя налетающие вместе с приливом струи соленого воздуха и любовался дрожащими на слюдяной глади моря отблесками береговых фонарей. Он ждал, когда попадется. Минута бежала за минутой. В чем дело вообще?
Чего они медлят? Где патруль? Пли здесь создают тиру все условия для вечернего променада? Дисциплина, она или есть, или ее нет!
Голубь огляделся, но нигде не приметил ни одного патрульного. Ничего себе служба! Сбежавший субъект спокойно покуривает в самой оживленной точке города, а достопочтенный легион и ухом не ведет. От злости он не знал, что и делать. В конце концов он попросту направился на Главную площадь, под огромные фонари перед резиденцией коменданта. У военного коменданта был, судя по всему, прием, поскольку к зданию особняка один за другим подкатывали автомобили и вверх по лестнице устремлялись роскошные мундиры, горностаевые манто и белые фраки. Голубь и здесь проторчал с полчаса. Да что же это, в конце концов? Почему его не хватают?
А объяснялось все довольно просто. Все патрульные отряды взяли курс на старый город, рыбацкую пристань, соседние леса и разные другие места, где, как предполагалось, мог спрятаться сбежавший легионер, у него есть хоть капля разума. Возле резиденции коменданта его, конечно же, никто не искал. Впрочем, нет. Искали. Поэт, Гюмер Троппауэр. Он любил Голубя, который всегда был таким понимающим слушателем. Чтобы он позволил себе поймать этого милого, приятного человека? Ни за что, и как командир отряда он громогласно скомандовал:
— Направление — Главная площадь!
Уж там— то они точно не наткнутся на сбежавшего. Но стоило им дойти до аристократического квартала, как один из парней ткнул Троппауэра в бок:
— Эй, смотри! Вон беглец.
Поэт, похолодев, схватился за голову,
— Чтоб ему провалиться…
Не тут— то было. С самой что ни на есть радостной улыбкой Голубь замахал им руками, потом подошел и раздраженно накинулся на Троппауэра:
— Где вы шлялись столько времени? В жизни не видал такого патруля!
Что было делать? В мрачном молчании они окружили его и повели в форт.
— Какая нелегкая принесла вас на Главную площадь? — спросил Троппауэр.
— Скука, — ответил Голубь. Затем сам задал вопрос:— Скандала не было?
— Был. Терпимый. Латуре лекарства глотает.
Они вышли на окраину. Голубь весело насвистывал. Слонявшиеся по узенькой улочке арабы жались к длинным домам и недобрыми взглядами провожали удаляющийся отряд.
— А все-таки вам, что ни говори, повезло, — сказал Троппауэр. — Мы самое позднее послезавтра отбудем в ад, а вы останетесь здесь, в Оране.
— Теперь я тоже не останусь. Я же сбежал!
— Я и говорю, что вам повезло. Тот, кого поймали в течение двадцати четырех часов, не считается дезертиром. Влепят наказание за самовольную отлучку, и все дела.
Снятый Боже! Значит, ему опять повезло! Удача преследует его, словно голодный пес, но он так просто не сдастся!
Голубь ловко подставил Троппауэру подножку. Поэт так грохнулся, что в ночи еще долго ощущалась вибрация воздуха. Солдаты не поняли, что происходит, а когда сообразили, пленник был уже далеко.
Следуя инструкции, Троппауэр приказал открыть огонь:
— En joue… Feu! [Целься! Огонь! (фр.)]
Шесть ружей нацелились на луну и прошили очередью небеса.
Pas de gymnastique! En avant… Marche! [Бегом! Вперед! Марш! (фр.)]
Убивать Голубя они не хотели, но поймали бы теперь с удовольствием.
Голубь несся что было сил. Сзади громыхали тяжелые шаги. Неожиданно до него дошло, что они уже в богатом квартале. Вот и вилла несчастного доктора Бретая. О-ля-ля! В ней ведь якобы никто не живет. В кромешной тьме Голубь перемахнул через забор.
