Ознакомительная версия.
ВОПРОС: И это все? Я имею в виду: кроме этих рассуждений, у вас есть какие-нибудь конкретные данные о намерении КГБ устранить товарища Горячева?
ГОРЯЧЕВА: А это разве не конкретно? А кто распускает по стране слухи, что перестройка подрывает основы социализма? А кто вдруг начал афишировать честность Лигачева? А кто выбрасывает на черный рынок видеокассеты про то, что я хожу в бриллиантах, дружу с Кристианом Диором, построила уже пять дач и покупаю вещи за границей на государственную валюту? Да они с самого начала плели козни против меня, чтобы шантажировать этим мужа! Нет, Анечка, куда-куда, а идти в КГБ с этим предсказанием я не могла, поверьте! Уж лучше к евреям! Конечно, идти к евреям, да еще к отказникам мне, Горячевой, не очень ловко было…
ВОПРОС: А разве вы не могли обратиться просто к туристам?
ГОРЯЧЕВА: Ни в коем случае! Ни туристы, ни наши бизнесмены, ни даже обычные евреи-эмигранты не годились! Потому что любой турист может быть стукачом. Или трусом. Если КГБ что-то пронюхает, то расколоть нашего туриста – это для них раз плюнуть. И то же самое – простого эмигранта. Поставят ультиматум: не выедешь из страны, пока не скажешь, о чем с тобой говорила Лариса Горячева! И все – любой может выдать. И только с отказниками – иной коленкор. Чем дольше какой-нибудь еврей сидел в отказе, тем злее он на КГБ и тем подготовленней к их допросам. У них даже есть один тип, который написал специальную книгу «Как защищать себя на допросах», представляете! Короче, когда передо мной встал вопрос срочно найти порядочного человека, я поняла, что отказники – моя единственная надежда. К тому же все остальные туристы, эмигранты – где мне взять их адреса? Спрашивать в ОВИРе или в КГБ? Смешно! А списки отказников мужу вручают каждый месяц – то посол какой-нибудь, а то и сам Рейган, Миттеран, Тэтчер. И в этих списках – и адреса, и телефоны, и даже данные о состоянии здоровья этих отказников – у кого язва, у кого два инфаркта, ну и так далее… Ну вот, остальное понятно. Я выбрала из этого списка несколько кандидатур, но начала с самого ярого антисоветчика – с Виктора Бутмана. По двум причинам – во-первых, он знает английский язык, во-вторых, он специалист по дельфинам.
Собственно, из-за этих дельфинов он и сидел в отказе четырнадцать лет: он был первым, кто стал тренировать дельфинов для армии. А я подумала, что если мы выпустим его на Запад, то его поездка во Флориду ни у кого не вызовет подозрений – там полно дельфинариев. Но, конечно, идти к нему было не очень приятно. Этот еврей доставил нам столько хлопот! Не было ни одной еврейской акции в Москве, в которой бы он не принимал участия! Честное слово! Демонстрации, голодовки, сидячие забастовки в приемной Верховного Совета, тайные школы иврита, обращения в ООН – ну просто какой-то оголтелый еврей, честное слово! Правильно про них в Библии сказано – «евреи – народ жестоковатый». Но я поняла, что именно такой и не продаст меня в КГБ. И я пошла к нему! Представьте себе: он – доктор биологических наук, специалист по дельфинам – работал простым кочегаром в Кунцево, и я пошла к нему в кочегарку ночью, вы представляете?!
Теперь даже я почувствовала, как осенний ветер заносит в окно резкий запах сивухи, к которому еще прибавилось тарахтение мотоцикла и какого-то грузовика. Я поняла, что дальше так продолжаться не может: Горячева от этого запаха и шума становится нервной, да и я начинаю вертеть головой.
– Извините, Лариса Максимовна, – сказала я.
Прямо поверх платья я накинула свой повседневный милицейский китель и вышла из комнаты. Бегом пробегаю двенадцать ступенек вниз по лестнице, толкаю дверь и – густая волна самогона аж шибает в лицо. Так вот в чем дело! Оказывается, этот старпер Гринько вынес во двор, в беседку, свой самогонный аппарат и в уютной тени старой яблони-антоновки, закусывая яичницей с жареными помидорами, под аккомпанемент вещающей по-украински радиостанции «Свободная Европа» торгует этим самогоном открыто в розлив. У калитки его двора мотоцикл с коляской тарахтит невыключенным мотором, рядом – полуторка с полным кузовом какого-то мусора, а водитель грузовика и хозяин мотоцикла во дворе отовариваются в зеленые бутылки из-под «Игристого»…
Я почти без разбега ухватилась руками за верхушку тына и косым отмахом перебросила себя в соседский двор. Клиентура старика Гринько – шофер, мотоциклист и два подростка с пол-литровыми бутылками, увидев мой милицейский китель, прыснули в разные стороны – кто через калитку, а кто через огород, мимо дощатого скворечника-сортира. В беседке на столе «Спидола» сообщала о том, что «советская делегация во главе с членом Политбюро и председателем КГБ Виктором Чебриковым прибыла в Китай на празднование годовщины китайской революции», а рядом со «Спидолой» и большой чугунной сковородкой с яичницей стояли самогонный аппарат, полбутыли сизо-мутного самогона и прочие вещдоки преступного промысла – лейка и мерная колба с отметками по сто граммов. Мухи кружили под яблоней и пикировали на сковородку с остатками яичницы…
Оглянувшись на меня, старик Гринько, маленький, как сморчок, в выгоревшем офицерском кителе без погон, но с орденскими колодками на груди, прикрыл самогонный аппарат и бутыль с самогоном своей спиной и левой рукой. Правой руки у него не было, лет двадцать назад отрезало на заводе.
