Целый день мы гуляли, объедаясь мороженым, катались в парке на каруселях, опробовали все игровые автоматы. За вознаграждение город становился добрым, веселым и гостеприимным. А вечером пришел дядя Леша, и мы отправились в ночной рейд.
Дядя Леша был в прекрасном настроении, он переименовал Бахатова из Рыла в Бахатыча и вообще вел себя как настоящий родственник. Признаться, дядя Леша несколько озадачил меня тем, что вместо киоска он указал на магазин. В нем-то мы точно не забывали нашей бумажки. Дядя Леша без труда переубедил меня, что ее могли спрятать в этом магазине.
Мы подкрались с черного хода. Дядя Леша сказал, что там нет сигнализации. Я очень мягко открыл ломиком дверь, она вывалилась из трухлявой стены, и замки остались целыми. Бахатов остался на входе, а я и дядя Леша зашли внутрь.
Дядя Леша первым делом кинулся к агрегату, похожему одновременно на печатную и счетную машинку, выломал ножом у него дно, выбрал содержимое, и мы пробрались по коридорчику к какой-то двери.
– Давай, родимый, – сказал он.
Дверь выглядела хлипкой, я просто толкнул ее плечом. Комната, куда мы попали, напомнила мне кабинет Игната Борисовича: такой же большой стол и телефон, был телевизор, в углу стоял сейф, но не большой и двухэтажный, а простой.
– Сможешь? – с надеждой спросил дя дя Леша.
Я вогнал плоский конец ломика между стенкой и дверцей сейфа – она прилегала довольно плотно, но маленький зазор все же был – хорошенько порасшатывал, потом повторил эту операцию с верхним зазором. Дверца чуть ослабла. Я минут десять возился с ней, вскрывая по периметру. Наконец, я расшатал ее настолько, что смог поддеть ломиком сбоку, где замок, и открыть. В сейфе, кроме толстых папок, было несколько пачек с деньгами, их взял дядя Леша.
– А теперь мотаем отсюда, – быстро сказал он.
На выходе дремал Бахатов. Дядя Леша страшно разозлился, даже хотел треснуть его, но посмотрел на меня, остановил руку и усмехнулся:
– Устал, наверное, твой дружбан. Понимаю…
Остаток ночи и следующие два дня мы провели в гостях у друзей дяди Леши. Пока мы ехали к ним на квартиру, дядя Леша предупредил, чтоб мы больше помалкивали, а говорить будет он.
11
Машина привезла нас к частному дому. Дом окружал высокий забор из железных прутьев. Вместо калитки стояли солидные деревянные ворота с врезным окошечком и даже с кнопкой электрического звонка.
У дяди Леши, когда он расплачивался с водителем, было щедрое лицо. Машина уехала, дядя Леша еще раз напомнил нам о правилах хорошего тона и позвонил. Человек, впустивший нас, вначале посмотрел в окошко, а только потом открыл дверь.
Мы прошли по асфальтовой дорожке к дому. Во дворе был накрыт стол, за ним сидели многочисленные друзья дяди Леши. Двое поблизости жарили на костре мясо. Женщина, может, жена хозяина, вынесла блюдо с новой едой и опять ушла в дом.
Наше появление вызвало некоторое оживление у сидящих за столом. Дядя Ле ша развязно представил нас: «Вот Карп, вот Храп», – так он переименовал Бахатова, и мы сели на пустые места. Дядю Лешу друзья называли тоже по-другому. Памятуя о просьбе, мы не задавали вопросов, а больше налегали на незнакомые бутерброды. Нам налили по пол стакана водки, дядя Леша незаметно кивнул, чтоб мы выпили. Водка, как ножницами, отрезала меня от общего разговора, я расслабился и отделался от мыслей. У Бахатова с лица сошло напряжение, но выглядел он каким-то зловещим.
Дядя Леша, тем временем, смеялся и хвастал. Что-то он рассказывал и про меня, поглядывал в мою сторону и подмигивал. Тогда все друзья дяди Леши тоже смотрели в мою сторону, посмеивались и недоверчиво качали головами. Кто-то протянул мне металлическую монету и сказал: «Согни!»
Я взял монету, а Бахатов неожиданно запел: «Советский цирк, он самый лучший в мире цирк», – выбивая на столе маршевую дробь. Это было очень на него не похоже.
Я сложил монету пополам и, поскольку от меня не отводили глаз, поднапрягся и сложил вчетверо.
– А ты, Карп, не карась, – весело сказал друг дяди Леши, и нам опять налили водки. Я захмелел, но все-таки успел заметить, что люди за столом сменились. Появились несколько женщин, молодевших с каждой минутой.
