После выпускного родители стали ежедневно по утрам заглядывать в комнату Касуми. Стоило ей ненадолго выпасть из поля их зрения, как они начинали по очереди дежурить у автобусной остановки. Касуми попросила подружку, и та частями перетащила и спрятала в зарослях сухой травы за остановкой ее вещи. В решающий вечер Касуми постаралась вести себя как можно более непринужденно: искупалась, посмотрела с родителями телевизор. Примерно в семь тридцать она сделала громче звук, тихонько переоделась и вылезла через маленькое окошко с двойной рамой на крышу, крытую гофрированным железом. Звук шагов по крыше оказался неожиданно громким — сердце замерло в груди, Касуми остановилась и прислушалась. Мать на кухне мыла посуду, явно уверенная, что сегодня все обошлось. Изредка раздавалось треньканье кассы отец подсчитывал дневную выручку. Касуми вздохнула с облегчением и посмотрела на небо. Оттуда на нее глядел тонкий серп луны. Был уже конец марта, но вечера были по-прежнему морозными, и еще влажные после ванной волосы неприятно холодили щеки. Касуми тяжело и неуклюже спрыгнула с крыши — под шерстяным пальто с капюшоном на ней было несколько пар нижнего белья и свитеров. Бум! — удар об землю прозвучал ужасно громко. От страха у нее похолодело в груди, но ничего не произошло. Она изо всех сил бросилась в сторону автобусной остановки, расположенной в десяти минутах ходьбы от дома.
По автотрассе изредка проносились машины. Совсем близко рокотало море. Тревожно завывая, ветер гулял по степи. Справа от Касуми лежала кромешная тьма огромного водного пространства, слева — такая же черная и бескрайняя пустынная степь. Касуми бежала что есть мочи, бежала от этого моря и от этой степи. Сейчас она боялась только одного: что, если автобус уйдет и она останется одна, окруженная темнотой? Добежав до остановки, Касуми включила карманный фонарик и стала искать свои вещи. Черный полиэтиленовый мешок для мусора с ее вещами внутри лежал нетронутым в зарослях позади остановки. Касуми поспешно взвалила сумку на спину. Через некоторое время она увидела приближающийся со стороны трассы яркий свет фар. Касуми изо всех сил стала размахивать фонариком, сигналя водителю, чтобы остановился.
Открывшаяся дверь автобуса ударила волной воздуха, и Касуми еле устояла на ногах. «Последний рейс в Саппоро», — объявил водитель. Игнорируя его удивленный взгляд, Касуми направилась в самый хвост. Она была единственным пассажиром. Автобус тронулся. Боязливо обернувшись, Касуми увидела отдаляющиеся огоньки деревни. Она ощущала радость, что наконец-то удалось совершить задуманное, и беспокойство от того, что ждет ее в новой жизни. Надежда и отчаяние. Никогда раньше не терзали Касуми столь противоречивые чувства.
Не было ли предложение Исиямы о поездке на дачу таким же «последним рейсом»? Эта мысль снова и снова приходила ей на ум. Убежав из дома, Касуми чувствовала радость свершения и надежду. Свидания с Исиямой не давали ей надежды, а лишь радость от обладания им в настоящем. «Последний рейс» был для нее чем-то, к чему нет возврата, но в какой бы тупик ни зашла ее жизнь, Касуми и подумать не могла о том, чтобы бросить своих дочерей.
— Ой, мне пора!
Покосившись на часы, Касуми встала с постели и стала поспешно одеваться, пытаясь нащупать в темноте скинутое на пол нижнее белье и рубашку, которую расстегнул и бросил куда-то Исияма. Похоже, чем-то разочарованный, Исияма оставался в постели.
— Береги себя, и до встречи на Хоккайдо, — ласково произнес он.
— Хорошо.
Улыбнувшись и махнув на прощание рукой, Касуми, поправляя волосы, вышла из комнаты. Вполне возможно, что ее внешний вид хранил следы произошедшего, но времени удостовериться у нее уже не было. Касуми дотянула до последнего момента, пытаясь как можно дольше остаться в объятиях Исиямы.
Касуми на велосипеде, оставленном у станции «Накано», добралась домой. Будучи секретарем попечительского совета в детском саду, она смогла под предлогом того, что у нее назначено собрание, на пару часов улизнуть из дома. С недавних пор Исияма, подлаживаясь под график Касуми, старался устраивать их встречи недалеко от ее дома.
Из ванной доносились плеск воды и радостный визг Рисы — Митихиро купал дочку. Касуми постучала в дверь ванной, давая понять мужу, что она вернулась.
— Я пришла.