– Я вас сколько раз предупреждала? – сухо сказала я старику.
– Нэ пидходь! – озлобился он, чувствуя, что на этот раз я не ограничусь словами.
– Я вас шесть раз предупреждала! Мало того, что вражеские голоса на всю улицу, так еще…
– Я нэ разумiю по-кацапски! Пишла ты у жопу!
– Зараз врозумиишь! – сказала я по-украински, легко оттолкнула старика в сторону и протянула руку к бутыли.
И вдруг услышала сзади жуткий крик:
– Ах ты, курва! Кацапка! Убью!..
Даже не оглядываясь, я рывком откинулась в сторону и – просто чудо спасло меня от страшного удара топором, который вонзился острием в дубовую скамейку беседки буквально в нескольких сантиметрах от моего бедра. И тут же рослая, здоровенная, молодая Катюха, сноха старика Гринько – жена его сына Василия, пьяная и беременная, легко выдернула топор из дубовой лавки.
– Падлюка лягавая! Б…ь! – Орала она мокрым ртом и с силой замахнулась на меня снова. Только замах этот получился чуть больше, чем нужно для точного удара – вес топора отнес ее пьяную руку дальше, чем она того хотела.
Это и была моя доля секунды.
Я прыгнула на нее всем телом, думая, что одним ударом выбью, как учили в академии, топор из ее руки. Но не тут-то было! Эта Катюха была раза в два тяжелей меня и в три раза сильней. Хотя мне и удалось сбить ее с ног, но топор она не выпустила, и мы покатились по земле в обнимку, одной рукой я держала Катюхину руку с топором, другой схватила ее за волосы, а она пыталась укусить меня и схватить за горло. Конечно, одного удара коленом по печени или в область матки было бы достаточно, чтобы отключить эту стерву, но при всей моей милицейской выучке я не могла на это пойти – эта сука была беременна, ее круглый живот выпирал из нее, как спелый арбуз. И при этой шести– или даже семимесячной беременности эта стерва была пьяна, сивуха так и разила из ее рта, и еще к этому запаху примешивался какой-то странно-знакомый запах спермы, как в первые минуты после полового акта. «Но ведь Васька уже полгода в Афганистане, – подумала я. И вдруг до меня дошло: – Черт возьми, эта Катюха спит со своим свекром!»
Впрочем, все эти мысли были где-то на окраине сознания или, возможно, оформились словами значительно позже, а в эти секунды я только каталась с Катюхой по пыльному двору, дышала ее дыханием, потным запахом сивухи и спермы и с трудом удержала свое колено от рефлекторного движения садануть Катюху под ее круглое брюхо…
Наконец, вывернувшись из-под этой туши, я оседлала ее спину, а руку с топором дернула на себя болевым приемом. Катюха задохнулась от боли, даже не вскрикнула, а только захрипела, но топор все не выпускала, сука. Ее платье задралось, заголив голую без трусов задницу… А радио в беседке продолжало вещать по-украински:
«– В понедельник, 5 сентября, в Ереване, на центральной площади, состоялся стотысячный митинг ереванцев, требовавших присоединения Нагорного Карабаха к Армении. Собравшиеся несли национальные армянские флаги и скандировали: „Карабах“ и „Независимость“…
Но уже не Катька и, конечно, не «голос из-за бугра» занимали сейчас мое внимание, а этот божий одуванчик Гринько. Под хрипы эфира и мягкий баритон зарубежного диктора старик подкрадывался ко мне с тыла и своей единственной рукой заносил надо мной тяжелую чугунную сковороду. Я резко вскинула к нему лицо, понимая, что, если я уклонюсь сейчас от удара, Катюха вырвется из-под меня.
Старик наткнулся на мой взгляд, как натыкаются на кобру. И – замер. И – это был миг, который решал все.
Ознакомительная версия.