Потом начался какой-то бред, я зажмурился, но продолжал видеть. Окружающее окрашивалось только в синий фон. Вскоре синева сошла, и я забыл и запутался, какой мир за жмуренный, а какой настоящий. Если бы я чувствовал веки, то разобрался бы, где что. Но я не ощущал их, а просто смотрел изнутри наружу. Иногда я натыкался взглядом на Бахатова, на дядю Лешу, и по лицам их пробегала водяная рябь, пока они не растворились и воздух замер, чуть покачиваясь.
Оставшаяся картина представилась мне управляемым сном. Для пробы я запустил в него Игната Борисовича, только тихого и совсем пьяненького. Потом я позволил появиться убиенным Вовчику и Амиру. Они уселись, скромные и сте снительные, даже не взяли себе поесть и выпить.
Женщину напротив я преобразовал в Настеньку. Она все смеялась и вдруг побежала, я за ней. Она скрылась в доме, я вбежал туда и увидел ее на винтовой лестнице. Не попадая ногами на ступеньки, я продолжал шуточную погоню.
Моя случайная Настенька увлекла меня в какую-то каморку на верхнем чердачном этаже и, изможденная, рухнула на скособоченный диван. Я упал на нее сверху. Она начала отпихивать меня и заговорила хрипловатым, грубым голосом:
– Отстань, дурак, я пошутила!
Я задрал ей платье, она шикнула:
– Я мужиков позову!
Меня рассмешила эта угроза, я уточнил:
– Муравьев позову?
Настенька сразу притихла. Из-под дивана показались Вовчик и Амир, я только глянул на них, они съежились от страха и попрятались.
– Ну же! – торопила ставшая смирной Настенька. – Кто-нибудь придет…
Я освободил от штанов мою жилистую страсть, и наступило беспамятство.
Проснулся я потому, что кто-то тряс меня за плечо. Это была полная немолодая женщина, и она говорила с легким испугом:
– У кореша твоего, кажись, «белка» началась, пойди посмотри!
Мы спустились во двор. Я сразу понял, что взволновало ее. Бахатов в профиль действительно напоминал белку. Он стоял лицом к заходящему солнцу и читал нараспев, подсматривая в обрывок газеты, об экономических достижениях новых фермерских хозяйств Черкасской области. Бахатов закончил читать и начал обкусывать ногти, отчего сходство с белкой еще более усилилось.
Чтоб не мешать Бахатову, я увел женщину в дом. Там я поинтересовался, где дядя Леша и остальные. Она сказала, что все разошлись еще с прошлого вечера, а я проспал почти сутки.
Показался чуть измученный Бахатов и сказал, что нужно уходить. Я уловил в его голосе двусмысленность – ногти что-то подсказали ему, и он торопился. Мы простились с хозяйкой и куда-то заспешили.
12
Бахатов уверенно вел меня по одноэтажным улицам, пока дома не выросли до размеров городских. На шумном транспортном перекрестке Бахатов остановился, как будто пришел. Мимо проехал троллейбус, за ним милицейская машина, которая и тормознула возле нас.
Милиционер спросил, кто мы и что здесь делаем. Я, на верное, в тысячный раз, достал бумажку с адресом общежития. К нам отнеслись сочувственно и пригласили сесть в машину. Мы ехали, Бахатов глазел по сторонам, а я рассказывал, как мы заблудились и никто нам не хотел помочь, что ночевали в подвале. О дяде Леше я благоразумно не упоминал. Тогда пришлось бы признаться, что мы, разини, потеряли пищевую инструкцию. И про вечеринку у друзей дяди Леши тоже не хотелось говорить, впутывать, пусть мертвую и призрачную, Настеньку.
Нас привезли в отделение, разместили в пустом изоляторе, принесли поесть. Через некоторое время за нами пришел охранник и отвел в кабинет к начальнику. Там уже находился взволнованный и такой родной Игнат Борисович. При нашем появлении он даже подскочил на стуле и вздохнул прямо сердцем.
– Ваши? – спросил из кресла начальник.
– Мои, – ответил Игнат Борисович.
Начальник сделал знак, чтобы мы вышли. Из коридора было слышно, как он отчитывает Игната Борисовича, а тот деликатно оправдывается. Минут двадцать они искали виноватых. Игнат Борисович звонил в психоневрологический диспансер и выяснял, почему нас не встретили. Там понерв ничали и быстро нашли козла отпущения. Кому-то пообещали строгий выговор, кого-то лишили копеечной премии, и на этом дело закончилось. А нас доставили в психиатрическую больницу для проживания и очередного переучета мозгов. Полагалось, что мы не оправдали доверия, оскандалились, хваленые умники.
Потянулись долгие дни очередного врачебного освидетельствования. В этот раз за нас взялись основательно – тестировали по полной программе. Впрочем, процедура была знакома нам с детства. Многие задания мы давно выучили наизусть. На каждый вопрос я имел по несколько ответов, от явно безумных до парадоксальных по глубине мысли. Я мог манипулировать вариантами и, в зависимости от преследуемой цели, прикинуться или, наоборот, произвести хорошее впечатление.