Через несколько секунд подоспел патруль. Солдаты кричали, светили в разные стороны фонариками. Они не видели, куда исчез Голубь, знали только, что след его потерялся на этом самом месте. То ли он свернул на боковую улочку, то ли прячется па одном из незастроенных участков.
Скоро к патрульным присоединились полицейские и помогли поднять совершеннейший тарарам. Голубь на цыпочках подкрался к дому. Закрытая вилла с темными жалюзи на окнах и теперь стояла безмолвная и покинутая… На одном из окон нижнего этажа жалюзи не было. Наверное, комната для прислуги или туалет.
Напуганный страшным шумом и стрельбой, владелец соседней виллы позвонил в военную охрану. Неожиданно взвыла сирена. Голубь воспользовался моментом. Отступил и метнул в закрытое окно штык. Личное оружие влетело в комнату, попутно разбив стекло. Звон стекла на фоне воющей сирены был все равно что мушиное жужжание рядом с львиным рыком. Голубь перелез через подоконник.
Дошел до кухни. Ощупью добрался до другой двери, прислушался. Потом медленно нажал на дверную ручку. И, сам не зная почему, вздрогнул от протяжного, резкого скрипа, наполнившего огромный холл. Ибо дверь открывалась в холл, громадный и темный. Сверху через форточку светила луна.
Тихо было, как в могиле.
Голубь пошел вперед по расходящемуся в разные стропы коридору и добрался до двери, возле которой видел таинственную женщину. Черный вход. Он подергал за ручку. Закрыто.
Голубь бесцельно поплутал по боковым коридорчикам. Он искал какой-нибудь выход, но дом был настоящим лабиринтом. Тогда Голубь присел на лестнице, ведущей в комнаты для прислуги, и выкурил сигарету. Что ж, можно остаться здесь до завтра. Он выбросил окурок и отправился дальше. И опять оказался в безмолвном, темпом холле. Тишина угрожающе нависала над залом. Но у Голубя были крепкие нервы. Он решил отыскать хоть какое-то подобие кровати, где сможет проспать те несколько часов, которые необходимы, чтобы стать полноценным дезертиром.
Он двинулся вверх по лестнице, которая вела из холла на антресоли. Наверняка спальни там.
Деревянная лестница пронзительно скрипела, выдыхая из себя тучи пыли. Вот уж правда удобное местечко для привидений.
Наконец— то коридор. Голубь ткнулся в первую же дверь напротив лестницы. Кромешная темнота. Не беда. Главное, чтоб было куда лечь, спать и так лучше всего в темноте, ну а привидения, глядишь, не станут его трогать.
Он осторожно передвигался вдоль стены. Около шкафа рука нащупала выключатель. Щелчок. Вспыхнул свет.
И Голубь испуганно вскрикнул.
Посреди комнаты в луже крови ничком лежал мужчина в пижаме, мертвый.
1
— Но-но… — вполголоса произнес Голубь, попятившись. — Но-но… Не теряй голову, Аренкур. Судьба, видно, во что бы то ни стало намерена втянуть тебя в какую-нибудь пакость. Берегитесь, мсье! Будьте благоразумны!…
Голубь склонился над трупом. Сколько, интересно, он здесь лежит?
Что значит сколько? Господи помилуй!… Ведь кровь еще даже не свернулась, из лужи медленно вытекает ручеек, который вот-вот достигнет ковра. Он тронул лежащего за руку. Рука сохраняла остатки тепла. Голубь опустился рядом с телом на колени и перевернул его на спину. Остекленевший взгляд с несомненностью доказывал, что смерть уже наступила.
Убитому мужчине было лет около сорока. В полуметре от него лежал кинжал, которым ему пронзили сердце. Постойте, это не кинжал! Это штык! Узкий легионерский штык. Голубь поднял его…
Будь он детективом, вот ему готовая улика. Легионеры всегда помечают свое оружие, чтобы, если кто потеряет или забудет, не мог стащить у другого.