В предбаннике, глядя в замутненное от пара зеркало, она поправила растрепавшуюся прическу, внимательно посмотрела на свое раскрасневшееся лицо. Ей всегда казалось, что в те дни, когда она встречалась с Исиямой, глаза ее сияли ярче обычного.
— Мамочка, ты куда ходила?
Рядом с Касуми, задрав голову, стояла пятилетняя Юка. Дочь была не по годам проницательным ребенком. Касуми, немного смущенная ее взглядом, ответила заготовленной ложью:
— В кафе. Встречалась с другими мамами, с мамой Мии-тян и Юкито-куна.
— А вы что, выпивали?
— С чего ты взяла?
— У тебя лицо красное, — презрительно бросила Юка и побежала к телевизору.
Посмотрев дочери вслед, на ее розовую пижаму, Касуми двумя руками оперлась на раковину. До чего же она дошла — врет малому ребенку. Вот до чего доводит жизнь, когда есть что скрывать. Дверь ванной распахнулась, и в дверном проеме показался Митихиро с раскрасневшейся Рисой на руках.
— Чего-то ты припозднилась, — промолвил Митихиро, кутая Рису в банное полотенце.
— Извини, заболтались.
Волос у Митихиро, которому исполнилось сорок четыре, заметно поубавилось, и сквозь прилипшие влажные пряди просвечивала кожа головы. «Господи, вот если бы на его месте мог оказаться Исияма», — защемило у Касуми в груди. Она тут же содрогнулась от тяжести своего греха. Но радость от свиданий с Исиямой превосходила чувство вины. Остановиться она не могла. Остановившись, она не смогла бы жить. Встречи с ним были ее единственно возможным «побегом».
Исияма лениво валялся на разобранной, смятой постели, затягиваясь сигаретой. Свидания с Касуми, имевшей на руках двух малышек и оттого вечно ограниченной во времени, всегда заканчивались слишком быстро. После того как, торопливо собравшись, Касуми покинула отель, Исияма принял душ, прибрался и заплатил за комнату. Так продолжалось уже два года, но он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что в какой-то момент оставался в одиночестве.
Ему хотелось больше времени проводить с Касуми, хотелось смотреть на нее, на ее растерянный вид, вглядываться в смену эмоций на ее лице — то замешательство, то гнев. Исияма с тоской подумал о красивом разрезе ее раскосых глаз и крупных, пухлых губах. Прошло всего ничего с тех пор, как он очерчивал пальцами их контур, притрагивался к ним, а ему уже казалось, что миновала целая вечность. Если присмотреться, все на ее лице было крупным и резко очерченным, но в целом, как ни странно, выглядело изысканно и женственно. Вспоминая форму ее глаз, носа, губ, он пытался сделать воображаемой кистью набросок ее лица, как его учили в художественном институте. Вместо этого перед глазами стояла другая картина: распластавшаяся Касуми шарит руками по полу в поисках разбросанной одежды; или вспоминалась радость на ее лице в момент их встречи. Он уже не мог разложить ее на отдельные части. Для него Касуми была тем редкостным типом женщины, рядом с которой он чувствовал себя по-настоящему мужчиной и с которой он связывал свои надежды на счастливое будущее. Исияма затушил сигарету, он злился на себя за то, что не мог заполучить Касуми.
Надо признаться, сам Исияма совсем не был уверен, что покупка дачи на Хоккайдо такая уж хорошая затея. И дело было не в деньгах. Все-таки это была дача на Хоккайдо, а не где-нибудь в Каруидзаве[6]. Он вполне мог потянуть эту покупку на свою зарплату служащего. По наследству ему перешел дом в Комабе, в районе Мэгуро, площадью почти двести квадратных метров. В его жизни не было чего-то, в чем бы он был вынужден себя ограничивать. Возьмем, к примеру, гольф — он никогда не стремился вступить в гольф-клуб; никогда не был одержим идеей купить иномарку, как многие его друзья-дизайнеры, а в свободное время, если оно у него было, не путешествовал с семьей за границу. Деньги ему требовались лишь на образование двоих детей, но и тут поводов для волнения не было. Исияма любил рыбалку. Он запросто мог в выходной проснуться засветло, отправиться в Окутаму или Тандзаву, найти удачное место и в одиночку рыбачить. Проведя с удочкой в руках полдня, он довольный возвращался домой. Это хобби ему почти ничего не стоило.
Когда он поделился с Касуми идеей покупки дачи, «рискованная затея» — только и произнесла она в ответ. Исияма прекрасно понимал, что она чувствовала. Ее встревожили его слова о том, что он покупает этот дом для того, чтобы они могли там встречаться. И все же ему хотелось, чтобы она была скорее рада его предложению. Или же это было слишком эгоистично с его стороны ожидать, что она обрадуется?
